И тем не менее…
Дождавшись когда мотористы увлекли сомалийцев игрой в домино, старший механик, вымазав лицо машинным маслом, подошел к ним, чем тут же вызвал их радостный смех. Причем мотористы старательно поддерживали хохот сомалийцев, показывали на механика пальцем, кричали: «Нигер! Рашен нигер!» — и закатывались от смеха. Лишь когда они успокоились, механик сказал сомалийцам:
— О’кей, it’s oil, it’s not washable. Can I go to sauna?[5]
Толстый Хасар, утерев слезы смеха, милостиво махнул рукой:
— Go! — и продолжил игру в домино.
Механик отправился в дальний закуток, где находилась судовая парилка. Запер за собой дверь и прислушался. Но сквозь дверь парилки не было слышно ничего, даже арабской музыки. Механик включил горячую воду, спешно разделся и, когда парилка заполнилась паром, приподнял дощатый половой настил, достал из-под него пару двухметровых водопроводных труб и пилу-ножовку, снова прислушался и принялся пилить трубы на метровые куски.
А мотористы под оглушительную арабскую музыку продолжали, громко споря, играть в домино со своими охранниками.
Тем временем на одном из верхних ярусов судна Оксана, гулко шлепнув мокрой шваброй об пол, стала с демонстративным усердием тереть его и драить, разбрызгивая и разливая воду из ведра так, что сомалийцы, дежурившие у каюты пленных, были вынуждены посторониться.
Так, продолжая усердствовать, она со шваброй в руках свернула в кают-компанию, загаженную сомалийцами донельзя. Здесь, не прекращая елозить шваброй по полу, осмотрела полупустые полки с книгами и свалку книг в углу, извлекла потертый и пожелтевший «Медицинский справочник» и сунула его себе за пазуху, под одежду.
И все это время Махмуд со спутниковым телефоном в руке вышагивал по ходовой рубке и ругался со Стивенсоном. Потом в сердцах отшвырнул трубку, выматерился в сторону стоящего поодаль и освещенного огнями фрегата и, жуя кат, закурил. Поостыв и бросив окурок за борт в черноту африканской ночи, прошел в штурманский отсек и толчком разбудил капитана, спавшего на штурманском столе.
— Да?.. — сонно спросил Казин, открывая глаза.
— Почему все белые идиоты? А? Почему? — требовательно спросил Махмуд.
— А что случилось?
— Ну, они же печатают деньги! Миллиарды! Какая им разница? Почему не хотят напечатать для нас?
— Я же тебе объяснял, — сказал Казин, садясь на столе. — Деньги — это стоимость товара. Вот ты, когда к девушкам едешь, за старуху заплатишь, как за молодую?
— Я — за старуху?! — возмутился Махмуд. — На хрена мне?! Если она старше пятнадцати, я вообще…
— Вот видишь! Этот корабль, когда он был новый, стоил три миллиона. А теперь ему уже тридцать лет, две каюты сгорели, иллюминаторы разбиты, дыры в обшивке и все палубы в дерьме. Если они дают за него миллион — радуйся.
— А танки? Пушки? Снаряды? Нет, ты врешь! Вы, русские, очень хитрые!
— Нет, мы, русские, вам, сомалийцам, всегда помогали. Вспомни Советский Союз — сколько сомалийцев у нас учились? Ты, например, где учился?
— Вы не только нам помогали, — отмахнулся Махмуд. — Вы нашим врагам тоже помогали — Эфиопии, Нигерии, Кении.
— Вот видишь! Мы всей Африке помогали избавиться от колониализма. А теперь ты меня в плену держишь. Это справедливо?
Тем временем в каюте, которую Оксана делила с Настей, возник неяркий свет. Это Оксана включила крошечную лампочку-ночник у себя в изголовье и посмотрела на Настю, спавшую на соседней койке.
Настя крепко спала, похрапывая.
Оксана достала из-под подушки миниатюрную, величиной с ладонь, иконку, поставила ее у своей подушки и, опустившись на колени, принялась молиться. Затем извлекла из-под матраса «Медицинский справочник», открыла на букву «д», нашла статью «ДИАБЕТ» и прочла ее. Дочитав, загнула лист, сунула иконку и справочник на место, выключила свет и заснула.
А Настя, перестав храпеть, открыла глаза, убедилась, что Оксана спит, и осторожно извлекла из-под ее подушки ту же иконку. Поставила ее у своего изголовья и стала неуверенно креститься — сначала справа налево, потом слева направо. Засомневалась и растормошила Оксану.
Оксана открыла глаза.
— Ты чё?
— А як крестятся? — шепотом спросила Настя. — Слева направо чи справа налево?
— Вы же хозяин газеты! Неужели вы не можете напечатать наше письмо? У вас что, цензура?
Жены и дети моряков «Антея» стояли в кабинете хозяина городской газеты «Морской путь».
— У нас нет цензуры, — ответил им 35-летний очкарик — субтильный и холеный. — Но вы кому написали? — Он поднял со стола лист бумаги и прочел: — «Уважаемый господин король Швеции! Ваше Величество! Обращаются к Вам жены российских моряков шведского судна „Антей“. Наши мужья уже месяц томятся в плену у сомалийских пиратов, а переговоры об их освобождении намеренно затягиваются вашим шведским судовладельцем…» — Очкарик поднял глаза на жен моряков. — Но нашу газету не читает король Швеции!
