– Ланка, посмотри сюда, – услышала я минут через пять.
На экране еще совсем юный Юрка Шатунов запел «Белые розы».
– А знаешь, как я ее написал?
Как-то работали мы в ДК «Орбита». Купили, по-моему, 2 литра настоящего коньяка. Выпили. Еду домой. В голове летает фраза, такая вот непонятная: «Белые розы, белые розы».
Утром проснулся, заварил себе крепкий чай. А в голове «Белые розы, белые розы…» Что за белые розы, я не понял. Сел за инструмент. И полились строки и мотив. За пятнадцать минут я эту песню сделал. Так что, Ланка, не было бы спиртосодержащих напитков, не было бы «Белых роз», – резюмировал Сергей Борисович.
– Я же правильно понимаю, что это песня далеко не о розах? А о людях, детях… которые когда-то были нужны, а потом их бросили на произвол судьбы, просто они перестали быть нужными? – спросила я у автора песни. Он задумчиво посмотрел на меня.
– Да, – тихо ответил он, – а вот записывалась она намного сложнее – продолжил он. Ссорились мы с Васильевичем, очень часто. Юрка не хотел заниматься музыкой, вот совсем не хотел. И вот перед самой записью «Белых роз» между нами разразился очередной скандал. Юрка встал в позу: «Кузя, не хочу репетировать. Не сейчас. Там ребята в хоккей гоняют. Я хочу к ним…» Я ему говорю:
– Нам надо подготовиться к Новогодней дискотеке, Новый год на носу уже, совсем чуть-чуть осталось. Успеешь ты в свой хоккей погонять!
Шатунов ни в какую:
– Сказал, не буду, и все! Пошел я.
Тогда я выкрикнул в сердцах: «Уходи! И больше сюда не приходи! Ты мне не нужен! Начну с Серковым репетировать».
И тут Юрка посмотрел на меня полным боли глазами. Сел в уголок. Из его глаз полились слезы. В этот момент он казался таким беспомощным, потерянным, несчастным и одиноким. И вдруг представилось мне, как вот так же он забивался в угол в интернате, когда его обижали старшие ребята, а потом сбегал. Когда попадал под горячую руку отчима и понимал, что никому он не нужен в этой жизни. Никому!
«Да нужен ты мне, нужен!» – закричал я, вернувшись в реальность. Подошел к нему, погладил: «Вот увидишь, мы еще сделаем из тебя звезду. Помнишь, я тебе обещал?» Васильевич успокоился. А я после этого инцидента слова «нужен – не нужен» напрочь выкинул из своего лексикона, чтобы в очередной момент взрыва своих эмоций еще раз не ранить и без того раненную душу.
Я уже отлично знал взрывной и ершистый Юркин характер, и, когда мы писали дубли «Белых роз», приходилось следить не только за аппаратурой и звучанием голоса Васильевича, но и за настроением будущей звезды. Мне хотелось, чтобы в момент репетиции ничего не отвлекало его от собственного внутреннего мира. Только так песню можно пропустить «через себя» и исполнить душой.
Работа шла своим чередом. Записали первый дубль. Мне очень понравилось несколько фишечек, которые Васильевич вдруг сделал во время записи. Я обратил на это внимание Юры и попросил сделать на них акцент… Он пропел, на это раз без микрофона:
Белые розы, белые розы —
Беззащитны шипы.
Что с ними сделали снег и морозы —
Лед витрин голубых.
Люди украсят вами свой праздник
Лишь на несколько дней
И оставляют вас умирать
На белом холодном окне…
Последний вариант мне понравился. Я сказал:
– Ну давай, отдохни немного. А я перемотаю «фанеру», и запишем еще дублик.
Ушел в соседнюю комнату. Перемотал пленку. Пришел обратно. Васильича я застал у окна. А на подоконнике стояла бутылка из-под шампанского. В ней – перекись водорода, гидроперит. Ничем от воды не отличается. Юра и подумал, что это вода, и попил из этой бутылки. И тут началось. У него сильно заболел живот, начался кашель, и пошла рвота с кровью. Приехала скорая. Промыли ему желудок. Немножко Юрка пришел в себя. Но только врачи уехали – все по новой. Второй раз вызвали скорую. В общем пришлось ограничиться первым вариантом «Белых роз». Вот так сложно мы ее записывали.
Юрка… это вообще довольно странная личность…
Не как все… Хотя по внешнему виду и не скажешь. Конечно, симпатичный пацанчик, только этим он из толпы и выделялся… Это если просто смотреть на него со стороны… Но стоит только услышать его голос в репетиционной комнате, понимаешь – это не просто мальчишка в грязных штанах, полных «бычков», и рубашке, на которой полторы пуговицы. Это ЛИЧНОСТЬ. Маленькая, замызганная, прокуренная насквозь, с неаккуратной стрижкой на голове… Но ЛИЧНОСТЬ!
Когда в интернате мы репетировали в своей каморке с зачуханной аппаратурой, коридор набивался до отказа девчонками и пацанами. Столько собиралось ребятни послушать его голос! Да и не только ребятни… Мы играем, Юрка поет, дверь заперта на все немыслимые засовы, а в коридоре, несмотря на присутствие такой огромной толпы, стоит тишина. Здесь, в коридоре, все просто молчат… Потому что слушают Юрку, потому что нравится.
