— А куда это мы так разогнались? — удивился я.
— И в самом деле! — очнулась Ты. — А ведь я есть хочу — ничего в рот не лезло! Сейчас набегут соседи, и начнется… Скажи им всем в глаза, что лечиться надо — оскорбятся, а ведь всех, весь поселок лечить надо… Что вы на это скажете, господин ученый?..
А мне только одного хотелось: чтобы Ты вылила свое раздражение на меня и никуда больше его не несла.
— Слушайте: у меня предложение, — наконец, немного успокоилась Ты. — Тут недалеко парк есть. Там, правда, одни тополя и дорожки, но это было мое любимое место в детстве: там есть качели, карусель и кафетерий. Папка водил меня туда, катал на карусели, и мы ели мороженое. Он был тогда молодой, щеголеватый и вправду читал стихи…
Для Алены мороженое стало главным доводом в пользу парка, и мы свернули туда… Там всё было так, как помнила Ты: качели, карусель и кафетерий, и мороженое продавали, и публики для середины воскресного дня было немного, так что мы перекусили в кафетерии, а потом, пока Алена каталась с мороженым в руках на карусели — мы с Тобой, тоже с мороженым, сидели на скамье, и Ты никак не могла унять горечи — бередила рану:
— А ведь они молодые были, учились, книги читали — куда всё? Мать жалко. Пока я с ними жила, они меня боялись.
— Теперь я понимаю, откуда Ты пришла, — кивал я.
— А знаешь, как мама старалась меня отсюда вытолкать! — горячо продолжала Ты. — Как она меня шпыняла за тройку в дневнике, за малейший проступок!.. У меня подруга была, Варя, единственный человек, о ком я тоскую — она потом уехала, в МГУ поступила. Не знаю: почему она меня выбрала? Папа у нее — главный инженер на заводе. Я страшно любила у них бывать — как в сказке: тихо, просторно, красивые вещи, книги, музыка! И мама у нее — такая добрая: бывало, накормит меня; даже ночевать оставляли. Это был верх блаженства! Они знали, что у меня дома творится… А я мечтала: стану взрослой и тоже буду жить, как они! Глупость, конечно, детские мечты…
— Ты действительно будешь так жить! — заверил я Тебя.
— Да ну, что теперь… Ты мне столько дал, что тот Варин уют не таким уж и великим кажется! Но тогда он был чем-то недосягаемым… Прости, милый, я тебя огорчила сегодня. Не хотела вести — знала, что так и будет!
— Ничего. Просто у них своя жизнь, а у нас своя.
— Не хочу больше к ним ездить; не хочу, чтобы их видела Алена!
Эта решимость отгородить нас от их гибельной жизни была трогательна — но Твой жест был слишком суров; я возразил:
— Нет, будем ездить. Иногда. И будем ставить свои условия.
— Да, милый, ты прав: иногда, и только — свои условия! — согласилась Ты, сжимая мне руку. — Раз в год, не чаще! Чаще — это выше моих сил!..
4
Помню день, даже час, когда Ты спросила: что такое социология? Не потому помню, что вопрос неожиданный — просто спросила в неподходящий момент… Накидываясь на чтение, Ты зачитывалась до того, что мне приходилось отнимать у Тебя ночью книгу или журнал, а Ты отдавать не хотела, ворча, что Ты — свободный человек и вольна делать, что хочешь, так что мы затевали возню под девизом: "Кто тут главнее?" — и возня заканчивалась понятно чем: объятиями и прочими атрибутами любовных игр; а утром Ты не могла встать, и я тормошил Тебя, щекотал или делал Тебе массаж — его Ты обожала… И в одно такое утро, когда я, выпростав Твое тело из-под одеяла, оседлал его и занялся массажем Твоей спины, заряжая Тебя, а заодно и себя бодростью — Ты, еще разнеженная и расслабленная, не в состоянии разлепить глаз и поднять головы, неожиданно спросила:
— Милый, что такое социология?
Я едва не свалился с Тебя, ошарашенный: "Ну, начиталась, моя радость!" — однако от смеха удержался и, продолжая свое приятное занятие, коротко объяснил Тебе в объеме энциклопедического словаря, лукаво утрируя в духе прямолинейного марксизма, что такое социология.
— Спасибо, милый, — сказала Ты, не заметив моего лукавства. — Ты всегда так просто всё объясняешь!.. А знаешь: я бы хотела заняться ею.
— Почему? — снова впал я в состояние полного недоумения.
— Всегда хотела копаться в людских проблемах. Только не знала, как подступиться.
— Да как же Ты хочешь заниматься, не имея об этом понятия? — взялся я Тебя вразумлять. — Чтобы заниматься, надо снова учиться!
— А мне нравится учиться, — простодушно ответила Ты.
— А если учеба затянется на годы, а потом надоест?
— Милый, ты в меня не веришь?
— Верю, — легко бросил я, только чтобы отделаться — пора было вставать и заниматься делами; так что решить проблему Твоих гипотетических отношений с социологией утром мы так и не успели. Продолжили разговор за ужином:
— Ты не забыла, как утром хотела быть социологом? — улыбнулся я.
— Нет, — ответила Ты серьезно. — Я думала над этим целый день.
— И что надумала?
— Милый, я не раздумала.
Теперь задумался я: что это с Тобой? Каприз? Кризис души? Желание что-то кому-то доказать?.. Между тем Ты встала, чтобы убрать со стола.
