«Ласковый Май». Проходим в самый обычный на первый взгляд актовый зал, с небольшими перегородками в начале зала.
– А где же комната, описанная С. Кузнецовым, в которой они репетировали с Ю. Шатуновым? – спросила я.
– А вон она и есть, а за ширмой тот самый уголок, – отвечает Лариса Петровна. – Когда я пришла, тут были стены. Мы все это облагородили. Но тот самый угол остался.
Я заглянула за ширму. И сразу перед глазами возник еще совсем молодой Сергей Кузнецов, который воодушевленно что-то наигрывает на синтезаторе, а рядом стоит Юрка, внимательно вслушиваясь в каждый аккорд и подпевая в такт мелодии. Вон лежат на полу разбросанные провода, аккуратно запаянные Кузей после записи песни «Тающий снег», когда Юрка перерезал их лезвием коньков. И сквозь годы донеслись до меня слова ведущего того самого первого в их жизни концерта: «А сейчас выступает группа “Ласковый Май”». И звучат первые нотки «Белых роз», которым суждено было покорить миллионы сердец по всей планете и бережно передаваться из поколения в поколение. Голос Юры громким эхом разносится по всему залу, оповещая всех, что началась новая эра, никем не виданная, неслыханная. Что на смену «Взвейтесь кострами синие ночи» пришли песни о любви мальчика к девочке, о ранних переживаниях, проблемах, заботах и жизни подрастающего поколения. Юрка допел, замолк синтезатор, и зал взорвался аплодисментами, которые сопровождали его всю его недолгую жизнь. По щеке побежала слеза, которая вернула меня в действительность. Я стояла в зале, в котором родился «Ласковый Май»! Тихо выйдя из зала и прикрыв за собой дверь, словно боясь помешать репетиции, я тут же увидела набитый ребятней коридор, которые в полной тишине вслушивались в журчащий, как ручеек, голос Юрия Шатунова.
– Тот самый коридор, описанный Кузей? – на всякий случай уточняю я у Ларисы Петровны, которая молча наблюдала за мной со стороны. – Да, тот самый, – подтверждает она. А дальше мы поднялись в комнату, где жил Юрий Шатунов. Раньше это был просто один длинный коридор с комнатами. Для удобства и уюта детей коридор переделали под отдельные секции. Они называются квартирами. Там по две-три комнаты. В каждой проживают по 3 ребенка. Общая душевая и гостиная комната. Очень чисто и уютно. По нынешнем меркам Юра жил в квартире номер пять, на третьем этаже. Только фото на стене выдает комнату «звездного» воспитанника. С этой комнаты начался непростой путь диковатого, ершистого пацаненка с уникальным голосом к всенародной любви и славе, на самую вершину музыкального олимпа. Осмотрев комнату, мы снова вернулись в приемную (сделанное в тот приезд фото комнаты оказалось некачественным, пересняла в очередной приезд). Поблагодарив директора за радушный прием и экскурсию, я направилась к выходу из здания, как ко мне подошел мальчик и предложил помочь донести чемодан до ворот. Конечно же, я согласилась. Я не помню, как звали этого мальчугана, но хорошо запомнила наш разговор. Он сказал, что сейчас учится в шестом классе и после окончания школы хочет поехать в Москву, чтобы работать таксистом. Интересуюсь, почему именно такой выбор. Отвечает:
– Там живет мой отец, хочу быть ближе к нему и работать.
Очень больно сдавило в груди. Я лишь сказала ему:
– Таксистом ты можешь работать, и просто получив права, а тебе нужно прилежно учиться, чтобы в Москве поступить в хороший ВУЗ и получить достойное образование. Найти хорошую работу, и, если хочешь, потом сможешь и папе помогать. Мальчонка вроде бы со мной согласился. Так мы дошли до ворот и попрощались. Да, дети из детского дома все-таки особенные.
В раздумьях от разговора я дошла до дома Сергея Борисовича. На парковке встретились с Оксаной, которая завершила свои дела по дому и уже собиралась уезжать за детьми. Договорились, что сегодня за Валентиной Алексеевной присмотрю я, а Оксана хоть полденечка уделит своим детям. Было два часа дня. Я поднялась домой, открыв дверь своими ключами. Кузя еще отдыхал, мама тоже. Тихо прошмыгнув в комнату, я стала собирать свои вещи. В аэропорт надо выехать не позже пяти утра. Оставалось еще подписать несколько книг для поклонников и упаковать их. Часа в четыре проснулся Кузя, и мы пошли на кухню. Он достал из холодильника наш любимый березовый сок со словами:
– Тебе кровавый сок налить?
Я протянула ему свою кружку. Сели за стол и каждый задумался о своем, наслаждаясь сладким напитком.
Вспомнив, что у нас еще есть незавершенное дело, предлагаю пройти в гостиную и подписать книги.
Тут Сергей замечает новенький стул, отодвигает его. Дает оценку:
– Зае@ись, – и садится на него. – Ну как, удобно тебе? – интересуюсь.
– Да, все хорошо, спасибо большое, говорит он. Последующие минут десять занимаемся автографами. Когда дело уже было сделано, беру несколько Кузиных визиток, лежавших на столе, и прошу их подписать тоже, так, на всякий случай. И протягиваю одну со словами:
– А эту, Кузя, подпиши для меня, буду носить ее с собой.
Пока он подписывает, упаковываю уже подписанные книги. После подхожу к нему и читаю автограф вслух: «Лана, мне с тобой хорошо!» Перевожу взгляд на Кузю.
– Ланка, но ведь это так! – с довольной улыбкой произносит он. Подхожу, обнимаю его и иду убирать книги и автографы. Пока упаковываю чемодан, Кузя уходит в свою комнату. Через несколько минут он позвал меня к себе. Захожу в его комнату, он сидит на своей кровати и с грустью смотрит на меня. Я прошла вглубь комнаты, провела рукой по клавишам синтезатора и взглянула на Кузю. Он протянул ко мне руку, притянул к себе и крепко-крепко обнял, уткнувшись носом в мои волосы.
– Я каждый день благодарю Бога, что встретил тебя.
Он почти не дышал. В комнате повисла тишина. И так мы сидели какое-то время. Я гладила ему спину, волосы и тихо шептала: «Кузька, ну ты чего, все же хорошо, все будет еще лучше, вот увидишь». Объятия Кузи становились все крепче… Казалось, что все эмоции, все свои чувства, обуревавшие него все это время, выплеснулись в этот момент…
Надо отметить, что отношение его ко мне было очень трепетным. Не свойственным для взрослого мужчины. Кузя напоминал скорее юношу, на которого свалились некие эмоции, чувства, с которыми он просто напросто не понимает, что делать. Казалось, что он боится сделать лишнее движение, сделать что-то не так, сказать что-то не то, чтобы не вспугнуть.
Это было очень необычно и трогательно. И вполне соответствовало его словам, еще в мой первый приезд: «Ланка, я полюбил тебя. Такого я давно не испытывал». Тот случай, когда слова не расходятся с делом.
В какой-то момент Кузя попросил:
– Ланка, просто будь со мной рядом…
– Я постараюсь, – прошептала я и попросила Кузю поиграть для меня одну из моих любимых песен, которую и сам Маэстро выделял из своего репертуара. – Поиграй мне, пожалуйста, «Падают листья», – попросила я, взглядом показывая на синтезатор.
Мы перебрались к инструменту, он сел на свое место и легким, едва заметным прикосновением включил его. Я подсела рядом и попросила разрешения сделать запись на телефон. Несмотря на очень теплые отношения между нами, ни одна съемка без его согласия не делалась. Нет, он не был бы против, просто мне самой хотелось быть уверенной, что в данный момент времени это его не напрягает.
Вот и в этот раз, увидев телефон в моих руках, спросил:
– Пишешь?
После моего кивка головой Кузя зачем-то на камеру стал рассказывать историю написания песни «Падают листья», которую я, впрочем, уже знала наизусть. И, словно подтверждая, что в итоге получилось, наиграл ее на синтезаторе. В это мгновение во мне все трепетало. Ощущения были непередаваемые! Мою любимую песню для меня играл мой Кузенька. Тут я поймала себя на мысли, что я давно перестала воспринимать его как Маэстро, да и воспринимала ли вообще? Ведь наше с ним знакомство состоялось исключительно на почве желания просто помочь человеку, который тяжело переживает утрату близкого. И к тому же нуждается в поддержке. Соавторство и близкие отношения установились уже позже. И теперь для меня играл мой родной и до боли близкий человек, которого я очень люблю.
Доиграв «Падают листья», Кузя завершил рассказ о создании песни и переключился на другие композиции. Я с замиранием сердца смотрела, как его пальцы мастерски перебирают черно-белые клавиши, и в ответ на его мягкие прикосновения инструмент издает волнующую душу мелодию.
И тут мне показалось, что что-то пошло не так.
– Как будто какие-то клавиши не играют, Кузь, или мне кажется, – тут же спросила я.
– Играют все клавиши, – отозвался он, – понимаешь, здесь просто аккорды, смотря как поставить, – сказал Кузя и вывел на инструмент только аккорды, а потом добавил уже знакомую мелодию.
– Аккорды перебивают, как будто хочется, чтобы они потише были, музыку не особо слышно, – поделилась я своим впечатлением.
– Это не особо важно, да? – сказал Кузя, загадочно улыбаясь и продолжил, – вообще, Ланка, музыка такая вещь, – и вопросительно посмотрел на меня.
– Которая глубоко проникает в душу…
– Какая нах@й в душу, – засмеявшись сказал Кузя.
– Ну-ка, расскажи тогда, какая, расскажи, – попросила я, ободряюще поглаживая его по спине.
– Просто РАБОТА, обыкновенная РА-БО-ТА, – с довольной улыбкой сказал Кузя.
– Тогда у тебя твою работу получается делать великолепно, – сказала я.
– Ну то, что я с Семеном работаю, да – это проникает в душу, МОЮ. Мне с ним хочется работать, и хорошо работать. Нормально поет, есть фенька. Вот. А другие музыки – просто работа, – довольно серьезно повествовал Кузя, и тут же, сменив тон, засмеялся. – И нах@й она нужна?
– Для твоих поклонниц это не только работа, и ты это прекрасно знаешь, я же тебе читала сообщения, – это жизнь! – ответила я словами поклонников.
– Для меня это просто работа, – упрямо повторил Кузя.
– Ну, сработай тогда что-то из «Ласкового Мая», – обратилась я к нему.
После короткой настройки инструмента чуткие пальцы Маэстро, к моему великому восторгу, заиграли «Розовый вечер», хит, который в свое время звучал из каждого окна, из каждого автомобиля, а слова этой песни знал почти каждый житель Советского Союза. И сейчас, сидя рядом с Кузей, я пела ее в такт Маэстро.