– Але! Да, это я – Евгения Юрьевна. А вы кто?
Вдруг тетя Женя застыла. Одной рукой вцепилась в руль, а другая прямо замерла в воздухе с телефоном.
Вообще-то опасно так: водить и по телефону одновременно разговаривать. Сколько аварий уже так было… Странно. Вроде учитель, а совсем беспечно себя ведет…
– Да кто вы? Говорите, не молчите!.. (Пауза.) Ах, это вы? Это вы «зайка»? И зачем вы мне звоните? А? Зачем ты мне звонишь? Что тебе надо? А?!
Я прямо видел, как тетя Женя моментально расстроилась и сникла. И правда – зачем девушка Игоря Яковлевича ей позвонила?
А позвонила она, я так понял, с просьбой вернуть ей Игоря Яковлевича. Тетя Женя долго ее слушала, а потом крикнула:
– Мразь! – И как швырнет телефон.
И потом мы ехали, ехали, и она все говорила:
– Да пусть он убирается, если так! Представляешь – она мне говорит, чтобы я его отпустила, что он меня давно не любит и вообще презирает – это он ей говорил! И сына якобы не любит давно, и вообще, кажется, сын не от него, а от кого, интересно, а?! Наговорил ей с три короба, чтоб пожалела! А нас же хлебом не корми – дай пожалеть! «Отпустите его, не мучайте его…» Да кто его мучает! Кому он нужен?! Явился, на полу валялся: «Прости, Женечка!» Зачем? Потому что – комфорт! Потому что – в общаге-то не жизнь, в общий туалет бегать! И холодно, и невкусно! А квартирку-то купить своей «зайке», а? Не-ет, голубчик, не будет у тебя денег на квартирку, я все из тебя вытрясу, я тебе устрою развод и девичью фамилию! Сразу вот, сегодня прямо, как вернусь, заеду в загс и подам на развод! А его выгоню! Ты посмотри – не любит он и презирает! И сын-то не от него! «А у нас, – это она мне говорит, – скоро будет ребенок, и Игорь точно знает, что от него…» Игорь знает! Знаток он, ты посмотри! Прям хоть сейчас в «Что, где, когда»! Немедленно на развод подам, и на раздел имущества, и выгоню к чертовой матери! Хорошо устроился – думал, жить будет в комфорте и дальше к своей «зайке» бегать… А когда у нее ребенок родится – что будет? Так же бегать и будет? И ведь не сказал ничего про ребенка-то мне! «Бес его попутал», видите ли…
Я молчал и жалел тетю Женю. И еще мечтал поскорей доехать… И мы действительно ехали быстро, к счастью, пробок не было, и тетя Женя вела машину так лихо и остервенело, что ее даже заносило иногда, и мне все это, конечно, не нравилось…
– Да я ему прямо сейчас позвоню и скажу, чтоб убирался! – крикнула тетя Женя, схватила телефон, и… вдруг… что-то грохнуло, адский грохот просто был, и все куда-то полетело, и я, и тетя Женя, и ее телефон, и наша машина… Все куда-то полетело и улетело…
17
Я открыл глаза.
Это была больница.
И мама была рядом.
Она сидела на стуле закрыв глаза.
И я крикнул:
– Мама!
Но мама не услышала.
И я тогда громче крикнул:
– Мама!
Но она все равно не открывала глаз.
И я тогда совсем яростно и громко завопил:
– Мама-а-а-а!!!
Мама вздрогнула, открыла глаза, посмотрела на меня. И бросилась ко мне, и стала гладить меня по голове, по лицу, по всему телу и причитать:
– Очнулся, очнулся, сыночек, очнулся!
Я все кричал, кричал и не мог остановиться:
– Мама! Мама-а! Мама-а-а-а!!!
А она говорила:
– Что ты, сынок? Я не слышу, очень тихо… Ты сейчас не разговаривай, лежи, отдыхай, я все принесу, что надо…
И получалось, что мне только казалось, что я кричал, а на самом деле почти молчал. То есть рот открывался, а звука почти не было.
И это было так непонятно и страшно, и вообще все это было так непонятно и страшно, что, наверное, у меня стали очень большие глаза.
И мама сказала:
– Успокойся, сыночек, все хорошо… Все пройдет… Ты в больнице, так получилось…
И мама сидела со мной, все сидела, а я то закрывал глаза и проваливался куда-то, то снова открывал и видел маму, то спящую, то смотрящую на меня с жалостью, то опять спящую…
Я не знаю, сколько так прошло часов, или дней, или недель, или вообще… Но однажды я открыл глаза, не увидел маму рядом и привычно крикнул:
– Мама!
И мама сразу подбежала ко мне. Она у окна стояла, оказывается.
– Голос! Голос появился! – Мама склонилась надо мной улыбаясь. – Сыночек мой! Все будет хорошо! Правда!
– Мам, а что… что случи… лось? – Я как будто за это время забыл, как разговаривать, и с трудом складывал слова.
– Вы с тетей Женей попали в аварию, – сказала мама и поспешно прибавила: – Но все будет хорошо! Тебе с каждым днем все лучше!
Очень хотелось в туалет. Я приподнялся – и тут же рухнул от пронзившей как игла боли в спине.
– Все хорошо, сыночек, я все принесу, – всполошилась мама. – Ты не вставай, тебе пока нельзя…
Мама принесла утку и вышла из палаты, чтоб меня не смущать.
А потом вернулась, снова села рядом. И все смотрела на меня. А я на нее.
– А… тетя Женя… как? – наконец решился спросить я.
– Да тут же лежит, в соседней палате, – грустно ответила мама. – Вся переломалась, но, к счастью, жива… Сейчас, сыночек, мне позвонить надо, я тут…
И мама позвонила и сказала кому-то в трубку радостно:
– Да, он очнулся! Он уже говорит! Приходи!
И я подумал: кому это она, интересно? Тете Жене – вряд ли, если та вся переломалась: вряд ли она переломанная ходит… А кому еще? Может, Вите Свешникову? Или… А вдруг?!
Я вспомнил девочку на перроне, и меня снова пронзило. Только не болью, а счастьем: я – живу! И она – где-то живет! Мы – живы! И мама рядом. И кто-то еще придет, правда, непонятно, кто – конечно, не моя девочка, это я только в первую секунду так подумал, что она, но откуда она тут возьмется?.. Но я сейчас буду рад кому угодно, я так рад!! Только, жаль, встать не могу, но это же временно, меня же вылечат…
Мама снова села рядом и, помявшись, сказала:
– Сейчас придет один человек… Он очень хочет тебя видеть. Прямо очень хочет!
– Какой… человек? – спросил я.
– Ты его не знаешь… Ну, точней, не помнишь… Наверное. Но он очень хочет с тобой увидеться! Ты его не прогоняй, пожалуйста…
С чего это я должен кого-то прогонять? И почему это я его не помню? Я что, еще и память потерял до кучи? Хм. Интересно.
И мы еще немножко посидели, точней, мама посидела, а я полежал, потом мама подошла к окну и сказала:
– Идет! Сейчас, встречу и вернусь, я тут…
И мама выбежала из палаты. И через минуту вошла с каким-то мужчиной. Мужчина был бородатый, довольно высокий и довольно застенчивый. Он подошел ко мне и сказал:
– Привет…
И я сказал ему:
– Привет…
И он осторожно протянул мне руку, я хотел ему пожать, но рука еле поднималась и почти сразу упала обратно на кровать.
– Ну что ты! – укоризненно прикрикнула на него мама. – Он же не может пока…
Бородатый совсем смутился:
– Извини… Забыл…
Мама стояла рядом с ним и смотрела на меня.
– Это вот – Эдик. Чесноков, – представила она мужчину.
– Ага, – сказал я. Я не сразу понял, кто это. Не сразу вспомнил, что был у них в классе такой Чесноков, красавчик, про которого тетя Женя столько рассказывала… И как он выбрал маму, и ей все завидовали… А потом он с родителями уехал…
Ну да, значит, это тот самый Чесноков. Наверное. Только – как он сюда попал? И зачем он вообще здесь?
– Я приехал, когда узнал, что – вот… – сказал Чесноков, будто прочел мои мысли.
– Да, я ему написала сразу, – сказала мама. – Он и приехал.
Они снова оба замолчали и, совсем смутившись, стояли…
Я подумал: так. Попытался собрать все еще куда-то разбегающиеся мысли. Получается, Чесноков хоть и уехал, но продолжал с мамой общаться? Только она про это никому не рассказывала? А почему? Ну, мама у меня вообще человек скрытный, это да… Может, не рассказывала, чтоб тетя Женя снова ей не завидовала…
Ну, общалась. И видно, хорошо общалась и тесно, если, когда он узнал, что ее сын попал в аварию и теперь в больнице, – р-раз и приехал. Непонятно откуда.
– Из Америки, – вдруг снова сказал Чесноков. Да он правда, что ли, мысли читает?
– Угу! – сказал я потрясенно.
– Да, он в Америке жил, давно жил, он сперва – в Москву с родителями, а потом в Америку они уехали, и он там так и остался, – тараторила мама смущенно.
Да чего они так стесняются? Ну, не маленький же я. Понимаю. Любили, небось, друг друга все эти годы. Переписывались. Ну, и как беда произошла, он приехал. Из Америки. Молодец, такой путь проделал из-за меня, хотя – кто я ему? Хороший Чесноков. Хотя, кстати, не такой уж красавчик.
– Да, время меняет безжалостно, – в третий раз угадал мои мысли Чесноков. – Всех. Только мама у тебя такая же красавица.
Я с трудом улыбнулся. Нет, правда хороший дядька. Очень объективно о маме судит. Уважаю.
– Вы поговорите, а я тут… я пока… – пробормотала мама, закрыла глаза рукой и вышла из палаты.
Чесноков испуганно оглянулся на нее, уходящую. Крякнул, пожал плечами, сел рядом на стул.
Я смотрел на Чеснокова.
Чесноков смотрел на меня.
Где-то я его когда-то видел, что ли?..
– Время меняет безжалостно, – зачем-то повторил Чесноков.
Помолчал. Посмотрел зачем-то на стену. И, глядя в эту стену, медленно сказал:
– Я – твой папа.
18
Потом он долго говорил, а я слушал, то понимал, то не понимал, то прощал его, то снова обижался…
Он говорил, что так получилось, школу окончил, через два года уехал вместе с родителями, и не знал, что мама беременна…
И потом видел меня, мама фотографии ему присылала и рассказывала про меня… Но зачем-то мне сказала, что он – умер. Зачем? Может, чтобы я не обижался на него? Но он ведь не специально уехал. Его родители забрали. Да и вообще – он не знал же…
Просто у них с мамой был последний разговор, на нашей станции, под грохот поездов, они сидели взявшись за руки, и мама тогда сказала, как бы в шутку:
– А вот будет у нас сыночек…
И Чесноков очень испугался и сказал: