Так у нас с Вибеке заведено, ритм такой выработался: она наедет, я отшатнусь. Она смягчится, я подвинусь поближе.
Я поставил винил на диск, но выключил проигрыватель, пошел и сел рядом с Вибеке.
Взял ее за руку, погладил.
– Не уходи от меня, – шепнул я.
– Дурак, – сказала она, – ты чего?
– Да так просто.
– Если бы у меня такие мысли были, давно бы ушла.
Она повернула голову к открытому окну, к летней ночи; я проследил за этим движением, проследил за ее взглядом. Было уже одиннадцать, дом затих, мальчики, наверное, уснули. Темнота снаружи была не такой непроглядной, как осенью, и не такой жесткой, как зимой; нет, она была легкой и прозрачной.
– Видел, что его жена устроила? – сказала она, все так же глядя в сторону дома соседей.
Я немного потянул с ответом. Подумывал сказать “нет”. Ответил:
– Дa, видел.
– Как‐то не похоже на обычную ссору.
– Нет, – сказал я, – не похоже.
– Что‐то с ним не так.
Я пожал плечами.
– А ты не думаешь, что это просто небольшая запинка в отношениях? Такая мелкая размолвка в браке?
Вибеке сделала глоток из бокала и склонила голову набок:
– А ты?
Мне не хотелось отвечать.
– Ну скажи что‐нибудь.
Я молчал.
– Йорген. Говори.
– Не знаю, – вздохнул я. – Почему это обязательно должно что‐то значить? Не люблю я совать нос в чужую жизнь.
– Окей, – обиженно сказала Вибеке. Выпрямилась с таким специальным выражением лица – когда оно у нее внезапно появляется, я всегда теряюсь и пугаюсь.
– Ладно, – проговорила она. – Тогда вот что скажи. Ты с легкостью готов отпустить с ними Эйольфа в горы?
Мне не хотелось отвечать ей.
Мне не хотелось соглашаться с ней.
Мне не хотелось разжигать беспокойство, охватившее нас, не хотелось давать волю плохим предчувствиям. Не хотелось развивать те мысли, что приходили мне в голову, если можно так выразиться.
Лицо Стейнара, среди ночи стоящего с телефоном в руке у окна лондонского отеля. Белое как молоко.
Я сказал:
– А что? Не вижу тут никакой проблемы, абсолютно. Что тебя смущает?
Вту ночь мы с Вибеке, чтобы вытеснить случившееся, занимались любовью. Мы яростно любили друг друга.
Глаза распахнуты, жадные руки обхватывают лицо.
Ввоскресенье 15 июня все шло наперекосяк. Так случается с людьми, живущими вместе: загонят себя в угол и не сразу найдут выход оттуда.
Накануне поздно вечером мы, чуть вдрызг не рассорившись, согласились, что отпустить Эйольфа на несколько дней с соседями не проблема. Согласились, не договорившись. Согласились, потому что я был вынужден дать ответ на риторический вопрос. Согласились, потому что я предпочел изобразить – к сожалению, временами со мной такое случается, – что все совершенно офигенно, кошерно, расчудесно, потому что мне хотелось избежать даже намека на конфликт, на дискуссию, потому что у меня не было ни сил, ни желания поговорить. Раз! – и свершилось. Так просто, так глупо: согласие было достигнуто.
Это дурость, и я совершенно, на тысячу дурацких процентов, уверен, что Вибеке тоже так думает.
Мы не хотим, чтобы было так, мы не хотим быть такими.
За завтраком, метнув в меня довольно резкий взгляд, она сказала:
– Эйольф! Наши соседи такие добрые, спрашивают, не хочешь ли ты завтра поехать с ними на дачу, в горы?
Это Вибеке мне мстила.
Иногда она так делает, и это возмутительно, но чаще всего я чувствую, что заслужил, хотя сам способ отмщения мне не нравится.
Полностью оклемавшийся Эйольф засиял. Вскинул кулак и воскликнул:
– Йесс!
Видар тоже очень обрадовался, что младший брат уедет и не будет к нему приставать. Вибеке встала налить кофе и сказала, стоя к нам спиной:
– Вот и чудненько, значит, решено.
Меня подмывало возразить что‐нибудь, но я знал, что это бесполезно. Так и прошло все воскресенье. Мы с Вибеке, оба, ни о чем другом и думать не могли, но помалкивали. Мы думали и думали, беспокойство росло и росло, превращаясь в предчувствия, предчувствия страшили, меня во всяком случае, но было уже слишком поздно.
Весь день Эйольф с Магнусом играли в саду. Едва познакомившись, эти двое за ноль времени превратились в лучших друзей. В детстве так оно и бывает, этак вот просто. Мы же с Вибеке извелись из‐за этого нежданного путешествия, и все вдруг закрутилось вокруг отъезда. Собрать одежду, упаковать ее. Стейнар курсировал из дома Хогне к нам и назад легчайшим в мире шагом, болтая без устали, а мы делали вид, будто все в порядке; да что там, не просто в порядке, а замечательно, давно с нами ничего такого классного не происходило! Но чувствовали мы ровно противоположное.
С Лив Мерете мы не разговаривали. Она как обычно сторонилась нас, но мы видели ее за изгородью, она улыбалась своей сложно считываемой улыбкой.
Неприятно думать об этом теперь.
Квечеру воскресенья Эйольф был совсем квелый, но утром в понедельник он чувствовал себя прекрасно и с нетерпением рвался в поездку с соседями. В этом весь Эйольф: у него хорошо развито воображение, он легко воодушевляется, предвидя массу интересного. Сам я спал беспокойно; думаю, Вибеке тоже. Накануне вечером мы не были близки и проснулись невеселыми.
