22 апреля 2014
Я четыре дня не выхожу на работу. Лив Мерете в отчаянии. Я лежу в спальне, шторы опущены. Я не в состоянии встать.
Не смотрю Магнусу в глаза.
Папа болеет, говорю я и поворачиваюсь к нему спиной.
Иди в школу, говорю я.
Пожалуйста, говорю я, не приставай.
Спроси у мамы, говорю я.
Потом, Магнус, говорю я.
Непрекращающийся плач.
26 апреля 2014
У меня больничный до конца недели. Мне просто необходимо взять себя в руки. Хуже всего, что у меня чувство: это никогда не прекратится. Когда я такой, Лив Мерете не в состоянии находиться рядом со мной. Чего она только не испробовала, говорит она, у нее руки опускаются. Ты лежишь и лежишь, Стейнар, говорит она, лежишь, и я не узнаю тебя.
Как это могло случиться со мной? Не представляю. Я пытался проанализировать свою жизнь в последние годы. Не найду ли я там того, что могло послужить толчком к последующему. Толчком к тому, чтобы тьма сжала меня в своих тусклых, липких объятьях. Ничего не вижу. Ничего, кроме главной моей мощной силы – света, который всегда исходил от меня. Это единственная причина, которую я могу указать. Неужели это месть за то, что я всегда ощущал такую радость?
Мне нужно заставить себя подняться. Через пару недель я вроде бы собираюсь с соседом в Англию. Какой конфуз. Думаю, он не подозревает, что я тут валяюсь.
Когда нужно общаться с людьми, мне пока удается выглядеть вполне здоровым. Если общение не затягивается, я ухитряюсь казаться совершенно здоровым и веселым.
Быть Стейнаром.
Я его ненавижу. Стейнара.
29 апреля 2014
Тьма.
Пожирает меня.
И отрыгивает другого.
1 мая 2014
Лив Мерете сегодня уехала к родителям в соседний поселок на выходные и забрала с собой Магнуса. А вчера она зашла ко мне. Я лежал в постели, не хотел – нет, не мог – встать. Она заплакала и села на пол (она садится, как ребенок, попой), взяла мою руку, погладила ее и сказала, что вынуждена защитить себя и Магнуса. Я кивнул, отвернувшись к стене, и сказал, что и я этого хочу. И не хочу, сказал я, чтобы они хоть секунду волновались обо мне из‐за того смехотворного, дурацкого и идиотского, что происходит со мной… или во мне.
Ни единой секунды, сказал я.
Я этого не стою.
Я не достоин вас.
Ты самая большая ценность в моей жизни, сказала Лив Мерете. Но когда ты полностью зацикливаешься на себе, тонешь в этой зацикленности, ты неприятен.
Я это знаю очень хорошо, сказал я.
Завтра мы едем в Лондон. Придется мне надеть маску. Придется нацепить на себя Стейнара.
2 мая 2014
Писать здесь неудобно. Мы живем в Восточном Лондоне в номере на двоих, довольно обшарпанном. Перелет прошел нормально. Я справился: улыбался и слушал. Или притворялся, что слушаю. Йорген все время болтал – о футболе, o “Вест Хэме”, o традициях этой команды, oб игроках. Он совершенно повернут на этом. Знал бы он столько о чем‐нибудь важном, его сочли бы гением.
Мы выпили по паре пива в затрапезном фанатском пабе поблизости. Я вполне справляюсь. Ухитряюсь улыбаться, ухитряюсь заговаривать с персоналом, с незнакомцами за соседними столиками, с администратором гостиницы.
Я ухитряюсь быть Стейнаром. Но под веками у меня прячутся слезы. В пабe я едва удержался от того, чтобы не пододвинуться к Йоргену и не открыться ему. Возможно, он что‐то заметил. Может быть, и надо было открыться, исповедаться, выложить ему всю подноготную? Рассказать, что со мной происходит. Лив Мерете хотела бы, наверное, чтобы я делился тем, что со мной творится. Я отказываюсь, я не готов никому открыться. Прихожу в ярость, когда она предлагает посоветоваться с кем‐нибудь. Я даже угрожал ей. Я тебе башку расшибу, сказал я.
Господи.
Какую же ахинею я несу.
Самое ужасное, что она, наверное, права. Мне следовало бы открыться кому‐нибудь. Йоргену. Может быть, завтра? Может быть, он узнает об этом завтра? Что за человека он привез с собой. Или что он привез с собой.
Я не человек, я что.
Йорген в туалете.
Он такой легкий и веселый. Завидую ему. Скучаю по Лив Мерете. Меня мучает совесть из‐за Магнуса, я никчемный отец.
Какого черта я здесь делаю.
Я страшусь этой ночи.
3 мая 2014
Сегодня я сделаю это. И я чувствую облегчение.
Я не спал всю ночь. Подумывал позвонить Лив Мерете, но не стал.
Сожалею.
Это мой последний день на земле.
4 мая 2014
Я сел на поезд, идущий из Лондона, идущий в никуда. Через два часа сошел на какой‐то станции к югу от города. Стоял на перроне и ждал следующего поезда. Изо всех сил старался набраться мужества и броситься под поезд.
Не смог.
Чтобы никто не догадался о моих намерениях – ведь я пропустил матч, а на звонки не отвечал, – я состряпал смехотворную историю. Наплел, что на меня в парке напал наркоман. Что это было подстроено. О господи, Стейнар.
