– Я услышала вашу просьбу, и поверьте мне, хорошо понимаю вас. Но, к сожалению, я ничего не могу сделать. Джулия покинет нас 10 октября.
Я вытерла нос рукавом свитера. Я тоже хотела бы произнести длинную и прочувствованную речь. Я хотела бы им сказать, как я взволнована и как сильно я дорожу каждым из них. Но вместо этого мне удалось выдавить из себя всего лишь несколько слов:
– Своими словами вы рвете мне душу, старики.
От: Раф
Тема: Вопрос
Скажи, Джулия, я все еще буду представлять для тебя интерес, если стану беззубым?
Элизабет, Луиза и Роза исчезли. Я была последней, кто их видел.
Этим утром они сидели на своей обычной скамейке. Я улыбнулась, понимая, что Роза нашла свое место в группе бабушек. Когда я спросила, чем они собираются сегодня заняться, они упомянули о гончарной мастерской. На этом наш разговор закончился. Когда я еще раз все проанализировала, мне ничто не показалось странным, кроме спортивной сумки на коленях у Луизы.
Весь персонал был мобилизован на их поиски, а постояльцы брошены на подкрепление. Мы проверили каждую комнату, осмотрели каждое дерево в парке, допросили с пристрастием Пьера, Густава и остальных обитателей, объездили на машине Биарриц вдоль и поперек. Ничего. Они как будто испарились.
Приближалась ночь, а три наших бабушки все еще были вне досягаемости. Анн-Мари уже собралась позвонить в полицию, когда я попросила ее подождать несколько минут и подошла к Густаву и Пьеру, сидящим на той же скамейке.
– Я уверена, что вы знаете, где они.
Они покачали головами. Ни дать ни взять десятилетние мальчишки, отрицающие, что съели весь шоколад, хотя это в буквальном смысле написано на их перемазанных лицах.
– Тем хуже. Мы обязаны предупредить родственников, и они, разумеется, будут беспокоиться, – проговорила я, удаляясь.
– Подождите, – крикнул Пьер. – Я вам скажу.
Густав зверем посмотрел на своего подельника:
– Хорошо, что нам не приходилось вместе брать банк…
Через час, предупредив Анн-Мари и успокоив пансионеров, я припарковала машину возле горы Девственницы и пошла по мосткам.
Никого здесь не было, если не считать трех женщин, сидящих на складных стульях лицом к океану. Я не видела их лиц, но одна была рыжей, другая брюнеткой, а третья блондинкой, все три – с длинными волосами, и поэтому не могли быть нашими бабушками. На всякий случай я решила подойти поближе: всякое бывает, может быть, они их видели. Блондинка повернулась, когда я поравнялась с ними. Я вскрикнула, две других обернулись на мой возглас, и я чуть не задохнулась от смеха. Нужно было их видеть, этих трех беглянок с их хитрыми улыбками и невинными взглядами под синтетическими париками.
– Что все это значит?
– Это? Это всего лишь похороны моей девичьей жизни, – гордо ответила Луиза.
Я рассмеялась еще громче. Они последовали моему примеру.
– А парики зачем?
– Ну, не переодеваться же нам в медсестер, – ответила Элизабет, – поэтому мы решили переодеться в молодых.
– И что вы делали целый день?
– Мы как пришли сюда, так больше с места не сдвинулись, только сбегали за сандвичами. Мы собирались обойти ночные клубы, но решили, что будет благоразумнее провести время возле океана.
– Почему вы никого не предупредили? Ведь вы же имеете право свободно перемещаться!
– Адреналин! – ответила Роза. – Организовав этот небольшой побег, мы почувствовали себя молодыми девушками, а мысль о том, что вы нас ищете, лишь усилила драйв.
– Ну вот что, девчата, становится холодно, пора по домам, давайте я отвезу вас к родителям!
– Об этом не может быть и речи! Мы захватили с собой пальто. Неужели вы хотите, чтобы мы пропустили закат солнца?
Их было трое, а я одна, и мне совсем не хотелось, чтобы они накостыляли мне. Я села рядом с ними на скалу. Солнце почти касалось горизонта.
Роза вытащила бумажник из кармана и, порывшись в нем, достала старую фотографию. На ней были изображены женщина и маленький мальчик, позирующие на фоне скалы Девственницы.
– Это мой Рафаэль и я. Давно это было. Мы часто приходили сюда. «Бабуля, пойдем навестим даму на скале» – просил он меня постоянно. Какой он здесь хорошенький, правда?
Я взяла фотографию.
– Даже очень хорошенький. Если бы я училась с ним в одном классе, я бы отдавала ему свои завтраки.
Бабушки ухмыльнулись. Луиза сказала:
– И сейчас еще не поздно…
– Джулия, – продолжила Роза, – я думаю, вы подходите Рафаэлю.
Я в ответ расхохоталась. Это им не понравилось. Они посмотрели на меня так, будто я оскорбила их в лучших чувствах.
– Если бы Марин была здесь, она бы сказала, что вы умом тронулись. Ведь мы с Рафаэлем едва знаем друг друга, и я даже не уверена, что он действительно хочет быть со мной…
– А вы? – прервала меня Луиза. – Вы уверены, что хотите быть с ним?
Эти старые дамы не производят впечатление нормальных.
– Не знаю, пока не знаю, может быть, да… а может быть, и нет! Мне нравится его общество, я часто думаю о нем, когда он не со мной, но сказать, что я хочу провести с ним всю свою жизнь… Не мучайте меня! Вы заставляете меня говорить о своей личной жизни, а я к этому не привыкла!
– Зато мы привыкли, – вмешалась Элизабет. – Через несколько дней вы уедете, и у нас больше не будет ни времени, ни возможности поделиться с вами опытом.
Две других утвердительно качнули головами. Не бабушки, а гуру-всезнайки.
– Вы не в состоянии посмотреть на все со стороны, чтобы дать объективную оценку, – продолжила Луиза, – а мы наблюдаем за вами уже несколько месяцев. Если вы упустите этот шанс, то совершите большую ошибку.
– Признаюсь, – добавила Роза, – я преследую свои эгоистические интересы. Мне будет гораздо приятнее видеть его в ваших объятиях, чем с этой противной англичанкой, которая разбила ему сердце.
Да, Роза не теряла времени даром, и ей удалось занять достойное место в ряду наших бабушек. Но неужели она думает, что упоминание о его бывшей обеспокоит меня?
Только бы не показать виду, что мне это не безразлично.
– Если он вам действительно нравится, – заявила Луиза, – не упускайте свой шанс. Не поворачивайтесь спиной к любви.
– Но я и не собираюсь поворачиваться к ней спиной. Просто я не хочу пускаться во все тяжкие. Тем более что он живет в Лондоне, а я переезжаю в Париж. Все складывается не слишком удачно для начала отношений.
– Мы об этом уже поговорили, – ответила Элизабет. – Жизнь вдвоем – это дорога, выстланная препятствиями. Но если молодой человек стоит того, вы все преодолеете, а когда достигнете нашего возраста, будете раздавать молодым дельные советы.
– А что касается меня, то я умру спокойно, – подвела итог Роза с таким видом, будто речь шла о сущих пустяках.
Солнце склонилось к закату. Осталось лишь небольшое оранжевое пятно, которое исчезало на наших глазах. Я никогда этого не забуду.
– Однажды мы все исчезнем, – произнесла Луиза. – Мы, вы, все, кого мы знаем… И только солнце будет продолжать радовать людей, хотя нас уже больше здесь не будет. Время уходит, и мы уходим вместе с ним. Иногда бывает слишком поздно, и понимаешь, что прозевала свою жизнь. Не упускайте свой шанс, моя дорогая Джулия.
– Мы говорим все это не для того, чтобы вас расстроить. Наоборот, мы затеяли этот разговор, потому что вы нам очень дороги.
Я встала и хлопнула в ладони.
– Ну, все, собирайтесь, мы уходим! А не то я утоплюсь в океане. Благодарю вас, теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Три старых дамы встали и сложили стулья, которые я подхватила. Я замыкала процессию, наблюдая, как они в своих нелепых париках неуверенно ступали мелкими шажками по металлическому настилу. И вдруг меня как молнией пронзила мысль, что скоро я с ними распрощаюсь навсегда. Лишь бы они не обернулись.
Жюль решил отпраздновать свое девяностодевятилетие.
По этому поводу его семья и пансионеры собрались за круглым столом в общем зале. Он хотел подождать следующего года, чтобы достойно отметить столетие, но потом изменил свое мнение: «В нашем возрасте каждый день рождения, как, впрочем, и каждый наступивший день, следует праздновать как последний».
Жюль – старожил «Тамариска», хотя по виду этого не скажешь, потому что он выглядит моложе многих. Он не носит очков, свободно ходит без посторонней помощи и сохранил живость ума молодого человека, несмотря на вздор, который он иногда несет.
– Почти сто лет. Нужно особое мужество, чтобы пройти такой долгий путь, – пробормотала Люсьенна.
– Да, это правда, – сказала Мина. – Для его возраста он в прекрасной форме, и это очень приятно!
Я улыбнулась: они были всего на десять лет моложе, но воспринимали его как человека намного старше их. Мы всегда старше кого-нибудь. Мне было двадцать три года, когда меня впервые назвали «мадам». Помню, что в тот день я чуть было не решила, что жить больше не стоит.
Грег вставил свечи в шоколадный торт, который каждый год пекут Жюлю по рецепту его матери.
– За свечами и торта не видно! – веселится Густав.
Мы могли бы нарисовать белым шоколадом на темном фоне две девятки, но девяносто девять свечей, выглядели, как нам показалось, более впечатляюще. Жюль вобрал в себя воздух, дунул на свечи и повторил несколько раз эту операцию. Некоторые из них все еще горели. Отдохнув немного, Жюль позвал на помощь младшего правнука, и вместе они их загасили. Девяносто девять огоньков потухли. Девяносто девять лет. Какая огромная жизнь!
– Речь, речь, требуем речь! – хлопая в ладоши, закричала Элизабет и, наклонившись ко мне, добавила:
– Каждый год он повторяет почти слово в слово одно и то же. Но это так красиво, что мы готовы слушать его без конца.
Старик встал со своего места и откашлялся. Он дрожал от возбуждения, напоминая хрупкий карточный домик, который вот-вот развалится. Но когда его дочь показала ему знаком, чтобы он сел, он сделал вид, что не заметил ее жеста, и продолжал стоять.