Надеюсь, что сегодня я уже с ним, хотя мне жаль, что меня нет рядом с вами. Маленькие мои, мне так вас не хватает. Я верю в вас и думаю, что вы усвоили единственный урок, который я хотела вам преподать: живите так, чтобы каждый день оставлял в душе счастливые воспоминания. В конце жизни счастье – единственное, что уносишь с собой.
Я всем сердцем люблю вас.
Рука Корин лежала в моей руке. Во мне ничего не осталось от дипломированного психолога: на 99 % я состояла из воды, а на 1 % – из слизи, текущей из носа. Моим первым побуждением было посадить ее на колени и качать, как ребенка. Но я сочла это неуместным.
– Это ужасно, – сказала она, вытаскивая сотый бумажный носовой платок из коробки. – До меня не доходит, что я ее больше никогда не увижу. Ведь о ней первой я всегда вспоминала, когда хотела поделиться чем-то важным, независимо от того, было ли событие радостным или печальным. Когда мне сообщили, что ее больше нет, я чуть было не позвонила ей, чтобы она поддержала меня. Мне так будет ее не хватать!
– У вас есть близкие?
– Да, разумеется. У меня есть муж, наши дети живут недалеко от нас. Но это совсем другое. Я больше не чья-то дочь, – проговорила она, заливаясь слезами. – Когда теряешь родителя, теряешь детство. Мне кажется, никто не сможет меня понять…
Я положила ей руку на плечо.
– Ваш брат скоро приедет. Вам, наверное, будет приятно увидеться с ним.
– О, разумеется, мне не терпится их увидеть, его и сестру. Иногда мне хочется, чтобы мы опять стали детьми, которых холила и лелеяла наша мать.
Она встала и принялась вынимать вещи Мэрилин из шкафа, складывая их в картонный ящик.
– Я прошу меня извинить, мне не следовало так плакать. Если бы мама была здесь, она бы сказала, что нужно во всем видеть хорошую сторону и нам повезло, потому что мы были вместе так долго. И она права, потому что многие теряют родителей гораздо раньше. Завтра я, может быть, смогу на все посмотреть другими глазами, но сегодня я на это неспособна.
– Это нормально! Плачьте, если чувствуете в этом потребность, выплескивайте вашу боль наружу, не сдерживайте себя. Если приходится сдерживаться, когда теряешь мать, то в каких других случаях можно дать себе волю?
Кто-то открыл дверь в тот момент, когда она зарыдала с новой силой. Двое шестидесятилетних людей с покрасневшими глазами вошли в комнату, в то время как Корин вынимала из шкафа шарф «Мисс Бабушка-2004», который всегда прикрывал плечи и грудь ее матери. Она бросилась в объятия своего брата. Пора было оставить их наедине.
Я незаметно вышла и прикрыла за собой дверь. Мне показалось, что мои ноги – две веревочки, к ступням которых привязан многотонный груз. Каждый шаг давался с нечеловеческими усилиями. Меня только что чуть не сбил скорый поезд, перевозивший в своих вагонах Тоску и Смерть. Потребуется время, чтобы придти в себя. Но сейчас мне предстоит сделать нечто очень важное.
Я вошла в свою студию, рухнула на диван как подкошенная и набрала номер телефона. На том конца провода ответили после второго звонка.
– Алло, мама, это я, Джулия. Я звоню, чтобы сказать, что я люблю тебя.
Голова кружилась, когда я ложилась спать.
За несколько часов до этого мы втроем – Грег, Марин и я – собрались в студии Грега, чтобы дать отпор грусти и тоске. Мы немало выпили и немало поплакали, рассказывая друг другу истории, которыми обычно делятся с давними друзьями или с теми, кто прошел через те же испытания, что и мы.
В такие моменты меня больше всего поражает ощущение, что все мы, представители человеческого племени, одинаковы в чем-то главном. Живете ли вы во Франции или в Мали, блондин вы или лысый, а может быть, ваша голова покрыта кудряшками, любите ли вы языки или занимаетесь химией, верите ли вы в лучшее или закоренелый пессимист – все мы переживаем одни и те же радости, страдаем, когда нас постигают несчастья и жизненные драмы, мы все знаем, что такое горе, и экспериментируем со счастьем. Это универсальное явление, и оно называется эмоциями.
Грег впервые рассказал о болезни своей матери. Вроде бы она выкарабкалась, но долгие годы семья жила в ритмах госпитализаций, сеансов химиотерапии, побочных явлений и надежды, сменявшейся отчаянием. Марин рассказала о своем брате, который погиб, катаясь на скутере, когда ему было всего шестнадцать лет, об образовавшейся пустоте, о том, что в семье стало на одного ребенка меньше, и о своем отце, который так и не оправился от горя. Я, в свою очередь, рассказала о своем отце, о тяжелом периоде траура, когда мне казалось, что я барахтаюсь в болоте, из которого не могу выбраться, и в двух словах упомянула о Мамину.
Страдания заполнили маленькую студию, и мне почудилось, что стены сейчас рухнут, не выдержав их тяжести. Но нет, все обошлось, и мы просто налили себе еще по стакану.
