Вот почему они встретили следующее утро так как встретили.
Уцелевшие после битвы мужчины-воины горцев – их было около двух десятков – расселись вокруг кедра, на котором располагалось жилище Сестры Большой Пчелы. Сама Сестра Большой Пчелы разместила свои дородные телеса на толстенной ветке, в которой были вырезаны несколько углублений – сиденья, стало быть. Вполне удобные сиденья, выстеленные травяными матрасами. По правую руку от Хены восседал Эгин, у корней дерева – Кух-Авелир в своей излюбленной позе полулотоса. Хена говорила, Эгин время от времени направлял ее мысли в нужное русло, а Кух-Авелир переводил всю эту галиматью как находил удобным, нужным, уместным и просто забавным. Вообще, эверонот, как уже успел заметить Эгин, обладал развитым, хотя и мрачноватым чувством юмора.
– Дети мои и сестрицы моей Большой Пчелы! – начала Хена весьма прочувствованным голосом. – Вчера на рассвете нас всех могли кончить.
«Убить», – предосудительно поправил Эгин, которому варанский провинциальный жаргон здесь, среди детей природы, казался отчего-то особенно неуместным.
– …отправить в страну беспредельно обильной еды, – перевел Авелир, что вызвало среди горцев неожиданно бурный взрыв одобрения. С одной стороны, все радовались, что остались живы и в эту самую страну не попали. С другой стороны, раньше еда в той стране была просто «обильная», а отныне времена пошли такие ужасные, что убитых героев отправляют к «беспредельно обильной» еде. Знать, Большая Пчела все старательнее печется о своих сыновьях в посмертии.
– Но все обернулось к лучшему, – продолжала Хена, – и опасность временно отвратилась от нас. Но кроны кедров нашептали мне, что поганые твари могут вернуться, вернуться в числе куда большем, чем раньше, и тогда всем нам несдобровать.
Горцы зашумели – на этот раз возмущенно. Один из них – Эгин успел запомнить, что его зовут Снах – выкрикнул:
– Никогда еще Сын Пчелы не знал поражений! И кто бы не пришел в мои горы, с ним станется то же, что вчера учинил я бревноруким!
Это Кух-Авелир перевел Эгину нарочито дословно, от себя прибавив:
– Понимаешь, они не только доблестные воры, но еще и безудержные бахвалы. Как видишь, не прошло и двух дней, а любой из них уже на словах одолел собственноручно десяток костеруких. Вообще, двадцатилетний горец, пересказывая предания, доставшиеся ему от отца, может запросто говорить «я» вместо «он». Ну а уж когда впятером ходили на медведя – жди от каждого из пяти рассказа про то, как «я выследил, убил и приволок медведя».
– Понял, – кивнул Эгин Авелиру. – Скажи ему, будь добр, чтобы не перебивал свою госпожу. А не то она оторвет ему яйца.
Хена грозно зыркнула на Снаха и согласно повторила предложенную Эгином угрозу, добавив кое-что и от себя. Авелир, грустно вздохнув, перевел, и горцы вроде бы притихли.
– Я знаю, как истребить бревноруких, – продолжала Хена по наущению Эгина. – Но для этого нужно предоставить советнику то, чем раньше вы торговали с Багидом Вакком. То есть мед. Ваш («наш-ш», – прошипел Эгин, поправляя Хену) настоящий мед.
– А что я с этого поимею? – глас народа горцев принадлежал, похоже, исключительно Снаху. – Тяжелый труд мой – собирать мед. Раньше я получал меч. А сейчас?
Возникновение этого вопроса Авелир предугадал еще вчера и Хена, получившая от него достаточно четкие предписания, ответила, не задумываясь ни на секунду:
– Меч, по сравнению с которым все клинки Багида – сущая ерунда.
– Давай посмотреть, – потребовал Снах, демонстрируя чудеса деловой хватки.
Теперь наступила партия Эгина. Он извлек из ножен свой «облачный» клинок – безусловно, всем горцам запомнился его гром во время боя с костерукими – и, легонько подбросив его на ладони, отправил вниз, прямо под ноги Снаха. Меч вонзился в землю в двух локтях от горца.
– Смотри, – пожал плечами Эгин.
Горцы ахнули. Советник предлагает свой меч! Снах, с азартным блеском в глазах, быстро выхватил меч из земли и… и тут же отшвырнул его в сторону. Меч негодующе загудел, его полированная поверхность подернулась легкой сероватой рябью.
– Смотри глазами, – усмехнулся Эгин.
– Я не принимаю таких предложений, – закрутил носом Снах. – Зачем мне меч, рукоять которого жалится, словно пчела?
– Этот меч мой, – пожал плечами Эгин. – Но все вы видели, как ваш собрат Кух, которому я преподал свое искусство, без всякого труда отменно рубился им в бою. Такой меч – собственный, рукоять которого подвластна только своему властелину и тем, кому он безраздельно доверяет – получит каждый из тех, кто предоставит мне свой полный сбор меда.
– Давай мой меч, который не жалится, – упрямо мотнул головой Снах. – И будет мед.
Эгин подумал, что ему, офицеру Свода Равновесия, приходилось по роду своей службы делать что угодно, но только не торговаться. Ну а что? Не подсунешь же под нос этому ослу Внешнюю Секиру (которая, к тому же, растворилась в неизвестности вместе с Тэном) и не рявкнешь «Именем Князя и Истины!» А то ведь друзья-то они конечно друзья, но народ простой и прямолинейный – могут неправильно понять и прирежут еще ненароком.
– Послушай, воин, – сказал Эгин, сотворяя как можно более надменное и тупое лицо, – твоя торговля может умереть. Ведь если ты еще не понял, нету больше в Сером Холме Багида Вакка и никто тебе не предложит больше за твой мутный мед, которого и жрать-то нельзя, ничего, кроме пары затрещин. А я «облачные» клинки могу продать и за целое озеро аютского меда. Так что сперва помоги мне, а потом ты и каждый твой единоплеменник получит по дивному мечу.
К удивлению и удовольствию Эгина, довод относительно того, что на «мутный мед» может и не сыскаться покупателей, подействовал.
– Твоя взяла, морской человек, – перевел Авелир слова Снаха. – Я дам тебе меду. Но ты мне дашь меч, который будет целиком мой. И дашь мне умение греметь им.
– Дам, как только мы очистим Медовый Берег от нежити и ее хозяев, – кивнул Эгин. Он не стал вдаваться в подробности относительно того, что по-настоящему «гремит» его клинок только при встрече с упомянутой нежитью и хорошо бы ему вечно оставаться прозрачным, как зимние небеса.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЖАНЕ
ГЛАВА 20. ГНОРР
Им очень повезло. А потом повезло еще больше.
Когда выяснилось, что облюбованный Авелиром лаз-туннель шардевкатранов, выходящий точно к восточному фасу Серого Холма и проходящий под казармами костеруких, совершенно свободен, это было просто везение.
А когда они дошли до места назначения, когда трескучие факела бросали отсветы на серые шершавые стены лаза, состоящие из затвердевшей слизи, а они продолжали чувствовать, вдыхать воздух и жить, это было поразительное везение. Ибо еще позавчера их появление было бы обнаружено Руамом, сыном Аффисидаха, и подрывные заряды, приготовленные специально против появления шардевкатранов или Прокаженного, были бы незамедлительно приведены в действие, превращая туннель в общую свальную могилу. Но об этом ни Эгин, ни Авелир не знали.
С Эгином и Авелиром были еще девятнадцать воинов-горцев под началом задиристого Снаха. И, главное, у них был большой бурдюк с «квенорновой брагой», помещенный внутрь бочкообразной плетеной корзины. А бурдюк в корзине был обложен четырьмя плоскими мешками, каждый из которых вмещал ведро грязно-серой массы, которую Эгин про себя величал «гремучим камнем», хотя правильнее было бы называть ее «гремучей глиной».
Ради того чтобы затащить это громоздкое и уродливое приспособление под казарму костеруких, они потратили девять дней. Сперва под надзором Эгина, за плечом которого терся неизбывный Кух-Авелир, горцы варили «квенорнову брагу». Потом Хена, Кух-Авелир и Эгин втроем месили «гремучую глину», а женщины плели исполинскую корзину, недоумевая, кому же это возжаждалось насобирать такую прорву грибов, да и растет ли их столько по всему Медовому Берегу. Все это заняло целых четыре дня, в ходе которых поселение горцев еще и успевало кочевать с места на место, подбираясь к Ужице, вдоль которой с точки зрения и Авелира, и авторитетного Снаха было удобней всего выходить на Серый Холм.
Потом они волокли все свое хозяйство на юг, в долину, каждую ночь страшась нападения костеруких, но к их огромному облегчению щебенистые холмы и хилые леса вдоль левого берега Ужицы были совершенно пустынны. Казалось, что в Сером Холме не ожидали нападения строго с севера. Или вообще не принимали горцев всерьез, хотя, казалось бы, после памятной битвы, когда были истреблены свыше тридцати костеруких, истинные хозяева Серого Холма имели все основания для опасений.
Потом Авелир не без труда разыскал свой излюбленный ход в умопомрачительно сложный и запутанный лабиринт шардевкатрановых лазов. Потом ко всеобщему удовольствию выяснилось, что на их пути нет шардевкатранов и что вплоть до Серого Холма можно пробраться под землей беспрепятственно. И вот они здесь.
Сколько будет гореть запал длиной в локоть? Когда они сжигали пробные жгуты, выяснялось, что около двух коротких колоколов. Однако Эгину, со всех ног бегущему по туннелю вслед за горцами и Авелиром, подальше от их мрачного приспособления, показалось, что прошло всего лишь несколько ударов сердца.
Земля под ногами вздрогнула, за спиной раскатился сочный грохот. Да, именно такая музыка по воле Багида Вакка звучала в Кедровой Усадьбе три недели назад. И вот теперь Серый Холм наконец получит свою порцию сладкозвучия.
Не успели утихнуть раскаты «гремучего камня», обратившегося в огонь и сотрясение воздуха, как из туннеля потянуло сладковато-тошнотворным запахом.
Авелир остановился.
– Ух, – выдохнул Снах, останавливаясь вслед за ним. – Настоящий воин не любит бегать.
– Не любит, – кивнул Эгин, который уже немного научился понимать незатейливый язык горцев и, соответственно, выражать на нем самые простые мысли. Эта была как раз из таких.