Он вдруг прервал себя и взглянул ей в лицо:
— Что такое, Мэнди, вам все это скучно?
— Нет, совсем нет. Я просто думала… впрочем, это не важно.
— Скажите, что такое, — попросил Саймон, кладя руку ей на плечо.
— Так, ничего, — прошептала она. — Я просто подумала… надо же, даже роза знает своих родителей.
Она пожалела об этих словах, едва произнесла их. Они показались ей сентиментальными и жалкими, проявлением слабости, с которой Мэнди давно уже научилась справляться.
Саймон неторопливо закончил подвязывать куст, потом встал.
— Да, это так, — сказал он наконец, — но можно посмотреть на все иначе. Все эти роскошные экзотические розы появились на свет от диких роз. Специалисты утверждают, что розы даже древнее человека. Так что так ли уж важно знать своих непосредственных родителей? Все эти розы… все-все… — и он обвел рукой убегающие вдаль поля с мириадами низких кустов, — всех их надо скрещивать с дикими природными розами, чтобы растение было крепким и здоровым.
Она не могла ничего ответить. Его глубокое понимание и сочувствие невыразимо тронули ее.
Саймон раскурил трубку, прежде чем снова заговорить, потом спросил, безо всяких эмоций:
— А вы даже представления не имеете, кто могли быть ваши родители?
Протянув обе руки, он помог ей подняться, и они вместе пошли к дому.
Мэнди покачала головой:
— Нет, меня даже не оставили на крыльце чужого дома. Однажды меня обнаружили в зале ожидания вокзала Виктория. У меня до сих пор сохранилась шаль, в которую я была тогда завернута, и к ней была приколота записка с именем «Мэнди». Матрона говорит, что шаль была чистая и довольно дорогая, а почерк на записке она назвала «образованным». От этого мне намного легче. Я ужасный сноб, правда?
В горле у нее клокотал смех. В этот момент тот факт, что она сирота, показался Мэнди просто забавной шуткой.
Саймон задумчиво покосился на нее:
— Наверное, вы были хорошенькой малышкой. Странно, что вас никто не прихватил.
— Не удочерил, вы имеете в виду? Меня взяли в семью, когда мне было полгода. Но пока оформляли документы, глава семейства заболел, слег и потерял работу. И я снова оказалась в приюте. В тридцать девятом меня тоже брали «на испытательный срок», но потом началась война, и те люди решили, что во время войны приемный ребенок им ни к чему, и я опять вернулась. А когда война закончилась, я была уже слишком взрослой, и никто не хотел меня брать. И теперь я даже рада этому. В приюте ко мне все были очень добры.
— Трудно представить, чтобы кто-нибудь не был к вам добр, Мэнди.
Она поняла, что Саймон говорит о Робине, и боль снова кольнула ее. Слезы навернулись ей на глаза, и она закусила губу. Именно сегодня Мэнди было важно, чтобы Саймон не презирал ее за слабость.
Но он не смотрел на нее. Прикрыв глаза от солнца рукой, он спросил:
— Это не Никола там идет?
Девушка в белом платье шла в их сторону по зеленой траве. Подойдя поближе, она помахала им, и Мэнди увидела, что это действительно Никола Марсден.
— Саймон, милый мой, как я рада тебя видеть Я не могла больше сидеть в Лондоне с отцом в такую чудную погоду. Мне просто нужно было домой. А это твоя новая секретарша? Мэнди, да? Ты писал мне о ней. Привет, Мэнди, мы, кажется, виделись недавно, впрочем, совсем мельком. Надеюсь, он еще не замучил вас работой до полусмерти?
Она стояла, протягивая ей руку, красивая девушка с золотистыми пшеничными волосами, пушистым ореолом окружавшими лоб, с глазами, такими же голубыми, как медальон с ляпис-лазурью, который висел у нее на шее. И очень приятная. В ее улыбке была непоказная приветливость и живой интерес.
Они с Мэнди пожали друг другу руки, и все втроем двинулись к дому. Никола щебетала Саймону что-то общих друзьях, о спектаклях, которые она видела в Лондоне, но Мэнди шла молча, гадая, знает ли эта девушка про их с Робином отношения. Если Саймон написал ей про то, что взял ее, Мэнди, в секретарши, то уж наверняка должен был упомянуть и про ее размолвку с Робином.
Никола сама по себе оказалась для нее загадкой. Робин говорил, что она злобная, мстительная, охотница за мужчинами. Но Мэнди никак не могла этому поверить, теперь, когда сама познакомилась с ней. Но с какой стати Робину было врать? И если он не боялся мести Николы, то зачем ему понадобилось бежать? Все-таки она должна это выяснить, даже если правда окажется слишком тяжелой.
Они остановились у ворот дома.
— Не хотите зайти? — Саймон обвел взглядом обеих спутниц.
— Нет, не сейчас, в другой раз, — ответила Никола. — Я просто зашла сказать, что вернулась. Папа будет дома в пятницу, так что не придешь ли к нам на ужин? Если хочешь, я зайду к тебе завтра. Мне много надо тебе рассказать.
Голубые глаза, устремленные на Саймона, просили… умоляли.
Мэнди быстро вставила:
— Да, мне тоже пора идти. Меня ждут к ужину.
— А вы идете в деревню? Ну так идемте вместе — предложила Никола.
Они молча шли по проселочной дороге. Наконец Мэнди набралась храбрости и спросила:
— Вы встречались с Робином Маршем, когда были в Африке, так?