Взрослые люди, а такие вздорные, такие недалекие.
Чуть перевалило за девять, а Стейнар с Лив Мерете уже стояли у нас в прихожей. С ними пришел и Магнус, с которым я еще не успел познакомиться. Стейнар был в коричневых шортах и в низких горных ботинках, а сверху в чем‐то синтетическом, плотно обтягивавшем торс. На Магнусе была красная футболка с надписью Cool.
Я искоса поглядывал на них, пытаясь прицепиться к чему‐нибудь, к чему‐нибудь, что позволило бы мне сказать: нет, так не пойдет, мы не отпустим с вами нашего сына.
Что бы такое придумать?
По прошествии времени я могу, конечно, рассуждать о том, не стоял ли Магнус ближе к матери, чем к отцу, не чувствовалась ли в нем тогда, в нашей прихожей, какая‐то беззащитность, не должны ли мы были уловить что‐то в воздухе, но правда в том, что я ничего не заметил. Правда в том, что я ощущал беспокойство, и Вибеке тоже, но я гнал его от себя, предпочитая казаться радостным, сердечным и беззаботным.
– Привeeет, – протянул Стейнар, – ну что, мы готовы в путь, дa, Магнус?
– Дa, – ответил ему сын, – мы готовы.
– А где ж у нас Эйольф? – громко спросил Стейнар.
– В туалете! – раздалось из уборной, расположенной чуть дальше по коридору. – Я в туалете! Я скоро!
Лив Мерете засмеялась таким славным смехом, что я немного удивился, словно не ожидал, что соседка может быть такой легкой, такой веселой.
Стейнар усмехнулся и хлопнул Магнуса по спине, будто что‐то смешное было в том, что мой сын сидит в туалете. Тут послышался звук спускаемой воды, а потом прискакал Эйольф с горящими глазами.
– Вот и я!
Стейнар кивнул по‐мужски, сделал шаг вперед, присел на корточки, положил обе ладони Эйольфу на плечи и как бы поприжал его, показалось мне. – Ты готов?
Эйольф засмеялся и вскинул кулак, как накануне: – Йесс!
На лестнице появилась Вибеке, до этого не спускавшаяся со второго этажа.
– Привет, – сказала она, – ну что, вы готовы?
Лив Мерете улыбнулась моей жене: – Да пожалуй, готовы!
– На самом деле мы совсем обалденно исключительно фантастически готовы, – сказал Стейнар, – правда же, парни?
– Да, – ответили они со смехом.
– Не расслышал! – сказал Стейнар погромче и вперил в мальчишек дикий взгляд.
– Дaaa! – завопили они, и вся прихожая наполнилась смехом, и я смеялся вместе со всеми.
– Номера наши есть у вас, если что? – спросила Лив Мерете у моей жены.
– Есть, – ответила Вибеке, изо всех сил стараясь говорить легко и радостно.
Тут Лив Мерете протянула руку. К Вибеке. В руке у нее был ключ. Она сказала:
– Это от нашего дома, на всякий случай. Я считаю, важно, чтобы соседи могли попасть туда, если потребуется.
Не уверен, что было именно так, но помнится мне, что Стейнар вздрогнул, когда она сказала это. Да, так и было, когда Лив Мерете протянула ключ Вибеке.
Он вздрогнул.
И еще как‐то дернул головой.
На Лив Мерете, отношения с которой и у Вибеке, и у меня сложились какие‐то непонятные, были шорты до колен, легкие туфли и белая майка, а волосы она убрала со лба ободком. Она из тех женщин, снова подумал я, которые выглядят сексапильно в любых обстоятельствах. Она ведь совершенно не лезла из кожи вон, чтоб привлечь к себе внимание, да и зачем ей – с такими сиськами и попой, с такими губами и глазами – стараться, ей скорее надо прилагать усилия, чтобы отвлечь от себя внимание.
Мы с ней практически не разговаривали с тех пор, как они сюда переехали, но мы с женой не раз судачили о ней, никак не могли понять, что она собой представляет. Глупа ли? Умна? Просто странная? Забитая? Свободная? Или настоящая хозяйка в доме?
Вибеке взяла ключ и сказала, что, конечно, мы приглядим за их домом.
– Увидимся в четверг, – сказал Стейнар.
– Уругвай-Англия, – сказал я и добавил: – В четверг чемпионат мира, группа D. Это для меня важнейший матч, английские футболисты, понимаешь? Пусть даже ни одного из “Вест Хэма”. Ну и уругвайцы с Суаресом тоже классные.
Стейнар расплылся в улыбке:
– Хeхe, ну конечно, у тебя вечно футбол в голове. Вы только посмотрите, ребята, погода‐то какая!
Мы крепко-крепко обнялись с Эйольфом, а потом они все вчетвером забрались в уже загруженную машину, стоявшую у ворот. Когда машина скрылась за поворотом, Вибеке пронзила меня взглядом, говорившим: она зла как черт.
Вибеке развернулась на пятках и прошла в дом, прямиком в ванную на втором этаже.
Мне нужно было быстренько выпроводить Видара в школу и пулей мчаться на работу – до нее довольно далеко. Вибеке уходила позже. Я ждал за дверью ванной, сколько позволяло время, а когда жена наконец вышла оттуда, я обнял ее, пытаясь придать своему прикосновению значимость: я специально придержал ее за талию. Старался транслировать близость и тепло, хотел, чтобы тело высказало то, что никак не шло с языка: