бы он успокоил детей. Я чувствовала себя такой одинокой, такой уязвимой… что решилась на единственный разумный шаг, который заодно мог бы сыграть и роль проверки. Однако высшие силы были не на моей стороне — телефон остался в гостиной. Я очень осторожно спустилась по лестнице и легла на диван. С каждым гудком я все сильнее хотела услышать его голос. Что, как выяснилось, мне было не суждено, поскольку включился автоответчик. Я проигнорировала его, решив, что муж имеет право на презумпцию невиновности: возможно, он просто не услышал. Чуть позже я перезвонила. И снова «бип-бип», я чуть не заплакала. На этот раз я воспользовалась автоответчиком:
Это я, ты мне нужен, Янис, приходи, я заболела, мне холодно, мне страшно без тебя, дети… приходи ради них, пожалуйста.
Я прервала запись. Продолжая сжимать мобильник в руке, я наконец-то дала волю слезам, которые сдерживала долгие недели. Я так нуждалась в нем, я была готова сдаться, мне не справиться в одиночку, я устала храбриться, терпеть ради детей, ради работы, ради всего остального. Я не могу без него, пусть он придет, хочу быть снова с ним, хочу помочь ему выбраться из пропасти. Я перезвонила в третий раз, но телефон был выключен, то есть это он его выключил. Он не хотел мне отвечать, я звонила, а он не реагировал, я не могла себе представить, чтобы он не услышал мое сообщение, полное отчаяния, но даже оно не заставило его откликнуться. А еще говорил, что не разочарует меня… Он мне опять солгал: его для нас нет, а для меня тем более. Я окончательно потеряла человека, которого люблю. Все кончено. Тот Янис, которого я знала как саму себя, которому посвятила жизнь, исчез навсегда. Да, сначала его бросила я, но сегодня ушел он. В конце концов жар и горе взяли верх, и я погрузилась в нечто похожее на сон, скорчившись на диване в позе зародыша, дрожа всем телом, и в моем бреду Янис от меня уходил, а я звала его и рыдала. В горячечном беспамятстве я вроде слышала голоса детей, безуспешно пробовала вынырнуть на поверхность, но мне это никак не удавалось, а ведь надо было срочно проверить, как они там.
— Вера… проснись… Иди ляг в постель…
По лбу провели холодной рукой, отодвинули волосы. Я смогла разлепить веки и увидела рядом с собой явно озабоченного Тристана, потом услышала плач Виолетты и Эрнеста. Я попыталась встать, Тристан осторожно подтолкнул меня обратно на диван:
— Погоди, не торопись вскакивать.
— Что ты здесь делаешь?
— Жоаким в панике позвонил мне.
В моей руке больше не было мобильника, вероятно, он его забрал.
— Да ты что? Но зачем?
— Ты вся горишь, наверное, ты бредила, а он не знал, что делать. Они очень испугались. Полежи пока, я пойду уложу их, а после займусь тобой.
Он снова потрогал мой лоб, поднялся и направился к детям, которые собрались в гостиной. Тристан взял Виолетту на руки.
— Хочу маму, — всхлипнула она.
— Пусть мама отдохнет, она придет к тебе завтра, принцессочка.
— Ты ей поможешь? — тревожно спросил Жоаким.
— Да, приятель. Ну, давайте, идите спать.
Я проследила за ними взглядом, после чего зажмурилась, чтобы сосредоточиться на голосах. По моему лицу продолжали катиться слезы. Тристан поговорил с каждым из троих, успокоил, объяснил, что это всего-навсего противный грипп, но мама сильная и через несколько дней поправится. Он уложил мальчиков и сказал, что завтра отведет их в школу — мне не стоит из-за этого волноваться. Почитав Виолетте сказку про принцессу, он пообещал, что оставит дверь приоткрытой. Не приди к нам Тристан, сегодняшняя ночь превратилась бы в кошмар.
— Ты в состоянии встать? — спросил он.
Я открыла глаза:
— У меня получится.
На всякий случай он все же поддержал меня за локоть. И хорошо, потому что я зашаталась.
— Лестницу одолеешь? — забеспокоился он.
— Не знаю.
— Дай руку.
Я протянула Тристану руку, он уверенно и твердо взял ее и медленно меня повел, а я отчаянно за него цеплялась, боясь упасть, боясь снова остаться одна, мучительно переживая свою зависимость от него, но выбора у меня не было. И в то же время я чувствовала, что необходимо расслабиться, дать себе волю, иначе я не выдержу. В спальне он довел меня до кровати:
— Ложись.
Я, не задумываясь, подчинилась, мне хотелось только уснуть и забыться. Он укрыл меня одеялом, я дрожала как осиновый лист. Холодная рука снова опустилась на мой лоб.
— Когда ты в последний раз принимала жаропонижающее?
— Э-э-э… не знаю… Вроде что-то приняла, когда пришла с работы, мне так кажется…
— Если ты не возражаешь, я поищу какое-нибудь лекарство. Вряд ли ты быстро поправишься, если не будешь лечиться.
— Аптечка в ванной, — ответила я, делая движение, чтобы встать.
Он осторожно заставил меня откинуться на подушку.
— Лежи, я сам найду.
