– Ну и кто он такой, по твоему мнению?
На лестнице послышались шаги. Видар. Вот и он, остановился в дверях, странно посмотрел на нас.
– Вы чего?
Мы старались держаться как ни в чем не бывало, но получалось у нас плохо.
– Что‐то случилось?
– Нет-нет, – сказала Вибеке, криво улыбнувшись, – ничего не случилось.
Видар подошел к холодильнику. Открыл дверцу. – А Эйольф не звонил? Стремно ему с ними?
– Он прислал сообщение и фотографию, – сказала Вибеке.
Я изумленно посмотрел на нее: – Фотографию?
Я никакой фотографии не получал.
Она кивнула и достала смартфон. Нашла на нем фото Эйольфа. Он стоял на берегу озера с удочкой в руках. На вид гордый и довольный. Рядом Стейнар.
Приобнял Эйольфа, на лице всесильная улыбка.
Мне снова стало нехорошо. Дурнота заколыхалась внутри, влажными щупальцами обвила тело, липкой ладонью потянулась к горлу.
Видар:
– Завтракать‐то будем?
– Ты что, не знаешь, где лежит хлеб и прочее? – сказала Вибеке, а я все не мог отвести глаз от экрана, от гигантской улыбки Стейнара, и пытался справиться с дурнотой. Я чувствовал, что страхи Вибеке имеют реальную основу, я осознал это. Никакая это не паранойя.
– Oкей, – сказал Видар и достал масло и варенье.
– Сегодня не выходной, – цыкнула Вибеке. Она довольно строга в том, что касается здорового питания и прочих таких вещей. – Поставь варенье на место.
Видар вздохнул. Достал сыр.
– Сыр‐то можно?
– Смотри у меня, – сказала Вибеке, не удостоив его взглядом.
Видар примолк на пару секунд. Покосился на нас.
– Вы чего? Совсем офигели, что ли? Господи. Ну хватит уже.
Он сделал себе пару бутербродов и пошел с тарелкой к себе наверх.
– Тебе скоро выходить! – крикнула Вибеке. – Не копайся!
Шаги Видара затихли и сменились долетевшей из его комнаты музыкой. Ну что ж. Он уже тинейджер, и это заметно.
Я поднялся. Подошел к приоткрытой двери и распахнул ее настежь. Солнце взобралось почти на самую верхотуру, свободное и сильное, трава разрослась высоченная. Пора снова выводить косилку.
– Йорген?
– А?
– Это полная дичь?
– Нет, – сказал я, посмотрев на жену. – Совсем не дичь. Со Стейнаром что‐то не так.
Я взял паузу. В тишине слышно было, как Вибеке дышит.
И я сказал то, чего говорить не хотел.
– Я видел еще кое‐что.
Она подошла ко мне и требовательно посмотрела в глаза.
– Что?
– Было дело.
– Да ты что?
– Видел. В Лондоне.
Она скрестила руки на груди.
– Что ты такое видел? Йорген? Говори же! Почему ты мне раньше не рассказал?
Я мог сочинить отговорку, сказать, что только сейчас вспомнил об этом. Но я не стал оправдываться.
– Он по ночам вставал и ходил.
– Ходил по ночам?
Я кивнул.
– Дa. В первую ночь он стоял среди комнаты с телефоном в руках. На следующую ночь около окна. Вид у него был совершенно потерянный.
Я замолчал, пытаясь облечь в слова впечатления, которые никак не отпускали меня:
– Думаю, никто на него не нападал в тот день.
Вибеке передернуло, словно она стряхнула с себя что‐то, раздражающее ее кожу.
– То есть как?
– Думаю, он ездил в Лондон не ради футбольного матча, – сказал я. – Думаю, он поехал туда, чтобы…
На кухне воцарилась тишина.
– Чтобы что?
– Чтобы… за чем‐то другим.
Мы с Вибеке уставились друг на друга. Бывают секунды, которые промелькнут мимо, и все; а бывают разбухшие, тягучие.
– Не знаю, за чем, – сказал я. – Я думаю, он увязался со мной в поездку, потому что ему что‐то нужно было в Лондоне, не знаю, что…
– Да что же?
– Ну не знаю.
– Говори.
– Не знаю, что и сказать, Вибеке. Я не знаю, что сказать.
Я подсел к кухнному столу. Откинулся на спинку стула и почувствовал, как она впивается в тело.
– Он террорист?
– Я не знаю.
– Издевается над детьми?
– Не знаю я.
– Неонацист?
– Не знаю.
– Бандит?
– Не знаю.
– Может, он бьет свою жену?
– Вибеке, я не знаю, не знаю, пожалуйста, не… Ты как будто список зачитываешь.
– Так и есть! – зло сказала жена, глядя мне прямо в лицо. – Именно так, Йорген, это именно список, такой список есть у всех родителей, список всего, чего мы боимся больше всего на свете! Мне замолчать?
– Нет, – кротко промолвил я, – нет, продолжай.
Некоторое время мы оба молчали. Я положил руки ладонями на стол. Накатило бессилие: я чувствовал, что я пустой сосуд, а оно, как жидкость, заполняет меня, поднимаясь все выше. А в саду все так же сияло солнце. А Эйольф был на даче у соседа. А Видар сидел у себя в комнате и слушал свою незатейливую музыку.
– Что будем делать? – прервала молчание Вибеке.