Он вообще к этому «зрительному залу» относился осторожно, боязливо как-то… Однажды я сказал ему: «Не обращай на это внимания. Во-первых, это мешает тебе быть внимательней к работе, ну и вообще, мы просто делаем свое дело. А кто там за дверью, нас это не должно волновать».
За разговорами настало обеденное время. Но Сергей Борисович в два часа дня только еще завтракает. Перебираемся на кухню. Разогреваю приготовленный Оксаной завтрак. Ставлю перед ним тарелку. Из множества ложек выбираю одну и протягиваю ему. Сергей Борисович смотрит на меня с удивлением:
– Откуда ты знаешь?
Теперь уже с недоумением смотрю на него я.
– Что знаю?
– Что это МОЯ ложка, – отвечает он и довольный улыбается. Я лишь пожимаю плечами.
В молчаливом раздумье поглощаем пищу. Каждый думает о своем. Воспользовавшись моментом, захожу в социальные сети. Там десятки сообщений с просьбой передать привет Сергею Борисовичу, благодарность за Юрку, за его песни, которые мы поем уже 36 лет. И конечно же, очень много вопросов, ответы на которые поклонники хотели бы услышать от него. Краем глаза смотрю на Маэстро, он завершил свой завтрак и закурил.
После мы снова вернулись к работе над нашей книгой, и Сергей продолжил свой рассказ.
– А в то время, когда только начали работать, мы же еще не записывали ничего. Это потом начали записываться, когда мне подарили диктофон-микшерный пульт, на который можно писать, такой небольшой, трехканальный. Но нам хватало. На одну фонограмму, на другую вокал, и нормально все было. Там и появилась наша первая песня. Это был «Вечер холодной зимы». Я ее написал еще в армии и тихонько доводил до ума. Когда мы начали работать, я говорил Юрке: «Пой как хочешь, дело твое, у тебя есть вокал? Есть! Классный? Классный!» И потом я ему уже ничего не советовал. Он сам все делал как надо! Нормально спел, хорошо.
И словно в подтверждении сказанных слов Сергей Борисович подошел к компьютеру, из какой-то папочки достал первую запись своего вокалиста и включил ее. Голос Шатунова звучал по-детски наивно. Но сколько в нем было чистоты и душевности. И с каким умилением слушал ее Сергей Кузнецов. Когда Юра закончил петь, он продолжил:
– 30 декабря 1986 года отработали наш первый концерт. Это было в актовом зале школы-интерната № 2. Юра тогда спел «Вечер холодной зимы», «Лето», «Старый лес», «Тающий снег», «Пусть будет ночь». Все были так рады. Ну вот, наконец-то, случилось такое чудо. В плане того, что Кузя нашел Юрку, а Юрка нашел его.
– А что было после Нового года?
– На зимних каникулах Юрка отдыхал у тетки в Тюльгане. В это время в интернат приехали какие-то ребята, гости из соседнего детского дома. Тазикенова вызвала меня к себе и сообщила: «Надо сгонять за Шатуновым в Тюльган, гостям нужно организовать дискотеку». Недолго думая, я собрался в дорогу.
Эта мысль приносила мне радость. И дело было даже не в предстоящей работе. А в том, что за время общения с Юркой я успел привязаться к своему нему. К его упрямости и ершистости, к его вызывающим «ну, че?». И очень этого недоставало. Не терпелось поделиться с ним тем, что Тазикенова позвонила моей маме после новогодней дискотеки и рассказала, как прошел наш дебют. Мама осталась очень довольна рассказом Тазикеновой. Но наряду с этим я переживал, что затянувшиеся каникулы напрочь отведут его от музыки, и он откажется заниматься вовсе.
Я сел в автобус и поехал. Погода была – зашибись. Тюльган встретил меня метелью и диким холодом. Уже оказавшись на месте, я понял, что адреса Юркиной тетки у меня нет. И я даже близко не знаю, где его искать. И примерные габариты города я не знал. От осознания этого мне стало не по себе. Но с этим что-то надо было делать. Я просто шел куда глаза глядят по какой-то улице. Метель набирала обороты, вокруг не было ни души. Только одиноко стояли дома, разделенные беспощадной пургой. Улица вела куда-то в гору, идти было очень тяжело, завывал ветер, и колючий снег больно бил по лицу, обжигая его. И тут в голове закрутилось:
А метель бьет в лицо
Как она к вам жестока…
Тут я понял – это песня… И повеселел (не Юрку привезу, так хоть песню), пошел медленнее, уже не проклинал ни метель, ни извилистые непонятные улицы. Тюльган начинал мне нравиться.
В зимнем городе незнакомом
Власть взяла в свои руки вьюга,
Стал хозяином снег.
Вьюга бродит от дома к дому,
Отделяя их друг от друга.
Нет дороги к ним, нет…
Тут я понял, что сложился и мотив! 5 января 1987 года прожит не зря… Вот бы еще Юрку найти… Только я вспомнил о Шатунове, как откуда-то из-за угла послышались голоса мальчишек, мальчишек надо спрашивать, дошло до меня: «Где Шатунов живет?» – «А вам на что?» – с недоверием спросил один. Я им все объяснил и уже через несколько минут шагал по указанному адресу. Шел, а в голове крутилось: