За сотни лет одиночество опостылело. Зелёная безграничная тоска ела душу, если та у него имелась. Вампир криво улыбнулся своим мыслям. Что одиночество делает с существами?! Порою хотелось выть на луну или выйти и встретить рассвет солнца, чтобы прекратить эту глупую череду серых будней. Милена внесла разнообразие. Она появилась тогда, когда от отчаяния хотелось кусать и царапать стены.
Это хрупкое человеческое создание внесло в его бытие яркие краски, свежий воздух. Она не надоела ему ни через неделю, ни через месяц и уж тем более теперь. Рядом с ней вечного охватывало какое-то странное чувство сладостной тоски. Что это? Вампир не мог понять, так же как не мог объяснить и знакомство с её родителями. Забыв про осторожность, он взял и съездил на выходных к ней в гости. Даже постарался понравиться родственникам…
Милена не задавала глупых вопросов, не настаивала, почему они видятся по только вечерам, вероятно, относя это к своей второй смене и его работе. Он, действительно, работал. Точнее владел фирмой, поэтому два раза в неделю полный день проводил в кабинете с затемнёнными стёклами, подписывая все необходимые бумаги. Подчинённые этому не удивлялись, зная, что босс ещё и художник, целыми днями сидящий в своей студии. Если требовалась срочная подпись, то документ присылали по факсу, в самом крайнем случае привозили. Вид его мастерской никогда не обсуждали: у творческих натур свои заскоки. Тем более, что картины пользовались успехом за рубежом.
Он всегда рисовал. Даже тогда, в юности. И испокон веков его произведения раскупали за огромные деньги. Шли годы, и, помня о том, что человеческая жизнь быстротечна, бессмертный менял имена вместе со стилями письма и жанрами. Но ценность полотен, вместе с его гением оставалась. Они как всегда продолжали пользоваться бешенным успехом.
Забавно, что до сих пор ни один искусствовед не заподозрил в его шедеврах одного и того же автора. Обычно они кричат, что каждый мастер неподражаем и даже в другом стиле будет чувствоваться его манера. Это как подчерк. Напиши правой рукой, левой, да хоть ногой — всё равно по определённым чертам видно, что упражнялся в грамматике один и тот же. Говорят, подчерк отражает характер. Может быть, но Адреана пока никто не засёк. Возможно, это также часть его гения.
Забавно, однако, что Милена, рассматривая однажды у него в студии картины двух знаменитых авторов, сказала:
— Знаешь, у меня такое чувство, что их писал один человек.
— Почему ты так решила? — удивился Адреан, глядя на свои работы.
— Не знаю, — пожала плечами та. — Просто чувствую, и всё. В них обоих какая-то тоска, одиночество и отчаяние.
— Это удел всех гениев.
— Возможно, — грустно согласилась гостья, идя дальше по студии. — Но хоть они все и одинаковы в своём отчаянии, их участь могла быть куда лучше, если б те захотели.
— Но, возможно, тогда они не были бы гениями, и не создали бы такого.
— А они пробовали? — обернулась она к вампиру, подходя ближе. — Они пробовали?
— Думаю, нет.
— Страх, — спокойно произнесла Милена. — Страх мешает жить. Мы боимся что-либо изменить, потому что метаморфозы повлияют на то, что уже имеем. И мы держимся за Своё мёртвой хваткой. А ведь, может быть, именно это и мешает нам взлететь выше, до самых небес. Творчество — это полёт, а многие таланты сидят на земле, боясь разбиться! И ты тоже.
Адреан вздрогнул. Забавно, но то же самое ему говорил его учитель — Леонардо да Винчи. И, чтобы поверить, не ослышался ли, переспросил:
— Что?
— Ты — талантлив, — повторила она, — но ты сидишь на земле и боишься взлететь, страшишься разбиться.
— Мои картины покупают за огромные деньги.
— Я знаю, — улыбнулась Милена. — Но ты — птица, сидящая в клетке своих демонов.
Адреан снова содрогнулся. И эти слова ему прежде говорил Леонардо, когда они сидели в саду, пили вино и обсуждали творчество. Учитель был гением и видел потенциал в нём. «Ты боишься высоты, — часто повторял он, — но самое смешное то, что ты не рождён ползать и пресмыкаться. Твоё место — там!» — и он указывал пальцем на небо.
— Ты боишься высоты, — тихо произнесла Милена. Адреан обнял её сзади и зарылся носом в пушистые ароматные волосы.
Сколько раз он лазал по деревьям, забирался на самые высокие скалы и крыши и кричал оттуда: «Я не боюсь высоты!» Охотник и сейчас любил сидеть на небоскрёбах, в этом городе выбирал самые высокие здания, видно, в долг старой привычке противоречить, доказывать учителю обратное. Но Леонардо лишь смеялся: «Наверное, я не доживу до того дня, когда ты взлетишь!» — «Я стану знаменитым!» — схватил его за грудки Адреан. — «Станешь, — спокойно произнёс гений, — но даже тогда твои картины будут лишь палитрой для росписи. Творчество — это полёт, а твои порывы больше похожи на попытки моей летательной машины взлететь. Ты скачешь по кочкам, а не творишь! Вот тебе облака, вид сверху, чтобы ты не забывал, как выглядит небо. И может быть, когда-нибудь любопытство сделает с тобой то, чего не смог добиться я, и ты сравнишь копию с оригиналом!» И он подарил ученику картину, которую тот прозвал «Манок».