Стукнули, открываясь и закрываясь, дверцы шкафа, в умывальник потекла вода. Глаза захлопывались сами собой, но я все же открыла их, когда лба и щек коснулась влажная варежка. Тристан аккуратно, сосредоточенно протер мне лицо, просушил полотенцем. Потом помог мне привстать и дал таблетку, которую я запила глотком воды. Не произнося ни слова, он вернулся в ванную и через несколько минут погасил там свет. Наклонился над кроватью, убрал мне со лба волосы. Его рука была такой холодной!
— А теперь тебе надо поспать. Ни о чем не беспокойся, утром я займусь детьми.
Я изо всех сил старалась не заплакать.
— Если что-то понадобится, позови меня, я буду внизу.
— Не оставляй меня одну, пожалуйста.
Он выпрямился, расстегнул пиджак, ослабил узел галстука, снял пиджак и галстук, положил их на кресло, сел на Янисово место поверх одеяла и оперся затылком о спинку кровати. Я лежала свернувшись на своей половине, спиной к нему, и слезы текли по моим щекам.
— Почему он не пришел? — спросила я. — Он не отвечает на мои звонки. Мы ему больше не нужны…
— Мне ничего не известно, Вера. Я, как и ты, не понимаю, что происходит: я его уже два дня не видел. По дороге сюда я непрерывно названивал ему, но всякий раз попадал на голосовую почту.
— Как можно так измениться? Забыть о своей семье?
— Не существует ни одного логичного и приемлемого объяснения.
Он встал, шагнул ко мне, приобнял, положил ладонь на лоб, и мне стало спокойнее.
— Не думай об этом, — прошептал он.
Я заплакала громче.
— Ш-ш-ш…
Он начал гладить меня по волосам и тихонько повторял «ш-ш-ш, ш-ш-ш». Его ласка в сочетании с действием лекарства постепенно остановила мои рыдания, и я наконец уснула.
Издалека доносились голоса детей, звон посуды, писк микроволновки. «Ну-ка, держите, какао готово». Я похлопала ресницами, рот растянулся до ушей: Янис готовит завтрак.
— Тристан, хочу тост! — крикнула Виолетта.
Реальность обрушилась на меня со всей жестокостью: вчерашний вечер, отсутствие Яниса, появление Тристана. У меня перехватило дыхание. Высокая температура еще держалась, но со вчерашним состоянием не сравнить. Однако у меня все болело, в особенности сердце, которое тяжело билось. Я с тысячью предосторожностей поднялась, села на краю кровати и долго не двигалась, пытаясь справиться со слабостью. Потом мои подгибавшиеся ноги с трудом, но все же донесли меня до ванной комнаты. Стараясь не смотреть в зеркало, я плеснула в лицо водой, это было приятно, но ясности в мыслях не прибавилось. Я сняла пижаму и Янисов свитер, влажные от болезненной испарины. На душ у меня смелости не хватило, поэтому я просто натянула старый спортивный костюм и собрала волосы в пучок.
Когда я добралась донизу, голоса смолкли. Все четверо сидели на кухне: Тристан, снова в пиджаке и при галстуке, дети за столом, перед ними — кружки и тарелки. От этой сцены мне сделалось не по себе. Улыбка, адресованная всем сразу, наверняка получилась вымученной.
— Вот и я.
Жоаким вскочил со стула и побежал ко мне. Я раскрыла руки, он бросился мне в объятия, от чего я покачнулась, и прижался к моему животу. Я поцеловала его в макушку.
— Знаешь, мама, я испугался.
— Прости, Жожо, милый. Ты правильно поступил, что позвонил и позвал на помощь Тристана. Молодец!
Он еще сильнее обхватил мою талию и поднял на меня грустный взгляд:
— Я сделал то, о чем меня просил папа.
— Как это?
— Он велел мне заботиться о тебе.
Мысль о том, что на плечи сына, человечка восьми с половиной лет от роду, свалился такой груз ответственности, что он угодил в самую гущу наших с Янисом проблем, разрывала сердце. И откуда такая грусть, когда он говорит об отце? Куда делась его злость? Думаю, теперь я предпочла бы злость той печали, что слышалась сейчас в его голосе.
— Жоаким, дай маме сесть, — вмешался Тристан.
Под моими руками тело сына напряглось.
— Все в порядке, Жожо, любимый?
— Да, мама.
Он оторвался от меня и, потупившись, возвратился к столу. Я пошла за ним, поцеловала Эрнеста и Виолетту и повернулась к Тристану:
— Спасибо.
Он кивнул:
— Садись. Налить тебе кофе, или ты хочешь чего-то другого?
— Кофе подойдет.
— Голодная?
— Нет, не очень.
— Тебе надо есть, если ты хочешь набраться сил, — серьезно заметил он.
— Попозже.
Я взгромоздилась на высокий кухонный табурет и всмотрелась в усталые личики детей.
— Ох, мои милые, вам может быть трудновато сегодня на занятиях. Вечером постараемся пораньше лечь спать.
— Ты уже выздоровела? — с надеждой спросил Эрнест.
— Не совсем, но скоро.
Минут десять спустя, взглянув на часы, Тристан объявил, что пора отправляться в сад и школу. Да, с ним дети не рискуют опоздать! Они надели пальто под внимательным приглядом нашего ночного спасителя.
— Мама, идем! — позвала Виолетта.
— Сейчас.
Я сползла со стула и поплелась к выходу.
— Они могли сами подойти к тебе и попрощаться, совершенно необязательно было для этого вставать, — заметил Тристан.
— Ну уж нет, — ответила вместо меня Виолетта. — Когда мы идем на занятия с папой, мама обязательно провожает нас до двери, чтобы поцеловать.