— Посиди, — попросил я. Ты села; я взял Твою руку в свою и сказал:
— Раз хочешь, иди. Только зачем? Я буду считать виноватым себя: что-то такое сделал, что сбил Тебя с толку.
— Нет, милый, ты тут нипричем, — ответила Ты кротко.
— С Тобой что-то происходит. Что именно?
— Видишь ли, милый… Ты, я знаю, принимаешь меня за дурочку — так удобней нам обоим.
— Хорошего же Ты мнения обо мне!
— Да я о тебе самого лучшего мнения, но твоя голова всегда занята, тебе трудно переключаться на мои проблемы. И зачем? Ты и так много мне дал. У меня всегда были свои мысли, но в них такой кавардак! Мне ужасно хочется многое понять — а чего-то главного ухватить не могу. Вроде бы, и читаю много, а оно все равно ускользает.
— Ты знаешь: многие бьются над этим главным всю жизнь — и не находят.
— Что мне многие!
— Но разве главное для нас с Тобой — не семья и работа? — попробовал я Тебя переубедить. — Отсчитывай отсюда, и все у Тебя встанет на свои места.
— Да, милый, ты, как всегда, прав. Но понимаешь… Что-то все-таки есть еще, — продолжала Ты, не очень, впрочем, уверенно. — И повесть моя была желанием найти это, и учительство… И в тебя влюбилась поэтому: вот, — думаю, — человек, который поможет мне справиться с моими проблемами… Милый, ты не обижайся, я ведь откровенна с тобой; но я так влюбилась в тебя — даже не в тебя, а в этот твой образ мира — мне хотелось видеть, как ты, думать, как ты! Но странно: я потеряла голову, потеряла почву под ногами — все потеряла! Поверь, милый, я не дурочка, нет — просто я переросла себя, ту, прежнюю, и теперь, когда мы уже столько лет вместе, начинаю понимать это… Но я хочу большего: вровень с тобой быть — чтоб ты мог на меня опереться, доверить мне самые глубокие свои мысли… Помнишь, как мечтали: спина к спине, и — круговая оборона? Но я вижу, чувствую: ты по-прежнему — в одиночку; я у тебя — только для тепла и уюта…
— А Ты помнишь, как собиралась нарожать ораву мальчишек?
— Но ведь ты же не хочешь!
— А если захочу?
— Так нарожаю! Ты же мне поможешь немного, правда?
— Даже не "немного", и, думаю, это будет уже скоро.
— Прекрасно! Так, милый, ты позволишь мне сменить работу?
— По-моему, Ты в ситуации пойди туда, не знаю куда, — мягко возразил я.- У Тебя же прекрасная работа!
— Милый, а что мне помешает вернуться, если не получится?..
Я не сказал тогда "да" — решил больше Тебе не потакать: слишком избаловал я Тебя своей мягкостью. И продолжал ломать голову: что с Тобой?..
Разгадывание этой загадки помогло мне кое в чем разобраться. Да, там такой клубок мотиваций был, что распутать его требовалось время… Я ведь знаком со школьной жизнью не понаслышке; с Твоим характером работать там трудно: школа требует характеров ровных и твердых, без эмоциональных зигзагов и рискованных экспериментов, но Тебе это скучно — Ты тратишь там слишком много усилий и, сама того не осознавая, ищешь смены занятий… И еще одно обстоятельство, в котором уже повинен я: я приохотил Тебя к знанию, к книгам — а это, оказывается, небезопасно: Тобой овладела жажда, похоть знания. Как мне это знакомо!.. И, потом… — вон сколько навалилось на Тебя разом! — Ты становишься совсем-совсем взрослой, и это превращение Тебя пугает: Тебе по-прежнему охота лететь куда-то, мчаться, ощущать жизнь праздником. Это Твое превращение совершалось на моих глазах… Но что было делать мне? Наверное, хотя бы придержать немного? И я, сколько мог, придерживал…
Когда Ты напомнила о своем желании снова, я спросил:
— Ну, хорошо, а где бы Ты хотела работать?
— Милый, я уже навела справки: на заводе, где работают мои родители, создается социологический отдел…
Вот оно что: Тебя снова потянуло туда, в юность?
— Да, это интересно, — сказал я, — но это несерьезно! Знаешь, как это делается там? Пристроят завотделом дочку какого-нибудь начальника, а Тебя возьмут девочкой на побегушках, и придется Тебе на эту дочку пахать!
— Милый, я не боюсь быть на побегушках. Я своего умею добиваться — ты меня еще не знаешь!..
— А зарплата Твоя будет раза в два меньше, чем сейчас.
— Милый, с каких пор нам стали важны деньги?..
"Да-а! — сказал я себе. — Если женщина хочет — что, интересно, может ее остановить? Не мое же "нет"?" — и пошел на последнюю хитрость:
— Да зачем Тебе завод? В университете есть лаборатория, и я знаком с руководителем: может, возьмет? Так ведь это же другой уровень!
— Конечно, милый — я тебе так благодарна! — Твои глаза засияли возбужденно, едва Ты услышала о моем предложении.
— Погоди благодарить; может, там и мест-то нет?
— А сколько ждать? Боюсь, на заводе место пропадет…
— Хорошо, я постараюсь побыстрей.
* * *
Я действительно был знаком с университетским завлабом Марковым: когда-то, в молодости, участвовали с ним в семинарах по проблемам молодежи, — и как только Ты завела речь о социологии, сразу вспомнил о нем. Но, Ты думаешь, я бросился ему звонить? Дудки-с! И совсем не потому, что не люблю