Наконец из подъехавшей машины вышел профессор Джигарханян. Под зонтиком направился в институт, увидел на своем пути Надю и остановился.
— А ты тут что стоишь?
— Я… Я в-вас ж-жду…
— Зачем?
— Я… Я хоч-чу экзамены сдавать.
— Ну и сдавай. Мы тебя допустили ко второму туру.
— Ой! Правда? — изумилась Надя. — Так я могу зайти?
— Конечно. Идем…
Они прошли мимо вахтера в вестибюль.
— Вот спасибо! — говорила на ходу Надя. — А я…
— Это не мне спасибо. Ларисе Ивановне. А где твой ребенок?
— Нету. Отняли…
Профессор даже остановился:
— Как отняли? Кто?
— Это не мой ребенок, — объяснила Надя. — Это… В общем, у него родители погибли, мои знакомые. Они в аварии погибли, а Ванечка на мне остался. А теперь его забрали…
— Кто забрал? Куда? — Профессор сдавал в гардероб свой плащ и зонтик.
— Служба опеки. А куда — не сказали. В детдом… — Надя заплакала.
— Убрать слезы! — приказал, нахмурясь, профессор. — Не пережимай! Ты что, навещать его хочешь?
Надя разом перестала плакать.
— Конечно. Если б они сказали, в какой детдом, я б ему передачи… А они…
— Ясно. Пошли… — И профессор пошел по коридору в сторону ректората. — Когда это случилось? Как ребенка фамилия?
Надя, идя за ним, говорила на ходу:
— Вчера… Ваня Игнатьев…
Профессор открыл дверь приемной ректора.
— Идем, я Ельцину позвоню.
Надя остолбенела:
— Ко… кому?!
Две секретарши — одна ректора, вторая проректора — вскочили с мест при появлении Джигарханяна.
— Заходи, заходи! — сказал он Наде. И секретаршам: — Здрасте, девочки. Я позвоню…
И, сев за стол одной из секретарш, придвинул к себе телефон. А секретарша поспешно вставила ключ в дверь кабинета ректора:
— Армен Борисович, мы вам кабинет откроем!..
— Не нужно, я по-быстрому. — Профессор набрал номер. — Алло, приемная? Здравствуйте, это Джигарханян… Да, тот самый… А Бориса Николаевича можно услышать? На Валдае? Ч-черт, тут вся страна загибается, а он на Валдае!..
Надя в ужасе смотрела на профессора.
— А с Фаиной Ильиничной можете соединить? — спросил он в телефон. — Спасибо. Я жду… — И Наде: —Ничего, мы сейчас Фаину попросим, это даже лучше… — И в телефон: — Алло! Фаина Ильинична, это Джигарханян… Да нет, вашими молитвами жив-здоров, всё в порядке… Слушай, золото, у меня к тебе просьба. Вчера органы опеки взяли в Москве одного ребенка-сироту и отправили в детдом… — Профессор вопросительно глянул на Надю.
— Игнатьев Ваня… — подсказала она. — Иван Николаевич, тринадцать месяцев…
— Игнатьев Ваня Николаевич, тринадцать месяцев, — сообщил профессор в трубку. — Можно узнать, в какой его детдом определили?.. Хорошо, буду ждать, спасибо. — И профессор положил трубку, повернулся к Наде: — Она мне сегодня позвонит. Завтра приходи на второй тур, я тебе все скажу…
— Ой, спасибо!!!
Но профессор нахмурился:
— У тебя опять вид как с вокзала! Ты вообще где живешь?
— Ну, раньше я у Ванечки. А вчера они квартиру опечатали, так я это…
— Что «это»?
— Н-ну, это… Я… Ну… На Ярославском вокзале, действительно…
— Вот я и вижу! Просто какая-то вокзальная… — проворчал Джигарханян. И секретарше ректора: — Так! Звони коменданту общежития. От моего имени. Чтоб ее поселили в приличную комнату! Срочно! — И Наде: — Иди отоспись! И чтоб завтра была как штык надраенный!
На пятом этаже вгиковского общежития, на кухне, на конфорке стояла на малом огне жестяная банка с «ваксом». Помешав палочкой эту смолу, высокая и длинноногая Лара несла эту палочку к своей упертой в подоконник и оголенной до причинного места ноге, намазывала смолой ляжку у самого верха, прикладывала к смазанному месту кусок бязевой тряпки, прижимала и затем резко, рывком отрывала. Бязь отходила от кожи вместе со смолой и волосками, ляжка становилась идеально чистой.
Здесь же несколько абитуриенток, одетых по-домашнему в халатики, спортивные шорты и еще во что-то затрапезное — кто в бигуди, у кого мокрая голова завернута полотенцем, — варили кашу «Быстров», курили и обсуждали Надину ситуацию.
— Из детдома в любой момент ребенка могут продать за границу, — авторитетно говорила Лара.
— Как продать?! — ужаснулась Надя, сидя на подоконнике.
— Элементарно. За границей сплошные импотенты. Сами делать детей не умеют, приезжают сюда и…
— Если его сама Ельцина устроила в дом малютки, его никуда не продадут, — сказала молдаванка, чистя картошку.
— Сейчас! — возразила третья, грузинка. — Именно оттуда иностранцы и забирают детей — из лучших детдомов!
— Ну, это вообще беспредел! — возмутилась Надя. — У него своя квартира в Москве!
— Поверь мне, у тебя один выход, — сказала Лара, — выйти замуж и самой его оттуда вытащить. Легально.
— Ну вы даете! «Замуж»! — усмехнулась грузинка.
— А чё? Элементарно, — сказала четвертая и показала за окно: — Вон их, козлов, — пол-Москвы на «мерседесах»…
Действительно, внизу, под окнами общежития, гуртовались роскошные иномарки, это московские ухажеры кавказского разлива караулили будущих кинозвезд…
Тут на кухню вбежала еще одна юная кинодива с глазами Лайзы Минелли:
— Девочки! Достала голливудскую диету! Шарон Стоун, Деми Мур и эта, как ее, жена Тома Круза — все на ней сидят!
Все заинтересовались:
— Ну-ка! Ну-ка!
— Значит, принцип простой, — сообщила «Минелли». — Вот список продуктов! Сто грамм каждого продукта имеет свое количество жировых единиц, и в день таких единиц можно съедать не больше сорока. То есть, смотрите, икру и омары можно есть сколько угодно…
— Это нам не грозит, — сказала грузинка.
— А картошку? — спросила молдаванка.
— В ста граммах картошки — шестнадцать единиц, — сообщила «Минелли». — То есть в твоей сковородке еды на пять дней!
— А я за день съедаю и ни хрена! — сказала Лара. — Подруга, шла бы ты со своей диетой знаешь куда? Мы тут серьезным делом заняты, Надьку замуж выдаем.
— Как замуж? За кого?
— Да вот думаем. Но она боится.
— Чё — замуж боишься? — повернулась «Минелли» к Наде. — Целка, что ли?
— Ну! — подтвердила Лара.
— Ну и что? — сказала «Минелли» Наде. — Чему быть, того не миновать!
Тут на кухню вошла Зина, и все разом умолкли, глядя на нее в упор.
Зина с независимым видом взяла одну из сковородок с картошкой и унесла с кухни.
— Сучка гребаная! — сказала молдаванка. — Ребенку — сливовый сок…
— Знала бы я, что это ее сковородка, — нассала бы, сука буду! — заявила Лара и спросила у Нади: — Ты Достоевского читала? Все страдания мира не стоят слезы невинного ребенка. — И оторвала бязь от ляжки. — А ты замуж боишься. Смешно.
Электричка, грохоча, летела по Подмосковью. В вагоне, в простенках меж окнами, в обрамлении свастик красовались лозунги:
«Россия, стряхни с себя паразитов жидов!»
«Убей жида!»
«На этой линии общественный порядок охраняют раменские члены Российского Национального Единства».
Под одним из таких лозунгов — одни на скамье — сидели Надя и Лара.
Вагон был пуст, но по мере движения электрички постепенно заполнялся пассажирами.
Надя, держа в коленях свой заплечный рюкзачок-сумочку и пачку визиток, читала с визиток:
— Мамедов Имран Расимович, председатель совета директоров…
Лара, прищурившись, сказала после паузы:
— Нет, Мамедов отпадает. Следующий.
— Мамаладзе Вано Ризоевич, генеральный директор…
— Не годится. Дальше.
— Гужиев Армен…
— Слушай, к тебе что — одни чурки клеятся? — перебила Лара. — Ни грузины, ни армяне тебе не нужны.
— Почему? Разве у тебя сейчас не грузин?
— Это для другого. А тебе… Неизвестно, сколько у них там дома детей! Следующий.
Надя, пожав плечами, прочла со следующей визитки:
— Лукашенко…
— Ты что — Лукашенко сняла? — изумилась Лара.
— Наверное, однофамилец…
На остановке в вагон зашли новые пассажиры.
Надя прочла с новой визитки:
— Шапиро Борис Яковлевич, Русский купеческий банк.
— Еврей… — Лара, прикидывая, в сомнении покачала головой: — Нет, в принципе для мужа это ничего. Евреи не пьют. Но…
— Но что?
— Ладно, отложи в запас. И запомни: тебе нужен мужик, за которым и ты, и ребенок будете как за каменной стеной.
Надя прочла со следующей визитки:
— Кибицкий Павел Антонович, банк «Энергия века». Не помню, кто такой…
По вагону, уже полному пассажиров, в инвалидном кресле покатил молодой одноногий и однорукий парень в камуфляже и берете десантника. Держа на колене алюминиевую кружку, пел про Афганистан и матерей, которые получают «груз-200»…
А из другого конца вагона навстречу ему двигался патруль баркашовцев — трое молодых парней в черной гестаповской форме и с красными повязками на локтях. На повязках — свастика и буквы «РНЕ». Патруль сопровождал милиционер с погонами капитана.
— Документы! — говорили патрульные пассажирам. — Документы!..
Пассажиры послушно предъявляли паспорта, кто-то попробовал возмутиться:
— А вы по какому праву?
— А вы мне предъявите! — тут же вмешался капитан милиции. — Паспорт!
Тут патрульные остановились возле другого пассажира, пожилого кавказца. Рассматривая его паспорт, процедили:
— Так… Аслуханов… Прописан в Раменках… А что, Раменки уже Чечня, что ли?
Пожилой кавказец молчал.
Патрульный отдал паспорт капитану милиции:
— Здесь печать похожа на подделку.
— Пройдемте, — сказал капитан пассажиру.
— Да вы что? — испугался кавказец. — Я тридцать лет в Раменках живу!
— Ну и хватит, — сказал патрульный. — Россия теперь для русских.
— Пройдемте! — повторил капитан.
— Куда я пойду?! До Раменок еще!..
Один из патрульных, юный и скуластый брюнет, наклонившись к кавказцу, негромко попросил:
— Лучше встань и сам выйди, сука!
— Не выйду я. — Пожилой кавказец повернулся к другим пассажирам: — Люди!