О мой любимый!
Твой суд незримый
В любви, переборовшей все страданья,
И в верности, не знающей сомненья,
И в дружбе, что прошла все испытанья,
В ночах разлуки, полных ожиданья,
И в трепетных рассветах возвращенья,
Омытых кроткими слезами всепрощенья.
О Рудра[46], повелитель грома!
Тупою жадностью влекомы,
В твой храм они вошли тайком,
Как воры в дом,
И завладели
Святыней, что хранилась там доселе.
Но с каждым часом ноша все тяжеле,
Гнетет их души тягостным ярмом, —
Они согнулись, сникли, ослабели…
И я, рыдая, говорю с мольбой:
«Прости их, Рудра мой!»
Но что я зрю?!
Снисходишь ты грозой необоримой,
Неудержимой,
Неправедное с них срываешь бремя,
Украденное в ветре развеваешь,
В прах повергаешь,
Карой их прощаешь…
О Рудра мой, ужель настало время?
Да, вижу я теперь: твое прощенье —
Гремящих молний мщенье,
Тьма светопреставленья,
Ливни крови…
Тем милостивей суд, чем он суровей!
Жизнь и смерть
Я люблю этот мир все глубже, все нежней, —
Этот мир за кругом круг, в потоке дней,
Я окутывал жизнью своей,
И ночь и день,
И свет и тень
Наполнялись моим сознаньем, – в их сущность
мой дух проник,
И в какой-то миг
Слились в неделимости бытия
И мир мой, и жизнь моя, —
Я понял, что жизнь люблю лишь потому,
Что этот мир люблю, принадлежу ему.
Но я умру по закону естества.
Мои слова
На этом ветру когда-нибудь не прозвучат,
С небесной синью не сольется взгляд
И сердце не рванется наугад,
Когда заблещет солнечный призыв.
Чело склонив,
Заветною тайною ночь со мной не поделится
снова, —
Настанет миг последнего взгляда, последнего
слова…
Что мною этот мир любим —
Неоспоримо,
Что должен я расстаться с ним —
Неоспоримо.
Какая-то связь меж тем и этим несомненна,
Иначе вселенной
Не под силу б так долго терпеть со спокойной
улыбкой
Жесточайший обман и мириться с горчайшей
ошибкой,
А солнечный свет давным бы давно
Почернел, как завядший цветок, и было бы
в мире темно…
Рай
Ты знаешь, брат, где рай? Там нет оград.
Куда ни устремишь ты взгляд,
Пространства нет у рая,
Начала нет и нет конца и края,
Ни дна, ни четырех сторон,
Ни дня, ни ночи нет, ни годовых
времен.
Воздушным шариком, пустою тенью
Витал я в том раю,
Но шли века, сменялись поколенья,
И вот родился я, обрел земную плоть мою.
Рай воплощен в моем горячем теле,
В моей печали, в нежности, в веселье,
В моей любви,
В моем стыде, в моем труде, в бушующей крови,
В волнах моих смертей, моих рождений,
В игре всех красок, всех цветов, в оттенках,
в свете, в тени.
Он влился в песнь мою.
Теперь не я в раю —
Моей души он заполняет лоно,
Он смотрит благосклонно с небосклона.
И раковиною гудит небесный свод,
А даль семи морей в литавры гулко бьет.
Раскрылись лепестки бутона,
Листва, лучи, ручьи, ключи дрожат, текут бессонно.
Из лона матери земной мой появился рай,
И волны ветра эту весть несут из края в край.
Весна
Та весна, что однажды здесь бушевала победно
Со свитой своей пестроцветной,
Мой двор наполняла и смехом, и звоном, и гулом,
Цветя золотистым канчоном[47], белопенным парулом[48],
Оживляя дыханьем и трепетом каждый куст
И волнуя небесную синь поцелуями алых уст, —
Та весна воротилась, но дом мой печален и пуст.
Опустилась она на порог одинокого дома, —
Тут все ей знакомо и незнакомо, —
И глядит она вдаль, где рощи под дымкой сквозной
Неразличимы с небесною голубизной.
Воздаяние
Ты птице дал песню – поет она песню твою,
Больше отдать не под силу и соловью.
Ты голос мне дал, но я больше тебе отдаю —
Песню свою пою.
Ветру ты волю великую дал, —
Он цепи порвал, он свободным стал.
Мне непосильную ношу ты дал, —
Я, согнувшись, бреду, одинок и устал,
Из рожденья в рожденье, свой груз по частям
Бесчисленным сбрасывая смертям,
Дабы к стопам твоим подойти с незанятыми руками
И на огне свободы расплавить кандалы, что носил
веками.
Твой подарок – улыбка луны голубая,
И льет луна без конца, без края
Грезы в сложенные ладони земли, ароматами
их наполняя.
Твой подарок – множество бед моих;
Омыв своими слезами их,
Я все буду рад назад отнести
В ночь встречи, венчающей день пути.
Смешав тьму, и свет, и холод, и зной,
Ты создал только наш мир земной.
В нем я стою с пустыми руками,
А ты усмехаешься, скрыт облаками,
Небо велишь мне раскрасить ты
Всепобеждающей кистью мечты.
Всем всегда ты дары приносишь
И лишь у меня приношений просишь.
Ну что же, с трона спустись на миг,
Ко мне обрати смеющийся лик,
Прими в свои руки любовь мою
И знай – я сторицею воздаю
За каждый твой дар, за каждую милость твою.
Неведомое
О плоть моя – мой утлый плот. Вдаль отплывает он,
Теченье дней пересекает он.
Преодолею времени стремнину —
И плот покину.
Потом и знать мне ни к чему, где, как блуждает он,
Просторы света или тьмы пересекает он.
К неведомому я иду. В дороге – радость встречи,
Преодоленье всех противоречий.
Едва я, на свою беду,
К изведанному в сети попаду,
Уже неведомое здесь и в страхе, не переча,
Известное уходит. Миг – и я расправил плечи.
Неведомое – кормчий мой, свободный мой порыв,
Я связан с ним навек, покуда жив.
Свиданье с ним страшит, но тягостна разлука.
О страсть моя и мука!
Оно, от мудрецов свой взор с презреньем отвратив,
Жемчужину освободит, жемчужницу разбив.
Оглядываешься назад, там дней твоих начало.
Твоя душа – у старого причала?
К покинутому брегу не пристать,
Не возвратишься вспять.
Немало устрашенных душ былое в сеть поймало.
Смелее путы разрывай! Неужто силы мало?
Пора собранью разойтись: часов донесся бой.
Идет прилив высокою волной.
Еще шагов незримого не слышишь,
Стоишь – не дышишь.
Каким окажется оно? Где встретится с тобой?
Какие дали ждут тебя и берег ждет какой?
Журавли
Катит волны Джилам, – на излуке сверкнула река
Синей сталью кривого клинка;
И уже в темноте, как в ножнах, утопает.
День отхлынул, ночи прилив наступает,
Вижу лилии звезд на поверхности черной воды.
Горных кедров ряды
Спят на склонах крутых. Мир сковала дремота,
Дали сонные, кажется, шепчут мне что-то,
Только слов не пойму,
Уплывают невнятные звуки во тьму.
Вдруг родился́ в поднебесных просторах —
Шорох,
А потом
Вихрь стремительный в небе пустом.
Это крылья безумные, крылья, от счастья хмельные,
Хохочут, ликуют, как пляска стихии,
Изумляют они небеса и просторы земли.
Журавли, журавли!
Словно девы небес этот вихрь пронесли,
Немоту разорвали,