Никола вздрогнула:
— Да, я знакома с ним. — Она помолчала, затем порывисто добавила: — Саймон говорил мне, что у вас с ним вышла размолвка. Мне очень жаль, Мэнди.
— Благодарю. — Мэнди прокашлялась и продолжала: — Вы не будете против, если я кое-что спрошу у вас? Это довольно личное, но мне очень важно это знать.
— Я расскажу вам все, что знаю, — просто ответила Никола.
Мэнди пожалела, что заранее не продумала этот разговор. Но, начав, она уже не могла остановиться.
— Робин рассказывал мне, что жил у вас в бунгало, когда выздоравливал после болезни. И он сказал, что вы… вернее, что он… О боже, в общем… не знаю…
Никола спокойно вставила:
— Не знаю, что он вам сказал, но могу рассказать, как все было, с моей стороны. Возможно, вам следует это знать.
— Да, пожалуйста, — прошептала Мэнди.
Они остановились на мосту через реку и присели на каменный парапет, глядя вниз на мерцающую воду.
— Вначале Робин показался мне очень милым, обходительным и остроумным, — медленно заговорила Никола. — Мы проводили вместе много времени, когда он выздоравливал. Потом… он начал ко мне приставать. Но я не придавала этому большого значения. В конце концов, я была единственной девушкой на много миль вокруг — его можно было понять. Но я не уступала ему, потому что… — Ясные, голубые глаза вдруг потускнели. — В общем, потому что я тогда любила другого.
Саймона? — заподозрила Мэнди, вспомнив выражение радостного ожидания на лице Николы, когда она шла к ним через поляну.
— Но он, кажется, решил, что я просто изображаю из себя недотрогу, — продолжала та. — Отношения наши стали накаляться. Он даже предлагал мне выйти за него замуж.
— О… — Мэнди не могла удержаться, чтобы не вздрогнуть.
Никола кивнула:
— Я знаю, жестоко вам это говорить, но если бы такое произошло со мной, я хотела бы знать всю правду. Мне кажется, вы со мной согласитесь.
— Прошу вас, продолжайте, — попросила Мэнди.
Никола бросила веточку вниз, в бегущую воду, и смотрела, как она проплывает под мостом. Затем она сказала:
— В конце концов я решила уехать. Я поехала к моей давней подруге, ее зовут Клэр. Она замужем за одним из менеджеров отца и жила в поместье в нескольких милях от нашего… там все недалеко, впрочем. Когда я к ней приехала, она была в ужасном состоянии. Ее замужество оказалось неудачным, и она как раз собиралась возвращаться домой, в Англию. Разрыв случился давно, это была очень некрасивая история, и в ней был замешан… Робин Марш.
Она искоса посмотрела на Мэнди и с сочувствием спросила:
— Вы уверены, что хотите выслушать все до конца?
Мэнди молча кивнула, не в силах говорить.
— Дело было так. Робин работал одно время в том поместье, где жила Клэр. Конечно, там было очень скучно и нечем заняться, особенно женщине, сами понимаете. Клэр очень хотела детей, а их все не было. Потом получилось так, что муж Клэр уехал на несколько дней по делам, а вернулся внезапно, поздно вечером… когда Клэр его не ждала… в общем… — она пожала плечами, — думаю, дальше все понятно. Нужно только добавить, что, когда я в следующий раз увидела Робина Марша, я выложила ему все, что я о нем думаю. С тех пор он меня сильно невзлюбил.
Они медленно дошли до коттеджа, где жила Мэнди. Около калитки Никола остановилась и задумчиво сказала:
— Наверное, вам было больно все это услышать.
— Да, больно. Но зато теперь мне все понятно. Когда все время спрашиваешь себя: «Почему? Ну почему?» — это гораздо мучительнее. Когда ищешь ответа и не можешь найти и бесконечно ходишь по кругу.
— Да, — откликнулась Никола. — Я понимаю.
В голосе ее была такая горечь, что Мэнди даже на время забыла о своих бедах.
— Спасибо, что все мне рассказали, мисс Марсден, — сказала она. — Вам, наверное, тоже было нелегко это сделать.
Девушка улыбнулась:
— Ради бога, никакой «мисс Марсден». Теперь мы будем с вами часто видеться, раз вы работаете у Саймона. До свидания, Мэнди.
И она быстро пошла по тропинке.
Мэнди медленно побрела к дому. Теперь она не сомневалась, что Никола любит Саймона… Саймона, чье сердце решительно противится семейной жизни.
Какой несправедливой бывает жизнь, думала Мэнди.
Розы расцвели словно сговорились — в один день, все разом. Маленький розарий Саймона и обширные поля кругом стали живым морем цветов. Иногда Мэнди даже думала, что сама по себе эта красота заживляла в ее душе болезненную рану. Уложив Пипа спать, она обыкновенно выходила в наполненную ароматами темноту летней ночи и бродила, наслаждаясь миром и покоем этих мест.
В офисе ей приходилось много работать. Начали поступать заявки на осенние поставки роз, они шли сплошным потоком, каждый день приезжали посетители, желающие осмотреть розы в цвету. Мэнди нашла конторские дела в полном запустении и принялась заново налаживать делопроизводство. Саймон очень одобрительно смотрел на ее инициативы, но не вмешивался, оставив все на усмотрение Мэнди и признаваясь, что совершенно не разбирается в конторских делах.