Жак Мартен надел колпачок на ручку и откинулся на спинку кресла. Беседа, видимо, идет к завершению.
– Последний вопрос, мадемуазель Римини. Вы сказали, что ваш контракт скоро заканчивается. И я вижу, что раньше вы работали в клинике эстетической хирургии «Бютт». Почему вы оттуда ушли?
Потому что у меня умер отец, а мой парень предпочел любезничать с компьютером, вместо того чтобы поддержать свою несчастную подругу. Потому что моя бабушка перенесла кровоизлияние у мозг и мне нужно было во что бы то ни стало уехать из Парижа, пока я не затрахала всех его жителей с Эйфелевой башней в придачу.
Я обдумывала лучший вариант ответа, когда он отодвинул кресло и встал.
– Спасибо, что нашли время встретиться со мной, – сказал он, протягивая мне руку. – Я обязательно свяжусь с вами, как только приму решение.
Я пожала ему руку и направилась к двери, чувствуя, как у меня кровь застывает в жилах.
Черт возьми, ведь последнюю тираду я произнесла вслух.
От: Рафаэль Марен-Гонкальвес
Тема: Кстати говоря
Хелло, Джулия.
В этот раз мое послание немного отличается от остальных. Уже три часа утра, я измучен и чувствую себя выжатым, как лимон, и у меня только одно желание: сказать тебе, что, когда ты уйдешь, мое пребывание в «Тамариске» будет лишено того привкуса счастья, который я испытывал в твоем присутствии.
Надеюсь, что завтра не буду сожалеть об этой записке…
Целую тебя,
Я тут же уничтожила его имейл. Тем самым я как будто хотела отключить свой мозг, чтобы он даже не посмел ощутить радость. Жаль, что не существует корзины для мусора в памяти.
Мартина, дочь Густава, нашла наконец время нанести нам визит. Мы уже заканчивали ежемесячное собрание персонала, когда она без стука ворвалась в столовую, размахивая открыткой.
– Две старухи на скамейке сказали мне, что вы здесь. Что это за шутка? – спросила она, бросив открытку на стол.
Издалека я не могла различить буквы, но и так хорошо знала, что там написано, потому что сама относила текст в типографию.
Что вы делаете 11 октября?
Луиза и Густав собираются в этот день пожениться!
Мы приглашаем вас разделить с ними их радость и принять участие в церемонии, которая состоится в 13 часов в мэрии Биаррица.
Скрестив руки, она ждала ответа.
– Это кто? – спросила Марин.
– Я мадам Мартина Люре, дочь Густава Шампаня.
Анн-Мари жестом указала ей на стул.
– Присядьте, пожалуйста.
– Некогда мне с вами рассиживаться. Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?
– Ваш отец, разумеется, объяснит вам все лучше нас, – ответила я, стараясь держать себя в руках.
– Мой отец – глубокий старик, у которого не все в порядке с головой, как он уже однажды продемонстрировал. Я думала, что, поместив его сюда, смогу жить спокойно. Как вы допускаете, чтобы он совершил подобное безумство?
Тут вмешался Грег:
– Ваш отец отдает себе отчет в том, что делает. Поговорите с ним. Мне кажется, они нашли друг друга…
– Благодарю покорно, у меня нет никакого желания наблюдать, как мой отец разыгрывает из себя влюбленного подростка. Дама не ошиблась, она не случайно расставила перед ним свои сети. Предупреждаю вас, я потребую отдать его под опеку и помещу в другое заведение.
– Она когда-нибудь успокоится? И что за комедию она тут нам устроила? – возмутилась Марин, вставая с места.
Грег положил ей руку на плечо, Анн-Мари вытаращила глаза, а Мартина стала пунцовой.
– Это вы мне говорите?
– Нет, твоей матери! Вы хоть понимаете, что вы сейчас делаете? Ваш отец – очаровательный человек. И, черт возьми, почему вы хотите испортить ему счастье?
– Марин, замолчите, прошу вас, – вмешалась Анн-Мари.
– Хорошо, замолчу, но тогда можно я ей врежу?
За столами послышались голоса. Я едва сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. Анн-Мари продолжала настаивать:
– Марин, сядьте, пожалуйста. Мадам, – продолжила она, обращаясь к дочери Густава, – мы ничем не можем вам помочь и повлиять на решение вашего отца. Если у вас возникнет желание еще раз поговорить с нами об этом, милости просим. Спасибо, что нанесли нам визит, собрание окончено.
Мартина вышла из комнаты, не говоря ни слова. Хлопнула дверь, раздались смешки, реакция была единодушной:
– Ну и фурия!
– Бедный Густав, он такой милый…
– Вот и рожай после этого детей…
Через несколько минут собрание закончилось. Мы с Марин, которая все еще кипела от злости, вышли покурить. Густав стоял возле машины на парковке. Его дочь разговаривала с ним через приоткрытую дверь. Луиза сидела на скамейке и не спускала с них глаз. Мы подошли к ней.
– Ну, что, познакомились с будущей невесткой? – спросила я, усмехаясь.
– Она даже не поздоровалась со мной, – грустно ответила Луиза. – Густав столько рассказывал о своей дочери, что мне захотелось с ней встретиться. Он говорил, что раньше она была другой…
– Может, врезать ей как следует, чтобы она стала такой, как раньше? – предложила Марин.