— Ничего! — сказала жена электромеханика. — Вы напечатайте! Мы ему пошлем, и он прочтет!
— По-русски? — усмехнулся очкарик.
— Не важно! — сказала жена моториста. — Ему переведут.
Очкарик стал серьезным:
— Вам нужно писать в Европарламент.
— Уже писали, — усмехнулась жена электромеханика. — И в Европарламент, и в ЮНЕСКО, и даже в ООН!
— Толку-то! — сказала жена моториста.
— Дядя, у тебя папа есть? — вдруг спросила шестилетняя конопатая Катя.
— Есть, конечно, — ответил очкарик.
— Катя! — одернула дочку ее мать.
Но Катя сказала ему в упор:
— А тогда ты зачем нам лапшу на уши вешаешь?
Под недоумевающими взглядами охранников Оксана выгребла из кухонных морозильников, рефрижераторов и кладовых все, что там было. И стала рыться в грудах пакетов и пачек замороженных бобовых супов, брокколи, картошки и прочих продуктов.
— Шо ты шукаеш? — спросила Настя.
— Гречку и овощи, — не прекращая рыться, сказала Оксана.
— У нас нэма. Навищо тоби?
— Были, я видела.
Настя кинула взгляд на сомалийцев:
— Так воны усе съели.
— Вот, овощи нашла…
Действительно, на дне рефрижератора она обнаружила несколько пакетов замороженных овощей, примерзших ко льду и покрытых ледяной коркой. И пока Настя и Лысый Раис — теперь совместно — готовили макароны, тушенные с козлятиной, Оксана отдельно, в небольшом чугунке тушила овощи.
— Я прочла, — говорила она Насте, — Ефимычу нельзя углеводы, а нужно гречку и овощи. Неужели у нас гречки нет? У тебя же были заначки.
— Так ить звери отымут… — осторожно сказала Настя.
— Дай. У меня не отнимут.
Выждав, когда Лысый отвернулся, Настя сунула руку под плиту, в один из глубоких ящиков с посудой, и достала килограммовый пакет с гречкой.
— Для сэбэ трымала. У мэнэ бабка жареной гречей уси хворобы лечила.
— Как это жареной? Гречку варят.
— Уси варят, а ты пожарь и спробуй.
Оксана открыла пакет, высыпала в сковородку.
Лысый, повернувшись, заметил это и подошел к Оксане.
— What is it? Russian rice?[6]
— Yes, рашен рис, — подтвердила Оксана. — Грязный, для бедных. Dirty, for poor people. Try. Попробуй.
Лысый попробовал, но непрожаренная гречка была еще жесткой и твердой, он даже сплюнул.
— No… I am not poor!
Тем временем наверху, в штурманском отсеке ходовой рубки Казин, явно похудевший и осунувшийся, вел очередной врачебный осмотр — сначала сомалийцам, потом своей команде. Стоя в двери ходовой рубки в очереди на медосмотр, старпом, глядя на капитана, сказал в затылок старшему механику:
— Откладывать нельзя. Посмотри на него…
— Я вижу, — сказал механик. — Завтра в обед — годится?
И когда под надзором Махмуда Казин стал слушать старшего механика стетоскопом, стармех доложил:
— Они с утра обжираются своей наркотой, а в обед — рожками с козлятиной. И кемарят…
— Дыши! Глубже! — приказал Казин. — Оружие есть?
— Есть. Трубы нарезаны, всё готово.
— Хорошо. Передай всем: завтра в обед мы их вырубаем. Следующий!
Следующей была Оксана с котелком жареной гречи.
— Что это? — удивился Казин.
Махмуд, прекратив жевать свой кат, смотрел на них испытующе.
— Это гречка, папа. Грызите, папа.
Махмуд, услышав слово «папа», успокоенно задвигал челюстями и стал набирать длинный номер на спутниковом телефоне. А Казин попробовал поджаренную гречку и с удивлением констатировал:
— А вкусно…
— Папа, еще я в справочнике прочла — вам движение нужно, зарядка.
Казин улыбнулся:
— Хорошо, дочка, слушаюсь…
— Шо цэ вона йому дала? — спросил боцман у Насти, стоя с ней в общей очереди на медосмотр.
— Та гречу… — ответила Настя.
Боцман удивился:
— Гречу? А дэ узяла?
— А я дала, со своей заначки.
Боцман глянул на нее непонимающе.
— Так шо ж я, некрещеная? — ответила Настя. — Чоловик можэ вмерты.
Между тем у Махмуда в телефоне были сплошные длинные гудки, и он показал Казину на трубку:
— Видишь? Этот британский шакал Стивенсон! Он мне не отвечает! Я уже опустился до тридцати миллионов, а он теперь не отвечает!
И Махмуд, в сердцах бросив Лысому Раису пару слов по-сомалийский, скомандовал юному Рауну следовать за ним. Вдвоем они по боковому трапу спустились на нижнюю палубу, а с нее — в свой пришвартованный к судну фибергласовый катер.
Стоя в ходовой рубке, капитан и старпом сначала услышали, как взревел ямаховский мотор, а потом и увидели, как катер с Махмудом и Рауном отошел от «Антея» и на полной скорости понесся в сторону берега.
— Поехал за инструкцией на совет старейшин, — сказал старпом.
— К сожалению, утром вернется, — заметил Казин.
— Ни за что! — возразил старпом.
Капитан посмотрел на него с удивлением.
Стапорм усмехнулся: