Тут же у Эгина мелькнула еще одна мысль о том, как же он устал таиться по горам и болотам от ведомых и неведомых опасностей. Тоже кстати, одна из незатейливых.
– И сегодня у нас есть шанс вернуть себе право ни от кого больше не бегать, – сказал Эгин по-варански, потому что такая напыщенная мысль находилась за пределом сложности языка горцев.
Кух-Авелир с горем пополам перевел слова Эгина для Снаха и насмешливо посмотрел на своего красноречивого «хозяина».
– Пора поворачивать взад, гиазира. Ешь похлебку пока горячая.
Как они и рассчитывали, «гремучий камень» в мешках, взорвавшись, буквально расплющил бурдюк с «квенорновой брагой» и та, стремительно превращаясь в летучий едкий пар, устремилась вверх, сквозь проломы и трещины в потолке шардевкатранова туннеля. И наилучшим доказательством действенности предложенных Авелиром средств было тело костерукого, который провалился в туннель сверху, прямо из гибнущей казармы вместе со своей незатейливой лежанкой. Тело костерукого билось в конвульсиях, окутанное желтым паром, который, казалось, буквально пожирает его Измененную плоть.
– Не подходить! – рявкнул Эгин, расставляя руки в предостерегающем жесте. Он хотел дождаться, когда весь пар «квенорновой браги» подымется вверх. Им, не Измененным, он не мог принести вреда, но зато по предупреждениям Авелира мог временно вызывать легкое помутнение рассудка. А что будут делать горцы и особенно Снах в состоянии пусть даже легко помутненного рассудка Эгину проверять не хотелось.
– Дай мне своего меча, гиазира, – невиннейшим голосом попросил Кух-Авелир.
Эгин, успевший привыкнуть, что Авелир никогда ничего не просит зря, молча извлек меч. Снах с завистью проводил взглядом «облачный» клинок, перекочевавший из ножен Эгина в руки этого недомерка Куха.
До пролома в потолке туннеля, из которого сквозь редеющую завесу пыли и капельной взвеси «квенорновой браги» стал постепенно сочиться голубоватый свет, было сажени четыре. Свет, как догадался Эгин, исходил от уцелевших светильников в казарме костеруких. Но Эгин не успел через Авелира отдать приказание горцам, чтобы они подставили ему плечи, помогая пробраться в пролом. Потому что Авелир, перехватив, словно балаганный трюкач, яблоко «облачного» клинка зубами, совершил головокружительный прыжок и, зацепившись руками за края пролома, ловко подтянулся и исчез где-то наверху.
Совсем скоро в проломе показалась довольная физиономия Куха:
– Тут все чисто. Можно залазить.
Воспоминание о своем прошлом посещении казармы костеруких заставило Эгина поежиться. Он был здесь почитай больше двух недель назад, а ему показалось, что это случилось не то вчера, не то в прошлом рождении.
В казарме находились всего лишь шестеро костеруких и все они были мертвы. Причем если четверо умерли от испарений «квенорновой браги», то двоих Авелиру пришлось добивать «облачным» клинком.
«Хорошо, конечно, что этих удалось так просто убить, – подумал Эгин. – Но где же все остальные?» Они ведь специально с Авелиром решили нападать средь бела дня, чтобы застать в казарме не меньше двух десятков костеруких. А тут – явное запустение и всего лишь шесть Переделанных тел. Седьмое валялось сейчас на полу туннеля.
Еще два мешка «гремучего камня» даже не пришлось использовать, потому что дверь казармы оказалась распахнутой настежь. И опять же, к удивлению Эгина, ни бородатые мужики с топорами, ни костерукие не ворвались сюда, поспешив на грохот взрыва.
– Они что – повыздыхали все здесь, что ли? – раздраженно бросил Эгин, осторожно прощупывая Взором Аррума темный коридор, ведущий, как он помнил, к погребам и лестнице наверх. Там тоже никого не было. По крайней мере, не было никого живого. Костерукие, как Эгин прекрасно помнил, неразличимы для Взора Аррума.
– Повымирали – едва ли, – сказал Авелир, подходя к Эгину и возвращая ему меч. – Слишком много там совсем свежих лежанок. Мне кажется, что за последнюю неделю число переделанных обитателей Серого Холма по меньшей мере удвоилось.
Да, Эгин представлял себе этот день совсем не так. В глубине души он был уверен, что они идут почти на верную гибель, что их нападение на Серый Холм – жест отчаяния, что здесь им предстоит жаркая схватка с ополчением покойного Багида, возглавленным истинным хозяином.
Вместо этого горцы под их началом прикончили двоих костеруких близ главного входа в дом. И все.
А потом они вышли во двор, залитый ярким послеполуденным солнцем, столь ненавистным для костеруких.
Да, Серый Холм был оставлен. По крайней мере, производил впечатление оставленного. Эгин наклонился к уху Авелира.
– Ну что, ты кого-нибудь чувствуешь?
– Нет, я даже не чувствую костеруких, – признался Авелир после нескольких мгновений сосредоточенного молчания.
– И я, – облегченно улыбнулся Эгин, чей Взор Аррума обшарил дом Багида до самой крыши, не найдя там совершенно ничего достойного внимания. – Тогда сделаем так. Ты с горцами проверь двор, выгляни наружу, поищи что вообще есть достойного внимания, а я погуляю по дому.
– Что значит «погуляю»? – раздраженно буркнул Авелир, пользуясь тем, что горцы их не понимают и не могут оценить степень хамства, которую раб допускает по отношению к своему хозяину.
– Я ведь был здесь уже один раз. И я не я буду, если первым делом не загляну в покои милостивого гиазира Багида Вакка. И, к тому же, если, не приведи Шилол, возникнет какая-то опасность, я смогу постоять за себя, а вот горцы – нет. Ты должен их оберегать. Или ты не брат им, не сын Большой Пчелы?
– Жу-жу, – ухмыльнулся Авелир устами Куха.
Прежде чем распахнуть дверь ногой и вернуться в уродливый серый дом, где располагался, как помнил Эгин, парадный кабинет Багида Вакка, он еще раз скользнул по окнам, окошкам, щелям и бойницам Взором Аррума. Нет, вроде бы действительно ничего. Весь дом от фундамента до плоской крыши выглядел совершенно заброшенным. Бросай на него хоть Взоры Аррума, хоть взоры свинопаса.
На ознакомление с бумагами и вещами Серого Холма судьба отпустила Эгину не так уж много времени, а потому ни о какой обстоятельности, которую культивирует в своих офицерах и которой так гордится Свод Равновесия, он от себя не ждал. Вдобавок, то, с чем предстоит ознакомляться, еще предстояло найти.
– Я ненадолго! – крикнул Эгин Авелиру, вместе с горцами заспешившему в противоположный конец широкого и на удивление плотно загаженного конским навозом двора.
Полусумрак. Винтовая лестница уходит вверх. Эгин осторожно поднимается по ступеням.
Зарешеченное окошко между первым и вторым этажами. На подоконнике капли крови. Старые капли старой крови. Из окошка отлично виден двор. Эгин замер и прислушался. Тихо. «Облачный» клинок спокоен.
Третий этаж. Здесь? Пол вымощен большими греовердовыми плитами, стыки между которыми чуть-чуть позеленели. «Нет, не здесь, – заключил Эгин. – Здесь господин Багид Вакк принимал полезные во всех отношениях ванны для своих увечных ног.»
Еще одно зарешеченное окошко между третьим и четвертым этажами башни. Эгин остановился возле него, чтобы осмотреться, отдышаться и, конечно, прислушаться. И посмотреть во двор. Что там поделывает Авелир? Э, да он ловкими пальцами Куха растирает комок серой глины, добытый в куче близ коновязи. Кажется, ему что-то не нравится. Горцы с умными рожами шарят по углам. Авелир командует, дает им указания и продолжает свое исследование. Морщится. Что-то смущает его. Интересно что. Ну да скоро выяснится.
Но в тот момент, когда Эгин уже был готов двинуться дальше, на четвертый этаж, во дворе что-то произошло. Авелир судорожно взмахнул руками и скорчился. Мгновение спустя он упал на колени. Эгин стремительно прильнул носом к мутноватой слюде окошка. Две стрелы торчали в теле Куха, заключающем душу Авелира. Авелир был тяжело ранен. Одна стрела попала в плечо, другая, кажется, в живот. Две. Их выпустил кто-то, кто так же, как и Эгин, находился в Серой Башне. В этом не могло быть сомнений. Но где две, там и третья. Первая – в плечо. Вторая – в живот. Третья… А третья, по всем правилам, – в голову!
Но Эгин не успел окончить свои рассуждения, ибо по сути дела не успел их начать. Ибо в тот момент, когда вторая стрела вонзилась Авелиру в живот, он осознал, что будет самым отъявленным мудаком, самой записной, самой бездарной скотиной, самым ничтожным аррумом за всю историю Свода и самым никудышным, самым неблагодарным и тупорылым учеником, если не предотвратит третьей, последней стрелы. Одну – в плечо. Другую – в живот. Третью, для пущей верности – в голову. Так учили в Своде Равновесия.
Эгин вспомнил все, чему научил его Авелир, когда посвящал его в тайны времени. Все до малозначительных тонкостей. Каждую интонацию. Каждое замечание, каждую деталь.
Воспоминания отняли у него что-то около тысячной доли мгновения.
Ветер вечности сорвал с его губ заклинание, расплющивающее, калечащее, разрывающее крепкотканную и неисчерпаемо изменчивую ткань времени. И с быстротой, какая не снилась ни палевым ласкам, ни черным хорькам, Эгин побежал, почти полетел вверх по ступеням винтовой лестницы к комнатам четвертого этажа, откуда были выпущены стрелы. «Успеть!» – стучало в висках Эгина и каждая малая малость его тела согласно вибрировала в такт его воле.
И еще одно мгновение спустя Раздавленное Время милостиво приняло Эгина в свое неласковое лоно.
Аффисидах, Правое Крыло Желтого Дракона, знал, что, имей он возможность обратиться альбатросом и взмыть вверх, к жарким полуденным небесам – и его глазам открылась бы странная, не виданная еще под Солнцем Предвечным картина. Флот Северо-Восточной провинции в самом сердце моря Савват. Двадцать железных черепах на поводу у сорока медных многоножек. Шилолова свора, неторопливо ползущая по направлению к западному горлу Наирнского про