Когда изобрели самолёт, вампир проверил. Всё в точности. «Как ему это удалось?» — извечно мучил с тех пор таланта вопрос.
Милена проследила взгляд друга на картину, где были нарисованы облака. Её спутник уже минуту их задумчиво изучал.
— Похожи на облака в «Сикстинской Мадонне» Рафаэля, — осторожно сказала она.
— Похожи, — вздохнул Адреан. Девушка мягко выскользнула из объятий иного и подошла к другой картине.
— Тоже облака, — улыбнулась она, изучая «Вызов». — Только вид снизу. Забавно!
— Что именно?
— В ней выражен как бы протест вот этой картине, — указала она на «Манок». — Какой-то странный юношеский протест. Художник словно написал своё небо в ответ на вызов автора тех облаков. — Будто говоря: «Да пошёл ты!»
— Почему?
— Хороший вопрос, — одобрила собеседница, гладя раму пейзажа. — Только лучше другой.
— За что? — осторожно предположил вампир.
— Уже лучше, — улыбнулась она, оборачиваясь к Адреану. — Его задевает та картина, раздражает и вместе с тем восхищает. Поэтому он и написал эту, как бы в противовес. Облака вид снизу. Чья она?
— Неизвестного автора.
— Странно, — озадачилась девушка. — Я бы подумала — твоя, — и она подошла к облакам Леонардо. — Старая, — восхищённо произнесла ценительница прекрасного, дотрагиваясь до холста. Сколько ей?
— Около пятисот.
— Леонардо да Винчи? — изумлённо выдохнула красавица, сдувая пыль с правого нижнего угла.
— Что?
— Это же — Леонардо да Винчи! — вскрикнула шокированная Милена. — Но я никогда не видела такой картины в современных сборниках!
— Почему ты так решила?
— Здесь в углу его подпись. Это оригинал!
— Ты могла и ошибиться, — спокойно заметил вампир. — Даже искусствоведы порою не могут установить её подлинности, особенно если автор меняет привычки.
— Ты её кому-нибудь показывал?
— Нет.
— Почему?
— Потому что это, действительно, он.
— Откуда полотно у тебя?
— Семейная реликвия.
— Теперь ясно.
— Что? — встревожено спросил Адреан.
— Откуда у меня то странное чувство, будто эта картина написана для тебя. Вампир застыл на месте.
— А что ещё ты чувствуешь? — осторожно осведомился он.
— Здесь? — переспросила Мил, окидывая взглядом студию.
— Да.
— Меня восхищает то, что в этой мастерской вместе с твоими набросками присутствуют также полотна великих художников. Они размещены с уважением, трепетом, благоговением и даже любовью. Это почти нонсенс. Потому что ты относишься к ним не как к учебному макету или конкуренту, а как к шедевру искусства и безгранично ценишь творцов. Но самое интересное то, что у меня создаётся ощущение, будто все эти картины — живые и разговаривают друг с другом уже много сотен лет. И от этого такое чувство, будто ты знал в лицо всех их авторов.
Это было правдой. Но вампир стоял и не мог понять, откуда у простой девушки такой талант читать его прошлое.
— Такое ощущение, что ты не раз и не два беседовал с ними и даже дружил.
— Мне двадцать пять, а половина из них уже давно в могиле, — усмехнулся Адреан.
— Вот это-то и странно, — кивнула его спутница и пошла дальше. — А этот «Крик» Мунка так похож на тебя. Я бы сказала, это тоже твоя работа.
Вампир криво улыбнулся, следя за передвижением гостьи. Такое чувство, будто он впустил в свою лабораторию медиума. Неужели влюблённые люди способны так глубоко и тонко чувствовать друг друга?
— Чья это картина? — указала Милена на милый деревенский пейзаж.
Это была его работа. В данной деревушке между холмами он жил, когда был ещё учеником Леонардо. Они часто там творили. Именно в том месте юноша и набирал силу, изучал звуки земли. Как говорил наставник: «Расправлял крылья!» К сожалению, не взлетел, но провёл самые счастливые годы в своей короткой жизни. И однажды покидая, он написал её с одного из холмов.
— Только не говори: «Неизвестного автора!» — осторожно перебила его молчание девушка.
— А как ты считаешь?
— Кто-то из Тройки. Я так называю великих гениев: Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля Санти.
— Искусствоведы того же мнения.
— Но ты-то знаешь ответ! — лукаво улыбнулась Милена, хитро глядя на художника.
— Не понял! — возмутился парень.
— У меня такое чувство, что тебе он известен. В этой студии нет незнакомых тебе авторов. Их могут не ведать другие, но не ты.
— А не слишком ли ты много всего чувствуешь? — подошёл к ней Адреан, опуская руки на талию, и наклоняясь вперёд. И через несколько минут, отрывая свои губы от её, спросил: — Это чувствуешь?
— Почувствовала, — шёпотом поправила она, всё ещё не раскрывая глаз. — У тебя была классическая школа.
— Что?!
— Сюрреализм, абстракционизм, кубизм и прочее — мишура, у тебя была не современная, а древняя классическая школа! — вдруг прошептала Милена, сама не зная почему. Адреан снова вздрогнул и изучающе посмотрел на неё.