Я сам с собою часто вел беседы
И, сидя на полу,
К окну решетчатому припадал,
Глядел на мир,
И время протекало.
Порою вдалеке
Звенел какой-то колокольчик,
И доносился крик возницы.
К пруду спускались гуси, гогоча.
У маслобойни заливалась флейта.
А в доме на углу
Вдруг начинал горланить попугай.
В ту пору были мне друзьями
Смоковница и яблоня, две пальмы
И деревце батавского лимона.
Их ветви пребывали в небесах,
А я в своей душе.
Весь день
Они своею тенью забавлялись,
Вели игру,
И я к ней был причастен.
Они моими сверстниками были.
Детьми.
Ашарх дождливый наступал. Они
Все дни шумели,
Кто знает – почему.
Они, как я,
По-детски лепетали,
И я им вторил.
Но годы шли.
Мне стало двадцать пять.
Разлуки тень легла на вечера.
И у того же самого окна
Сидел я одиноко.
Смоковница дрожащею листвой
Нашептывала мне мечты
И утешала.
В сиянье солнечном кокосовые пальмы
Негромко подпевали
Моей печальной песне.
А пряный дух цветущего лимона
Однажды ночью
В мою бессонницу принес издалека
Любимые глаза в слезах, слова укора.
Друзья мои, деревья —
Ровесники любви и юности моей.
И много долгих лет минуло.
И снова я один.
Друзья былые
Давно за полог вечности ушли.
Я снова у окна.
Гляжу на небо
И вижу те же самые деревья.
Как древние подвижники, они
Стоят недвижно и день и ночь нашептывают мне
Древнейшие слова
Дрожащею листвой.
И, как в любом начале,
В любом конце,
Покой бескрайний в них оцепенел.
И заклинанье этого покоя
Они мне шепчут, шепчут беспрестанно.
Страх
Под косматой смоковницей по вечерам
В полумраке
Чернели, белели различные пятна.
На камнях обвалившейся старой стены
Возникали причудливые фигуры.
Из невидимого жилища демона
Неистовый слышался вой.
Горбатая, с палкой в руке,
Хихикала старая ведьма.
Песнопевец Каширам Даш[74]
Рассказал нам в стихах о Хидимбе[75].
И на этой разбитой кирпичной ограде
Оживали сказанья.
Вот Хидимба, а вот Шурпанакха[76] с отрезанным носом
Рядом возникла
Черным пятном.
Лет семнадцать спустя
Я снова пришел в тот сад.
Увеличились пятна,
Изумленная новизна поклонилась седой старине.
Кирпичи там и тут обвалились,
Грудой лежат.
Цепляются ноги за корни.
Там лианы стеной,
Здесь крапива.
Стали джунглями эти кусты,
А смоковницу обступили
Деревца клещевины.
Замечаю вокруг Шурпанакхи следы и Хидимбы,
Но в душе они стерлись.
А когда на вокзал я вернулся, мне было смешно.
На ветхом фундаменте жизни
Расплылись неясные черные пятна,
Наивного прошлого письмена.
Сколько путаных, смутных следов
На разрушенной кладке пугливого воображенья.
Иногда,
Вечерами,
Когда на широкие пальмы
И на берег пруда
Ненастье кладет свою тень,
В небесах,
Переполненных благословенным дождем,
Облака грозовые грохочут,
Когда в пальмовых зарослях звонко цикады
стрекочут, —
Оглянувшись, я вижу родимый свой край
И над темной змеистой дорогой – очертания
старого храма.
В покосившихся стенах, в проломанной кровле —
Скорбь, которой имени нет,
Непонятные страхи, словно бессонные совы,
Сколько ложных, ненужных страданий
И врагов, порожденных бессильем.
Ветхим душам позор!
Сколько призраков след свой оставило в сердце
твоем.
Страх в лохмотьях недобрых примет
Кривляется черными пятнами в полночь,
И в обличье несчастий
Заросли страха растут
Сорняками.
А на разбитом фундаменте
Уродливые руины былого
Над робким смеются.
Из книги «Сад песен» («Гитобитан»)1932
Моление
* * *
Мелодию дай, приобщи к песнопенью, учитель.
Мелодия надобна мне! Я – смиренный проситель.
Небесная Ганга, восход золотой усвоили этой
мелодии строй
И петь научились, подслушав тебя, вдохновитель.
Отправлюсь я, душу наполнив мелодией вечной,
Туда, где царит разногласье и шум бесконечный.
В людской крутоверти, среди суеты, разлада,
сумятицы и тесноты,
Ты сам испытай мою ви́ну, великий ценитель!
* * *
Ты жизни и смерти рубеж перешел.
Там высится твой осиянный престол.
С него не свожу восхищенного взора.
Души моей небо – престолу опора.
С каким упованьем, с каким ликованьем
Я руки раскинул и очи возвел!
А ночь, как молельщица, кудри свои,
Склонясь, на стопы уронила твои.
Мелодия песни твоей вдохновенной
Звучит, заполняя просторы вселенной.
Слилась моя ви́на с твоей воедино,
И песенной мукой я весь изошел.
* * *
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Я молча перед ним стою с наполненным кувшином.
Садится солнце за горою дальней,
Оттуда посылая свет прощальный.
Я слушаю потока звук печальный,
Глаза рассеянно следят за журавлиным клином.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Весь день владели мной дела житейские и нужды.
Но отрешился я от них, сейчас они мне чужды.
Не стану больше воздавать им дани.
В стране, лежащей вне людских желаний,
К исходу дня я, после всех скитаний,
Блаженство, данное тобой, богатством счел единым.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
* * *
Я коврик мелодии здесь разостлал:
О путник, тебе – постоянный привал!
На зов пробудившейся птицы плывешь на пароме
денницы
Туда, где волна омывает причал.
Побудь на заре у дверей при утренней песне моей!
Сегодня с рассвета надвинулись тучи на лес.
Слезами наполнив глаза голубые небес.
У пальмовой рощи, в тумане, стоишь ты в другом
одеянье.
О, не удаляйся украдкой! Хоть сколько-нибудь
В сырой полумгле моей пасмурной песни побудь!
* * *
Если мир я созерцаю через песнопенье,
Мне становится доступно мира постиженье.
Музыкой звучит словесной полный неги свет
небесный.
Пыль земную пробуждает голос
вдохновенья.
Мир как будто входит в душу, сбросив
оболочку.
Отвечает сердце дрожью каждому листочку.
В этом чувства океане – формы рушатся и грани,
Вся вселенная со мною в тесном единенье.
* * *
Зачем не кропил я слезами дорожную пыль
беспрестанно?
Зачем не предвидел, что явишься ты, как пришелец
незваный?
Палящей пустыней, без тени, по знойной, колючей
сухмени
Зачем, о зачем пробираться заставил тебя,
долгожданный!
Когда я у дома сидел на приволье, ленив и беспечен,
Не знал я, не ведал, что болью мучительной шаг твой
отмечен.
Но отзвук страданья и боли остался в душе
поневоле,
И сделалась мука твоя незажившей сердечною
раной.
* * *
Я бесконечен. Своим ты играешь созданьем:
Опустошаешь – и вновь наполняешь дыханьем.
Сколько со мной, незатейливой флейтой
своей,
Ты исходил берегов, и холмов, и полей;
Сколько напевов сыграл ты на ней!
С кем поделюсь ликованьем?
Сладостно сердцу от прикосновенья святого.
Плещет восторг через край, и рождается слово.
То, что вмещается в горсточке малой моей, —
Дар нескончаемый, длящийся множество дней.
Сколько, о, сколько веков из ладони твоей
Брать буду снова и снова?
* * *
Подобно потокам срабона, пусть льется и нощно
и денно
На грудь и лицо мне мелодия песни твоей
вдохновенной.
Пусть утром в глаза мне струится со светом
востока,
А ночью пускай мне вливается в душу глубоко.
На счастье, на горести жизни, на все, что минутно
и тленно,
Подобно потокам срабона, пусть льется и нощно
и денно.
Пусть ветви, где цвет не цветет и не вяжется завязь,
От ветра с дождем зашумят, пробудясь и расправясь.
На все, что во мне одряхлело, угасло для жизни,
Потоком своей животворной мелодии брызни!
На жажду, на голод, на все, что мгновенно и бренно,
Подобно потокам срабона, пусть льется и нощно
и денно.
* * *
Если застанешь нечаянно ты запертой сердца
обитель —
Двери взломай и войди. Не уходи,
вседержитель!
Если пресветлое имя любя, ви́на моя умолчит
про тебя,
К этой мольбе снизойди. Не уходи,
вседержитель!
Если не сразу услышу твой зов, если мне сна
помешает покров —
Громом своим разбуди! Не уходи,
вседержитель!
Если бы я в ослепленье возвел кого-то еще на твой
вечный престол,
О властелин, пощади! Не уходи, вседержитель!
* * *
Зажги в моем доме светильник, излей на меня
доброту!
Я в жизни страдал не напрасно, коль скоро твой
свет обрету.
В углах темноту он рассеет спокойным сияньем
своим.
В его излученье священном – любви почерпну
полноту.
Из камня волшебного создан светильник
блистающий твой,
И золотом сделает чистым он пятен моих черноту.
О, сколько светильников жег я, терпя духоту и угар!
Излей на мое изголовье святую свою светлоту!
* * *
Богатству и прислужников гурьбе
Не рад я, всей душой стремясь к тебе.
Ты знаешь подноготную мою:
Когда я счастлив или слезы лью —
Я забываю о своей судьбе,
Создатель, всей душой стремясь к тебе.
Доколе мне на голове таскать
Гордыни бремя, себялюбья кладь?
Порвать богатства путы на себе
Желал бы я, душой стремясь к тебе.
Возьми богатство – разреши от уз!
Сними с души моей тяжелый груз.
Когда ты снизойдешь к моей мольбе,
Все обрету в тебе – стремясь к тебе.
* * *
Разве шаг его не слышен сквозь привычный
жизни ход?
Он идет, он идет.
Миг за мигом, век за веком, день за днем,
за годом год
Он идет, он идет.
Сколько разных по природе я в душе пропел
мелодий!
Но всегда их половодье славило его приход.
Он идет, он идет.
По лесам порой фальгуна сколько он шагал веков?
Он идет, он идет.
Сколько плыл порой срабона в колесницах облаков?
Он идет, он идет.
Если горем ты разбит, в сердце шаг его звучит.
Он, волшебным камнем тронув, избавляет
от невзгод.
Он идет, он идет.
* * *
Высится, грохочет колесница.
В небе знамя реет и лоснится.
Вот Он! За канат хватайтесь дружно
И тяните что есть сил, натужно.
Полно прохлаждаться по углам!
Место вам – в толпе тысячелицей.
Отрешись от всех забот вчерашних,
Маловажных дел и дрязг домашних.
Эй, тяни душой и телом бренным,
Бытием не дорожа презренным,
Через города, леса, холмы,
Днем – и от заката до денницы.
Громыхают, лязгают колеса,
Будят гул в груди разноголосый.
Кровь твоя бушует крутовертью.
Это – песни торжество над смертью.
Вереница помыслов твоих
В день грядущий разве не стремится?
* * *
По ночам под звуки флейты бродят звездные стада.
Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда.
Светоносные коровы озаряют сад плодовый,
Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда.
На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон.
Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон.
Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям.
О пастух, придет мой вечер – соберешь ли их тогда?
* * *
Мысль пройти сквозь эти двери – отчего нам
тяжела?
Неизвестности – хвала!
Здесь – несчетные надежды, там – пугающая мгла.
Неизвестности – хвала!
Дома знаемого своды сотрясая, мчатся годы.
Не замкнуться же в пределах своего угла!
Неизвестности – хвала!
Смерти ты чуждаешься тревожно,
Оттого и жизнь твоя ничтожна.
Если дом земной, мгновенной полон радости
бесценной —
Чтобы нас в жилище вечном пустота ждала?
Неизвестности – хвала!