– Правильно, Верочка! Хватит ему в глуши киснуть! – неожиданно раздался с дивана голос тети Жени.
Мы с мамой вздрогнули от неожиданности. Я покосился на диван.
Но тетя Женя продолжала лежать с закрытыми глазами. И довольно мирно посапывать. Во сне, что ли, разговаривает? Вот ведь школа ее довела…
Но мама на всякий случай спросила тихонько:
– Жень, ты не спишь? Мы разбудили тебя? Извини.
– Да сплю я, – не открывая глаз, успокоила нас тетя Женя. – Это учительская привычка. Мозг до конца не отключается никогда. Даже во сне.
Мы с мамой с недоумением продолжали смотреть на тетю Женю.
– Ну, я – образно… – уточнила она, не открывая глаз.
В общем, на следующий день я попрощался с Лайком (он, конечно, при этом деловито обслюнявил мне все лицо до ушей)… Попрощался с мамой, она мне помогла сумку собрать – ничего особенного там, все-таки не на год еду, а только на каникулы… Зубная щетка, паста, одежды немного…
И сам я потихоньку положил в боковой карман сумки, свернув, свой рисунок. Портрет прекрасной незнакомки на перроне. Пусть для кого-то это – арбуз с глазами, для кого-то – Колобок… Главное, я точно знаю: это – она. И мне важно, чтобы она была со мной постоянно и везде. Пусть даже человек совсем не умеет рисовать, зато он умеет чувствовать, думал я. И чувство его – сильнее его неумения! Вот так.
4
Мы сели в машину тети Жени и поехали в Москву. Ее муж-начальник такой богатый, что у него своя машина, а у тети Жени – своя. Круто. Я спросил:
– А сколько ехать?
– А, недолго, – улыбнулась тетя Женя.
Но ехали мы очень долго. И так неблизко было, так еще и пробки постоянные…
И тетя Женя болтала без умолку. Спрашивала меня, хорошо ли учусь («Если помощь нужна, обращайся, не стесняйся, я же учитель все-таки!») и есть ли у меня девочка (я сразу вспомнил девочку на перроне, впрочем, я про нее и не забываю никогда)… И я на все отвечал или «Угу», или «Не-а».
Чаще, конечно, «не-а». Потому что учусь не хорошо, и девочки у меня нет (то есть она есть, но я ее никогда больше не увижу, она – просто мечта, не буду же я о ней тете Жене рассказывать!). И тогда тетя Женя рассказывала про своего сына Леху:
– Целыми днями в своем телефоне! Подружился с соседкой, есть у нас такая девочка, Юлька, и болтает с ней, и болтает… И гулять ходят до ночи. А учебу совсем забросил! Может, ты на него как-то повлияешь?
– Так я тоже плохо учусь, – говорю.
– Но ты хоть серьезный! Ответственный!
Я удивился: почему тетя Женя так решила? Может, потому что я молчаливый? Когда человек молчит – кажется, что он серьезный. А если ему просто нечего сказать? Нет, ну мне-то есть что сказать, просто я стеснительный. Но все равно не сказать, что сильно ответственный… Мне просто пока ни за что особо отвечать не приходилось. Разве что за Лайка. Точнее, за прогулки с ним по утрам, до школы, и по вечерам после школы. Да, я с ним гуляю сам почти всегда. Он такой потешный! И добрый. Мне нравится с ним гулять. Вроде как и делом занят, и думаешь… думаешь… о разном… Смотришь на поезда, летящие туда-сюда, на фонари на станции… Опять же, девочку ту вспоминаешь…
А Лайк бегает, бегает по грязи, и потом грязными лапами – шлеп тебе на грудь! И ты стоишь грязный тоже и злишься на Лайка, хотя недолго: как можно злиться на такого славного пса?
– О чем задумался, детина? – тетя Женя спрашивает.
Вот же приставучая! Нет, гораздо лучше, когда она гладит по голове ногтями. И молчит.
– Ни о чем, – вру я. – А сколько еще ехать?
– Устал, бедненький? – беспокоится тетя Женя.
– Просто вы говорили – недолго, а это было уже давно…
– Ну, я образно, – улыбнулась тетя Женя. – Давно бы уже доехали, если бы не пробки. Вон, опять сейчас встанем.
И мы встали в пробку.
И тетя Женя стала рассказывать мне про Чеснокова. Это, когда она училась с мамой в школе, был у них в классе местный красавец. И все девчонки за ним бегали. А Чесноков бегал только за мамой. Да, мама твоя (рассказывала тетя Женя) такая красивая была, что однажды на Восьмое марта все мальчишки принесли подарки только ей. Ну, это еще в младших классах было. Когда мальчишки не знали, что подарки надо дарить не только тому, кто нравится, а всем. А то скандал будет.
Так и получилось. Был скандал, и девчонки объявили моей маме бойкот. Хотя она была не виновата, что мальчишки только ей подарили цветы и куклу. И вообще она была тихая как мышка. Вот и я в нее, наверное. Тоже тихий и молчаливый.
Да, девчонки объявили моей маме бойкот, и тогда тетя Женя ее пожалела. И потихоньку стала с моей мамой общаться. Так и подружились.
– Я пошла против коллектива! – гордо сказала тетя Женя. – Это было нелегко… Ну, потом бойкот забылся, до старших классов… А в старших Чесноков вырос в такого красавца… И мама твоя ему понравилась.
– А он ей? – спросил я, чтобы совсем уж не молчать.
– Чесноков не мог не нравиться! – горячо откликнулась тетя Женя. – Вот тут опять все девчонки ее возненавидели. Хотя она, опять же, была не виновата! Человек же не виноват, что он красивый и привлекательный. Ты со мной согласен?
– Угу…
– И даже я на маму обиделась тогда, чуть не поругалась с ней… Очень тяжело, когда мальчик, которого любишь, любит не тебя. И не просто не тебя – а твою лучшую подругу! Но потом школа закончилась. А потом Чесноков переехал с родителями в другой город, и мы его довольно быстро забыли.
– Угу.
– …И стали жить-поживать и добра наживать! – закончила тетя Женя. – Вот тебе и «угу»! На самом деле добра-то нажили – это я про себя, а так-то, в целом… – И она вздохнула. – Извини, я тебя не сильно гружу?
– Не-а, – соврал я.
– Это хорошо… А с Лехой, да, может, подру́житесь. Хорошо бы.
Пробка наконец «пробилась», и мы тронулись. Я ехал, смотрел по сторонам на лес и думал: чего я поехал? Куда? Леха какой-то, от рук отбившийся… Юлька-соседка… Муж этот тети-Женин, начальник… Зачем мне это все? Только чтобы Москву посмотреть? Я ее и в интернете посмотреть могу.
Я достал телефон и написал маме:
«Привет. Я еду».
Мама не отвечала – наверное, на работе была занята.
И я вдруг так заскучал – и по ней, и по Лайку, и по своей комнате… И по поездам на станции… И по Вите Свешникову… Как он там со своей мамой справляется? Может, уже на станции сидит, ждет поезда, чтобы к отцу уехать. Вот так вернусь – а он уже уехал! Даже не попрощаемся…
– А еще был у нас в классе такой Сорокин, – продолжала тетя Женя. – Я с ним стала дружить назло Чеснокову. Думала: пусть видит, что я тоже кому-то нравлюсь! Хотя Чеснокову было все равно, конечно. Он, кроме мамы твоей, никого вокруг не замечал. А этот Сорокин – ну тоже ничего, симпатичный был, только жадный – ужас! В кафе с ним придешь – заказывает самое дешевое и невкусное. Гуляешь с ним, только скажешь: «Давай мороженое возьмем!» – он аж кривится весь, так денег жалко. Хотя ему родители много давали. Богатые тоже были… Вечно мне богатые попадаются!
Тетя Женя что-то совсем разоткровенничалась. Какая-то странная она все-таки учительница. Учительницы обычно строгие, и уж про личную жизнь точно детям не рассказывают. А она прямо… Может, потому что я сын ее подруги? Не чужой человек все-таки. Своим-то ученикам она вряд ли рассказывает про Чеснокова да про Сорокина…
– Вот. И теперь у меня муж – богатый, и квартира хорошая, и всё… Но такой он человек тяжелый… Надеюсь, ты с ним редко будешь видеться. Он на работе днями и ночами. Вот и Леха без отцовского воспитания толком живет. Потому и от рук отбился! А еще был у нас такой в классе – Бабаев… Страшненький такой, у него и кличка была – Бабай…
В общем, пока мы с тетей Женей доехали до Москвы, я уже знал почти про всех ее одноклассников. И это было не очень интересно. Зато мне понравилось, что мама была красавица. Она и сейчас красавица, конечно. Но лишнее подтверждение от свидетеля никогда не помешает!
Мы с тетей Женей вышли из машины, и у меня закружилась голова. Чуть не упал. Видно, от долгого сидения в духоте. Тетя Женя испугалась.
– Ты чего? Ты смотри, я тебя Вере должна вернуть в целости и сохранности! Посиди, может? Тут лавочка…
Я сел на лавочку, голова действительно сильно кружилась.
Тетя Женя пока писала в телефоне кому-то – наверное, Лехе своему. Что привезла меня и что мы сейчас поднимемся и подружимся…
Голова потихоньку переставала кружиться, я смотрел на высокие деревья у подъезда и на детскую площадку напротив, с качелями-каруселями-горками, и думал: м-да. У нас такого нет, конечно. Это жаль. Зато у нас есть – поезда! И таинственный голос из громкоговорителя. И девочка на станции… Тьфу, опять я про нее думаю! Вот не идет из головы, и все тут!
– О чем опять задумался? Голова прошла? – это тетя Женя очнулась. Давно не разговаривала. Целую минуту. Рекорд прямо.
– Угу.
– Пойдем тогда потихоньку… Леха дома как раз. Даже странно. Обычно, как каникулы, весь день с Юлькой шляется. Видно, нас дождаться решил…
5
– Леша, сынок! Мы дома! – крикнула куда-то в пространство тетя Женя, когда мы, приехав в лифте на какой-то высокий этаж, вошли в квартиру.
– Угу… – раздалось откуда-то.
– Еще один «угукающий»! – обозлилась тетя Женя. – Выйди хоть поздоровайся с гостем!
– Угу…
– Да оторвись ты от своего телефона! Наговоришься еще!
– Угу…
– Да ты издеваешься, что ли?
– Угу…
– Так, Леша! Считаю до трех! Раз… два… три!
– Угу…
Наконец после десятого «угу» и отчаянных криков тети Жени из дальней комнаты выполз Леха.
Леха как Леха. Ничего особенного.
– Привет, – руку мне протягивает.
– Привет, – говорю. И руку ему пожимаю. Вообще, не люблю я руки пожимать, дурацкая какая-то традиция. Ну, надо так надо…
– Ну, слава богу, сподобился! – говорит тетя Женя. – Знакомьтесь, в общем. Это – Леша, мой сын. Это – Олег, сын Веры, одноклассницы моей… Будьте знакомы!