Я чуть не подскочила на месте и едва сдержалась, чтобы не наорать на него и не сказать его сыну, что он бессовестно лжет – он сам всегда отказывается от участия. Мне хотелось разобрать его на части, как этажерку из «Икеи». Но он только этого и ждал, и я решила не идти у него на поводу.
– Я понятия не имела, что все обстоит именно так. Очень об этом сожалею. Мы попытаемся исправить ситуацию. С этого момента ни одно наше мероприятие не пройдет без вас. Отныне вы будете непременным участником каждого из них. Кто-то из персонала непременно зайдет за вами, чтобы проводить к месту проведения.
– Мне кажется, это правильное решение, хотя вы должны были бы принять его раньше! – прокомментировал его сын.
– Это целиком моя ошибка. Я ничего не сделала, чтобы помочь вашему отцу, и даже не отдавала себе отчета, как ему тяжело. И я также предлагаю вам, Леон, создать небольшие группы по обмену мнениями. Это поможет вам интегрироваться в коллектив и обеспечит диалог между вами и остальными. Они лучше узнают вас и откроют для себя ваши положительные качества. Вы согласны?
Леон сидел не шевелясь, согнувшись в три погибели, как будто переживал траур по поводу кончины всех членов своей семьи. «Он переигрывает», – подумала я.
– Папа, ты согласен? – настойчиво спросил сын.
– Да, да, – произнес он со стоном в голосе. – Все равно я знаю, что этого никогда не будет.
– Что ты хочешь сказать?
Леон еще ниже склонил голову.
– Я не могу…
– Вы можете говорить, Леон, вы ничем не рискуете.
Он поднял на меня глаза и глубоко вдохнул, прежде чем перейти в наступление. В его взгляде горел огонь.
– Я не уверен, что могу доверять психологу, который играет в телефоне во время наших сеансов, вместо того чтобы выслушать меня.
Я потеряла дар речи. Его сын тоже, хотя его лицо дрожало, а нижняя челюсть, как мне показалось, сейчас отвалится.
Я должна была бы привести аргументы, рассказать его сыну, как все происходило на самом деле, объяснить ему, насколько отвратителен его отец, который ставит себя выше остальных. Но я уже устала от козней Леона и решила оставить попытки отыскать под маской сварливого старика ангельскую душу. Я еще раз убедились, что старики – это не отдельный вид; среди них, как и среди всех людей, встречаются слабые звенья. Я встала и вышла из комнаты, даже не попрощавшись с ними. Отныне Леон навсегда избавится от моих консультаций.
А я избавлю себя от встреч с этим исчадием ада.
Сегодня, как и каждую пятницу, у нас на обед рыба с рисом. Главное преимущество нашей столовой в том, что любые сюрпризы здесь полностью исключены: каждый день одно и то же. И сегодня, как и вчера, все та же преснятина: ни соли, ни жира, ни вкуса. Но в этот раз наши повара особенно отличились: похоже, у меня сейчас выпадут все зубы за ненадобностью.
– А он ничего, этот внучок, – начала разговор Марин.
– Джулия первая это просекла, – проворчал Грег.
– А что тут такого? – ответила я, защищаясь. – Это внук нашей пансионерки, он неприкасаем, даже если у него такие глаза, что бюстгальтер сам готов расстегнуться.
Марин от смеха чуть не подавилась рисом. Грег вздохнул.
– А вы еще осуждаете парней… Вы в сто раз хуже!
– Ревнует, – произнесла Марин.
– Вот еще! Никаких причин для ревности. Ведь у меня такие глаза, что резинка на трусах самой целомудренной девушки того и гляди лопнет.
Мы расхохотались. С другого конца стола в разговор вмешалась Изабелль:
– Вы говорите о Рафаэле?
Все наши коллеги наблюдали за нами. Изабелль в ожидании ответа округлила глаза и изумленно подняла брови.
Она славная, но похоже, у нее ума ни на грош.
– Рафаэль? – спросила я.
– Да, внук новенькой, – она кивнула на соседний стол.
Он сидел рядом со своей бабушкой в окружении Луизы, Элизабет, Густава, Леона и Пьера. Если судить по смеху, который периодически раздавался оттуда с самого начала обеда, он стал душой компании. Рафаэль. Красивое имя.
– Вот еще, очень нужно! – возразила Марин. – Скажи, а тебе часто случается подслушивать чужие разговоры?
– Да вы что! Я и не собиралась… – пробормотала Изабелль. – Я просто хотела задать вопрос Джулии.
– Неужели?
– Да. Я хотела спросить: не начала ли она уже искать работу после окончания контракта?
– Нет еще, ведь я проработала только половину срока. Осталось больше четырех месяцев, так что у меня есть время, и я думаю, что с этим проблем не будет, – заявила я.
– Как сказать… На твоем месте я бы не была так уверена, – сказала Изабелль, вонзая зубы в кусок хлеба. – Не так-то просто найти работу в этом краю, желающих более чем достаточно. В твоем положении я бы с этим не тянула…
Марин быстро поставила ее на место:
– Анн-Мари не сказала тебе, что собирается назначить Джулию на твою должность?
– Мне-то что? – с нервной усмешкой произнесла Изабелль, пожав плечами.
Сидевшая рядом с ней Анн-Мари оторвала взгляд от тарелки.