Густав все еще продолжал говорить с дочерью, когда машина тронулась с места и уехала. Несколько мгновений он стоял, опираясь на ходунки и провожая ее взглядом, а потом побрел к нам. Он уже был рядом, когда машина вернулась, подав назад. Мартина открыла дверь и заявила:
– Папа, если ты сделаешь это, можешь поставить на мне жирный крест!
Он обернулся и произнес разочарованным тоном:
– Дорогая, я уже давным-давно поставил на тебе жирный крест. Я люблю тебя и буду любить до последнего своего вздоха, потому что не могу забыть маленькую шаловливую хитрюгу, какой ты была когда-то. Ты все время смеялась. Но много лет назад эта девочка исчезла. Я знаю, моя дорогая, ты все еще обижаешься на меня, и сожалею, что причинил тебе столько боли. Я сто раз просил у тебя прощения, но не могу заставить тебя простить меня. Больше всего на свете я желаю тебе счастья, даже если я никогда не буду его свидетелем. Но я тоже имею право быть счастливым и не позволю тебе помешать мне. Я женюсь на Луизе, хочешь ты этого или нет, и закончу свои дни вместе с ней. Если ты не согласна с этим, я приму твое решение. Но в любом случае ты моя дочь, и мне все время не хватает тебя.
Он умолк. Надежда читалась в его фигуре, в каждом жесте, в слегка дрожащих руках, которыми он опирался на ходунки. Его дочь не произнесла ни слова. Стекло медленно начало подниматься, пока окно не закрылось. Потом машина тронулась с места и скрылась из вида.
Густав пожал плечами, повернулся и направился к нам с делано-равнодушным видом.
– На одного меньше придется тратиться на угощение!
– Как вы себя чувствуете?
Склонившись над круглым столиком, Луиза вязала шерстяные мешочки для свадебных драже. Я подула на горячий шоколад, который она мне приготовила. Этого еженедельного ритуала мне тоже будет не хватать.
– Я себя чувствую на удивление хорошо! Прекрасно помню, как мы готовились к моей первой свадьбе. Я тогда была самой счастливой и даже не могла мечтать, что мне когда-нибудь придется пережить все это еще раз. Какое это счастье! А как ваши дела?
Мои сеансы психологической разгрузки с Луизой скорее напоминают дружеские беседы между близкими людьми. Каждый раз она проявляет ко мне неподдельный интерес, задает вопросы, спрашивает, что у меня нового. Это единственная пациентка, с которой я позволяю себе откровенничать, хоть и не переходя границ дозволенного. Побочный эффект горячего шоколада, как мне кажется.
– Все хорошо. Вы не знаете, есть ли какие-нибудь новости от дочери Густава?
– Он мне ничего не говорил, но я думаю, что нет. А что нового у Рафаэля?
– У Рафаэля? – переспросила я, крайне удивленная.
– Не стройте из себя святую невинность, Джулия. Когда вы нас застигли той ночью на огороде, мы заключили пари, когда вы первый раз поцелуетесь.
Я не знала, что ответить. Мне показалось, что весь мир в курсе чего-то важного, что имеет непосредственное отношение ко мне, а я этого не знаю.
– Клянусь вам, между мной и Рафаэлем абсолютно ничего нет. По правде говоря, мне начинает надоедать этот шум, который поднялся вокруг нас. Как будто нельзя провести время с человеком без того, чтобы у окружающих не возникло задних мыслей.
Она вздохнула.
– Джулия, когда вы задаете мне вопросы, я стараюсь отвечать на них откровенно, иначе все это не имеет никакого смысла. Могу ли я и от вас ждать того же?
Я утвердительно качнула головой.
– Ведь все-таки что-то происходит между вами и Рафаэлем, не правда ли?
Я сама себе еще не задавала этого вопроса и тут задумалась на несколько секунд.
– Я не знаю. Думаю, что да. Он мне нравится, очень нравится, даже слишком. И я боюсь этого, поэтому я пытаюсь держаться на расстоянии от него.
Она положила на столик спицы и взяла меня за руку.
– По возрасту вы могли бы быть моей внучкой. Я и буду говорить с вами, как будто так и есть. Согласны?
– Согласна, – выдавила я через силу.
– Если бы вы были моей внучкой, я бы вам сказала, что страх – это важное чувство, которое помогает нам избежать некоторых опасностей. Но он также может парализовать волю, если давать ему большую власть над собой. Я не знаю, Джулия, что произошло в вашей жизни, но вы выстилаете свой жизненный путь булыжниками страха. Будь вы моей внучкой, я бы вам сказала, что вы должны приручить ваш страх, чтобы он служил вам горючим, а не тормозом. Чего вы больше всего боитесь?
Ее слова взволновали меня. Она как будто проникла в мою душу и с удивительной точностью била в цель.
– Думаю, я боюсь страданий. Мне кажется, что я все время начеку и жду, когда очередное несчастье свалится мне на голову. Ведь это так ужасно, когда рушится устоявшийся мир, причем внезапно, без всяких предупреждений. И мое подсознание стоит на страже, подготавливая меня к страданиям.