С моими подопечными парнями такое часто бывает. Они ощущают себя бессильными. Опускают руки. Восстают против несправедливости мироустройства. И опускают руки. Многие совсем теряют стержень, сдуваются как лопнувший шарик и без сил опускаются на землю. Конечно же, им приходится много, много хуже чем мне, но наши ощущения схожи: это ощущение, что самому тебе не справиться. Мы с моими парнями часто беседуем об этом, о том, что человек в состоянии научиться контролировать свои мысли, в состоянии подняться с колен, как бы это ни было тяжело. Ты можешь справиться с тем, что на тебя навалилось. Ты можешь выбраться на свет. И для тебя в мире есть путь, он выведет тебя к ветрам свободы.
Я выпрямился. Собрал мысли в кулак, зажал их там, почувствовал, что наливаюсь решимостью.
– Поступим по‐твоему, – сказал я, взяв ее за руку. – Когда Видар уйдет в школу, мы заглянем в дом Хогне.
Давно мы не бывали в доме Хогне. А ведь это странно, подумал я, когда мы с Вибеке шагали по траве к лазу в изгороди. Как это мы ни разу не зашли к Стейнару с Лив Мерете, он ведь всегда говорит, что у них очень гостеприимная семья, но меня ни разу внутрь не позвали, я только в дверях со Стейнаром и трепался.
Никогда дальше порога не заходил.
Когда там жило семейство Хогне, мы тусовались у них постоянно. Знали, как у них все устроено. Обедали с ними, хотя близкими друзьями нас было не назвать. Но мы помогали им по‐соседски, например, когда четыре года назад у них завелись крысы. Вот уж была морока. Крысы в доме – тот еще геморрой, мы у Хогне насмотрелись на все прелести этого дела: чертовы паразиты грызут что ни попадя, гадят повсюду, вонь от них несусветная, не говоря уж о том, насколько противно было всем в семье Хогне сознавать, что эти мерзкие создания по‐хозяйски расхаживают по всему дому, как будто он целиком их.
Началось все как‐то вечером в пятницу, когда Марие и Эспен, уложив малышню, устроились перед телевизором с бокалом красненького. Тогда у них все было хорошо, чувства еще не перегорели. В ту пору все соседи знали друг друга, все ладили между собой, и теперь, после случившегося, те времена вспоминаются с ностальгией – кажется, будто тогда постоянно светило солнце. По участкам носились детишки, люди держались свободно и естественно.
Насколько я помню, соседи сели смотреть “Клан Сопрано” на DVD. Тогда еще стриминговые сервисы были в диковинку, так что все обменивались DVD. Точно, так и было: вечер пятницы, красное вино, диск из коробки. Фильм уже шел вовсю, когда с кухни, которая у них тоже на первом этаже, но с другой стороны, послышались какие‐то звуки. Соседи поставили видео на паузу и прислушались.
– Слышишь?
– Ннет… А что?
– Ну вот… Ой, погоди, вот оно.
Снова эти звуки. Шарканье, шуршание, топот крохотных лапок.
Эспен рассказывал мне, что они практически одновременно посмотрели друг на друга и шепнули: – Что это?
Из гостиной они прокрались на кухню. Шуршание тут же прекратилось. Но они довольно долго стояли, не шевелясь, стараясь не шуметь, и оглядывали кухню, пытаясь рассмотреть что‐нибудь в полутьме. Снова послышались те же звуки. Снова пошла работа: шуршание, шаркание, крохотные лапки. У Эспена и Марии мурашки по спине побежали: они сообразили, что в доме завелась живность – за кухонными ящиками, под плинтусами, между стенными панелями, под полом, – и эта живность прогрызает для себя ходы, устраивает в их доме свою жизнь.
Вот тогда‐то они и примчались к нам. Я тот вечер хорошо помню: они извинились за беспокойство, но очень просили зайти к ним и послушать. Кажется, у них завелись крысы.
Странно, кстати. Эспен и Марие были гораздо более закрытыми и сдержанными, чем Стейнар, но по факту более открытыми. В тот вечер мы пошли к ним, подождали, притихнув, и через десять-двенадцать минут услышали шуршание, шаркание, топот крохотных лапок.
На несколько месяцев растянулась канитель с обследованием трубопроводов и травлей вредителей. Шли бесконечные переговоры с неуступчивыми страховыми компаниями. В выходные, отпуска все работы останавливались. И только крысы трудились без отдыха. Они наводнили весь дом, грызли все, что попадалось на их пути, некоторые погибали от натуги, распространяя мерзкую вонь, некоторые, застряв в закутках, дохли между стенами. Эспен и Марие не выдержали и на несколько недель, пока рабочие разбирали стены в подвале и перекрытие между первым и вторым этажом, съехали к родителям Марие.
– Как‐то это странно, – сказала Вибеке, когда мы подошли к соседскому дому с ключом в руке. – В смысле, входить в чужое жилье в отсутствие хозяев.
– Может, лучше позвоним им? – предложил я.
Вибеке вставила ключ в замок. Убрала руку, а ключ остался в скважине, будто забытый хозяином поутру.
– А что мы скажем?
– Нууу, – протянул я, – что звоним узнать, как там Эйольф?
– Думаешь?
– Ну серьезно, если мы боимся, что с нашим сыном правда может случиться что‐то опасное, – давай?
– Нет, мы… – она запнулась, потом собралась с духом и продолжала: – Не то что опасное, но мы просто хотим развеять свои опасения, что в этом такого, а?
Я втянул воздух и медленно выдохнул. У меня не было ответа на этот вопрос.