– Да, это правда. Я как раз собиралась поговорить с вами по этому поводу. Думаю, что Джулия гораздо лучше вас справится с вашими обязанностями.
Изабелль так и не смогла переварить эту новость. Судя по побелевшему как полотно лицу, она была готова вот-вот расстаться с жизнью.
Директриса, которой совсем не улыбалась перспектива иметь на своей совести труп молодой девушки, успокоила ее:
– Мы пошутили, Изабелль!
На ее щеках вновь заиграла жизнь, а в глазах появился блеск.
– Что за удовольствие меня пугать, ведь я все принимаю так близко к сердцу, – проговорила она, выдыхая. – Ох! Чуть было инфракт не схлопотала.
Никто, казалось, не заметил ошибки, зато Изабелль получила по заслугам, и ей теперь хватит переживаний на всю следующую неделю.
Тут до нас донеслись громкие голоса. Люсьенна и Мина, обычно неразлучные, сцепились не на жизнь, а на смерть. Мусса и Сара, дежурные по кухне, старались их успокоить, но все напрасно: в пылу ссоры они никого не слышали.
– Я знала, что не могу тебе доверять, старая потаскуха, – метала гром и молнии Люсьенна, – ты сперла у меня мой «Бэбибель»![21]
– Потаскуха? Какая наглость! Если не можешь быть красивой, будь хотя бы вежливой.
– Скажи спасибо моему остеопорозу, а то я бы тебе всю физиономию расквасила!
– А ты постарайся не попадаться у меня на пути, а то я тебя пополам перееду, чем доставлю себе массу удовольствия! – нанесла ответный удар Мина, прежде чем покинуть столовую в своем инвалидном кресле.
Повисла тишина. Присутствующие, включая и персонал, в восторге следили за тем, как разворачиваются события в сегодняшнем спектакле. После ухода Мины все оживились. Роза что-то прошептала на ухо своему внуку: «Избавь меня от пребывания в этом бедламе», разумеется. Он поцеловал ее в щеку, поднялся и направился к выходу, предоставив моему взору ритмичный танец задних карманов на своих джинсах.
Рафаэль сидел в саду с сигаретой, когда мы с Марин вышли покурить.
– Ты должна подойти к нему и поговорить, – сказала Марин, высекая пламя из зажигалки.
– С какой стати мне с ним разговаривать?
– Потому что это твоя работа, черт возьми. Тем более что по виду не скажешь, что у него все хорошо. Мне кажется, он нуждается в поддержке.
Я посмотрела на Рафаэля. Он сидел на спинке скамьи и смотрел прямо перед собой, погрузившись в мрачные думы. Марин права, очень тяжело сопровождать человека, которого любишь, в его последнее пристанище. У меня нет привычки работать на улице, но ведь я могу сделать исключение.
– Ты права, я должна с ним познакомиться, – ответила я, прикурив сигарету от ее зажигалки.
Она так и прыснула со смеху.
– Надо же, не пришлось тебя долго уговаривать! Грег прав!
– Неужели? В чем это он прав?
– Ты положила глаз на этого парня.
Она смотрела на меня, широко улыбаясь, очень довольная собой.
– Вы больные оба… Вам что, не о чем поговорить, кроме как обо мне, когда вы вместе?
Она ухмыльнулась.
– Да ладно! К чему скрывать, ведь он тебе нравится? Мне и трех минут хватило, чтобы догадаться. У тебя улыбка Микки-Мауса, наглотавшегося экстази, когда ты его видишь или когда о нем говорят в твоем присутствии. Ведь я же не сплю и все замечаю.
– Да вы не спите, у вас просто глюки. Мне действительно он внешне нравится, но на этом все. Я не какая-нибудь истеричка, которая готова броситься на шею первому встречному. Тем более, как я тебе уже говорила, он наш клиент. Именно так я это вижу. Впрочем, как профессионал я сейчас поговорю с ним, если он в этом нуждается.
Вздернув подбородок, я направилась к скамье. У Марин такой растерянный вид, что я едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Видимо, эти два психа решили выдать меня замуж за любого, кто подвернется под руку. Я их разочарую: это совершенно не входит в мои планы.
До переезда в «Тамариск» я никогда не оставалась одна. Сначала был Оливье, мой первый возлюбленный, с которым мы учились в лицее, потом две двухлетние истории, а потом Марк. После расставания с ним – целый хоровод приключений на одну ночь, которые создавали иллюзию, что я не одинока, и большинство которых я уже забыла. Короче говоря, я никогда так долго не жила в одиночестве, как в этот непростой период.
Сюда я приехала очертя голову, но это было вызвано необходимостью. Мне нужно было спасать себя в полном смысле этого слова. Одной из положительных сторон этого опрометчивого шага было то, что, удалившись от всех, я приблизилась к себе.
В первые дни я думала, что самое тяжелое – полное одиночество. Но мало-помалу я привыкла. Конечно, иногда у меня возникало желание, чтобы кто-то был рядом, но это было лишь желание, а не потребность. Наша последняя встреча с Марком открыла мне, что и вдвоем можно чувствовать себя одинокой. А ночи с едва знакомыми людьми, ночи без будущего, в поисках эфемерных привязанностей не могли заполнить пустоту. С тех пор как я сюда переехала, я одна, но одинокой я себя не чувствую.