Мое вранье расцветает пышным цветом, мое вранье разрастается как на дрожжах, а мы с Йоргеном тем временем сближаемся друг с другом. Ситуация абсурдная. В один и тот же день я пытаюсь покончить с жизнью, подхожу к достижению этой цели ближе, чем когда‐либо ранее, а вечером как ни в чем не бывало сижу с Йоргеном в пабе. Мы говорили о наших детях, o будущем, o том, как стать хорошим отцом. Слегка опьянев, мы говорили о наших женах, о футболе (впрочем, о футболе исключительно он).
Я живу. Я дышу. Я существую.
Но думаю только об одном – как покончить со всем.
Как глубоко я должен погрузиться в тоску, прежде чем освобожусь?
5 мая 2014
Прежде чем отправиться в аэропорт, мы прокатились по городу на красном туристическом автобусе.
Я видел семью: мужчина, женщина, трое детей. Они сидели впереди нас. Выглядели веселыми. У женщины была оливковая кожа и крупные зубы. Мужчина крупный, тренированный, как я. Он держал на коленях младшую и растирал, согревая, ее ручку. Двое старших, мальчишки, тыкали пальцем в окно.
Я отвернулся.
В моей жизни нет ничего настоящего.
А Йорген… Его присутствие действует на меня. Вероятно, он не отдает себе отчета в том, что спас человеческую жизнь.
Какой бы она ни была.
А сейчас мне надо спать. Спать – и только бы не видеть снов.
12 мая 2014
Стейнар.
39 лет.
1 метр 87 см.
88 кг.
Врач общей практики.
Женат.
1 ребенок.
Мать: ветеринар.
Отец: фермер.
1 сестра.
Что это?
Или: Кто это?
Вторая попытка:
Стейнар.
В юности ему нравилось проводить время на озерах поблизости от дома. Ему нравился легкий аромат тростника, нравилось ощущение покоя, нравилось смотреть, как над тихой водой кружит майский жук.
Он влюбился в девушку, жившую на хуторе неподалеку. Оказалось, что в нее влюблены все парни, они ходили за ней толпой. Девушка изобрела такую систему: за плату она за сеновалом раздевалась догола. Он заплатил и увидел.
Когда ему был 21 год, он встретил женщину, на которой потом женился, она родила ему ребенка. Они учились в одном и том же городе. Он восхищался ею, хотел в жены только ее, и, как он сам считает, их совместная жизнь заладилась. Ребенок у них только один, но это лишь потому, что женщина не хотела больше рожать.
О нем всегда отзывались, как об энергичном, веселом и светлом. Все говорили, что куда бы он ни пришел, ему везде рады. Говорили: А, вот и Стейнар, замечательно. Или: Вот придет Стейнар, то‐то будет весело.
Однажды он проснулся темным.
Вчера я ударил Лив Мерете. Врезал ей так, что она упала и ударилась головой о спинку кровати.
Я теряю себя.
16 мая 2014
Завтра праздник, национальный день. Лив Мерете опять увезла Магнуса к родителям. Говорит, что я опасен, что она уже не понимает, что я за человек.
Раньше я четко понимал, что я за человек. Вроде бы у меня никогда не возникало сомнений… не знаю, как это сказать… сомнений относительно рамок собственной личности? В общем… Я понимал себя. Просыпался утром, кровь бежала по жилам, и я знал, кто я такой. Никогда не совершал поступков, которые шокировали бы меня самого, во всяком случае, я таких не помню. Никогда не слетали с моих губ слова или высказывания, которые бы меня обескуражили. Все, что исходило из глубин моей души, я хорошо знал. Реагировали на это тоже предсказуемо. Во всяком случае, в так называемом взрослом возрасте. В юности бывало иначе. Для меня та пора оказалась не такой трудной, как, я слышал, для многих других. Я редко, а то и никогда, не смотрел на свое отражение в зеркале с отвращением. Но, конечно же, юность не так предсказуема, как взрослая жизнь.
Чудовищное сейчас состоит в том, что я знал столь крохотную часть себя самого. Или иначе: что я и близко не представлял себе, сколько всего во мне таится.
Я опасен. Говорит Лив Мерете.
Можно посмотреть на это таким образом: я носил это в себе всегда – невидимой тенью, еще неведомой темной бездной, – но мой свет был всегда столь ослепительным, что темноты было не видно.
Другой способ трактовки, насколько я понимаю, такой – я претерпел превращение. Это более кафкианский взгляд на вещи. Забавный, захватывающий бурлеск, если смотреть извне, с интересом наблюдать за увлекательной историей. Ничего забавного для того, с кем превращение происходит. Я переживаю трансформацию, скоро она завершится, полностью.
Что я так холоден. Что я способен анализировать происходящее. Что я не особенно паникую. Что я не особенно сочувствую ни Лив Мерете, ни Магнусу. Что я просто сижу себе да выстраиваю системы, интерпретирую, рефлексирую.
Меня это изумляет.
Завтра праздник, национальный день. Я не планирую вылезать из кровати.
19 мая 2014
Йорген ходит по саду. Я лежу в спальне, ничего не ел со вчерашнего утра. Лив Мерете как уехала с Магнусом накануне праздника, 16 мая, так с тех пор ничего от них не слышно. До сегодняшнего дня мне было все равно, но сег