Иногда мне представляется, что жизнь – это видеоигра. Мы начинаем партию с дозаторами, до отказа заполненными безмятежностью, силой, энергией, радостью. В ходе игры мы сталкиваемся с врагами, противостоим нападениям, иногда ошибаемся в выборе правильного пути, подрываемся на бомбах, проваливаемся в пропасти, наталкиваемся на препятствия. И каждый раз содержимое наших дозаторов уменьшается, но бонусы «Счастья» восполняют его. Бонусы «Свадьба», «Рождение ребенка», «Семейная вечеринка» – все они драгоценны и определяют качество партии, а иногда и ее продолжительность. В конце каждой партии придется столкнуться с огромными коварными чудовищами, имена которых «Траур», «Болезнь», «Безработица», «Расставание». Они неуступчивы, привязчивы, и нужно время, чтобы разделаться с ними. Если это получается, то ущерб от них все равно остается, потому что они отбирают у нас большую часть содержимого всех дозаторов. И однажды случается так, что бонусы больше не срабатывают и не могут восстановить радость, энергию и силу.
Я еще молода и пока не сталкивалась со всеми чудищами. Мои дозаторы не скоро станут пустыми. Но что будет через пятьдесят лет? А вдруг именно из-за этого многие пожилые люди становятся пораженцами и капитулируют перед жизнью? Что было бы, если бы они отдавали себе в этом отчет? Ведя борьбу с многочисленными монстрами, они незаметно для себя опустошили свои дозаторы. Из-за того, что им часто приходилось падать, их кожа задубела, чтобы на ней больше не оставалось зарубок и отметин…
А что, если я завяжу с пьянством на сегодняшний вечер?
Идея пришла спонтанно. Высказала ее Элизабет на следующий день после похорон Мэрилин. Она показалась всем интересной, и мы тут же принялись за дело, чтобы таким оригинальным способом отдать дань уважения усопшей. Результат понравился бы ей, в этом не было никаких сомнений.
Общая комната был превращена в театральный зал. Сцену отделили рядом столов, покрытых белыми бумажными скатертями, на которых самые энергичные из наших постояльцев разложили ветви кустарников и деревьев, которые мы срезали в парке. Электрические гирлянды, во всяком случае те, что еще работали, украшали стены. Разноцветная подсветка была направлена на большую растяжку через всю комнату. Надпись на ней не оставляла сомнений относительно того, что здесь происходит:
«Выборы Мисс и Мистера «Тамариска»
Если бы Женевьев де Фонтене[19] видела это, она бы умерла от зависти.
Средства для проведения этого мероприятия были подручными, но воля – железной. Каждому отводилась своя небольшая роль, и дом престарелых превратился в веселый муравейник. Это был запасный выход из темного и мрачного коридора, в котором мы все оказались.
Дети Мэрилин сидели в первом ряду. Те из пансионеров, кто не хотел участвовать в выборах, расположились среди зрителей, в то время как весь обслуживающий персонал не покладая рук трудился за кулисами или на кухне, завершая макияж и туалеты кандидатов. Жюри не было. Выигравшие определялись по количеству аплодисментов. В зале царила атмосфера всеобщего волнения. Каждый кандидат, спрятавшись от любопытных глаз, чтобы сохранить в тайне сюрприз, репетировал свой номер. Если бы мне сказали, что однажды я буду участвовать в выборах Мисс и Мистера дома престарелых, я бы расхохоталась, настолько нелепой мне показалась бы эта затея. А если бы при этом уточнили, что я буду дрожать от нетерпения, я бы решила, что по мне плачет психушка.
Закончив с прической Арлетты, я присоединилась к публике. Надо сказать, у меня здорово получилось, хотя в моем распоряжении были всего ее лишь жидкие волосы, с помощью которых я должна была скрыть слуховой аппарат и сотворить пучок, даже отдаленно не напоминающий улитку. Когда я закончила, она слегка потрепала меня по щеке. Думаю, этим жестом она хотела выразить мне свою благодарность.
Марин заняла мне место слева от себя, а справа сидел Грег.
– Давай скорее, уже начинается, – произнесла она, когда я уже села.
Шоу действительно началось.
Ведущей программы была Изабелль. Ради такого случая она надела длинное платье в пол, украшенное стразами. Каждый раз, когда я смотрела на нее, у меня рябило в глазах, как будто офтальмолог закапал мне специальные капли для исследования глазного дна.
– Добро пожаловать на выборы Мисс и Мистера «Тамариска»! – громко и четко произнесла она в микрофон. – Как вы знаете, эту церемонию мы проводим в честь нашей любимой Мэрилин, которая присоединилась к звездам и теперь блещет на черном небосклоне среди облаков и орбит.
Я посмотрела на Марин, а Марин посмотрела на меня. Грег посмотрел на Марин, и она посмотрела на него. Грег посмотрел на меня, я посмотрела на Грега. Короче, обменявшись взглядами, мы поняли друг друга и сошлись в одном: у Изабелль куриные мозги.
Она продолжила свое выступление, помогая себе театральными жестами, и это продолжалось, пока Анн-Мари не подошла к ней и не сказала несколько слов на ухо. Тогда она произнесла имя первого участника, но, прежде чем покинуть сцену, не удержалась от изысканного реверанса.