А по поводу мизантропии — я все меньше нахожу прелести в окружающей жизни, в том числе и в окружающих меня людях; наблюдения за ними оптимизма не придают. Святое, простодушное время — пора детства, юности и то особенное время, когда я был с Тобой и видел, что хотел, а чего не хотел, того и не было! А теперь, когда иду по улице — устаю от встречных лиц без выражения и без света в глазах; мало того, они сливаются для меня в одну безликую массу и неразличимы — как китайцы; впрочем, один профессор-китаец признавался мне, что ему все европейцы кажутся на одно лицо, в то время как китайские лица — необыкновенно разнообразны; всё, оказывается, зависит от точки зрения… Утешаю себя тем, что еще не дошел до взглядов г-на Свифта, известный герой которого, в конце концов, предпочел общество людей, мерзких йэху — лошадям в конюшне.
Но в моей душе есть один особенный уголок: на зеленой поляне там цветут цветы и звенят в синем небе над поляной жаворонки; там светло и солнечно, даже в пасмурные дни, даже ночью; там живет Твой образ; Ты там часто смеешься, меряешь обновы, зовешь меня попробовать лакомство своего приготовления, или просишь, когда Тебе скучно, поболтать с Тобой, рассказать что-нибудь очень-очень серьезное и необыкновенно при этом смешное…
Странно: ведь мы с Тобой столько раз делали love в самых разных местах, и эти loves бывали и легкомысленными — до хохота! — и тягуче-сладкими, и мучительно-страстными, и ослепительными, как ночная гроза… Но почему не loves являются мне на тех зеленых полянах в моих снах? Я думаю, потому, что над этими яркими, но короткими эпизодами нашей жизни простиралось то самое, большое, до необъятности, что зовется Любовью — именно она увлекала нас в божественную игру, а эти loves бывали в той игре лишь маленькими пряными приложениями; именно она — в чистом виде! — и приходит теперь ко мне в моих снах — а не эти безделицы laves! Сны о Любви благотворно действуют на меня: делают бодрым дух и легким воображение; вспоминая Тебя в них, я улыбаюсь.
Странное это явление: когда теряется счет времени и пространства — их заменяет собой одно чувство, то самое, которое с большой буквы, и необыкновенно счастлив должен быть тот, кого посетило то самое, большое-пребольшое, причащающее нас к бессмертию, и несчастен тот, у кого было всё остальное — но не было его; значит, поленился поискать его в закоулках жизни, поломать голову, как заложить на камнях своей души цветущий сад и потрудиться его выходить — а ухватился за первую подделку, что ему подсунул случай…
* * *
Где Ты сейчас, что с Тобой?.. Сначала мне передавали, что Ты — по знакомству, наверное? — перешла социологом на завод, известный в городе хорошими прибылями и большими зарплатами. Тебе понадобилось много денег? Что с Тобой стало? Ведь мы с Тобой знали, что работать лишь для денег — самое пустое на свете занятие: когда чего-то главного в жизни нет и уже не будет, остается иллюзия, будто можно купить это главное за деньги… А Алена, вроде бы, вышла замуж и уехала вместе с мужем за рубеж, на Запад (тоже, может быть, за деньгами?)… И Ты, будто бы, после этого с кем-то (или за кем-то?), бросив завод, тоже уехала — перебралась поближе к Западу и, соответственно, к Алене. И когда Тебя провожали друзья, Ты, будто бы, подвыпивши, горько плакала и говорила, что наш город стал мешать Тебе жить: просто измучил воспоминаниями — каждая улица, каждая скамья кричит Тебе о прошлом, где Ты была куда счастливей… Но на самом-то деле Тебя здесь, как я понял, уже ничто не стало держать: связь с родителями (если они еще живы) утратила, дочь далеко…
А потом, через третьи руки, мне передали, что Ты, будто бы, умерла. Но не верю этому слуху! — с чего бы это молодая еще женщина, и — вдруг?.. Нелепость!
А если и в самом деле? Значит, Твои душа и тело исчерпали свои силы, потеряли тонус, и какая-то болезнь одолела их? Но если бы Твое чувство ко мне не кончилось и мы бы остались вместе, переливая друг в друга силы и энергию — сумела бы тогда болезнь одолеть Тебя, или она сильнее всяких уз?
А я продолжаю носить Тебя в себе, и Ты во мне по-прежнему — молодая, озорная, веселая… Иногда на улице, среди толпы слышу Твой смех, настолько явственный, что вздрагиваю и озираюсь… Или вдруг вижу Твой силуэт вдалеке: ведь я узнАю его из миллиона! — и невольно ускоряю шаг, чтобы догнать; но Ты так же неожиданно, как возникла, исчезаешь… Колдовство какое-то; ведь не может же быть, чтобы Ты была размножена в сотнях копий! И начинаю понимать: просто Ты — во мне, и мое воображение постоянно пытается Тебя оживить…
Однажды среди бумаг нашел Твою записку: "Милый, не теряй меня — скоро буду. Я!", — и рядом с "Я" — шутливо нарисованная женская фигурка, очень похожая на Твою. Совершенно забыл: по какому поводу Ты ее писала? — но я сидел над ней, обалдевши, и явственно видел Тебя с высунутым кончиком языка, старательно выводящей эти каракули и фигурку — и торопливая писулька наполнилась для меня другим, новым смыслом… А однажды нашел среди своих бумаг золотой-золотой волос — Твой! — и чуть не заплакал над ним, а потом бережно завернул в бумагу: взглянуть на него когда-нибудь еще.
Трижды мы с Тобой бывали на Черном море, на его Крымском и Кавказском побережьях… Как-то не столь давно разговорилась со мной о тех местах сослуживица, много раз там бывавшая; с энтузиазмом вспоминала она тамошние чудеса природы и древние развалины, терзая меня вопросами: а видели вы то? а помните это?.. Я смутно помнил и то, и это — но больше всего мне помнилось лишь обилие света, тепла, солнца, морского простора и синевы, и посреди всего этого, на фоне этого, ярче солнца — только Ты, Ты одна!..
Единственное, что меня теперь мучает — не слишком ли дорого заплачено нами за то, чтобы наши отношения состоялись, и есть ли им оправдание, раз они остались бесплодны? И не из-за того ли иссякли, и не из-за того ли умерла Ты — если только умерла? Или (боюсь произнести вслух тайное сомнение, все чаще меня одолевающее) и в самом деле есть какие-то высшие силы и высшая справедливость, которые нас настигают и воздают нам на всё?
Где найти ответы на эти вопросы?.. За такие отношения, видно, и в самом деле надо много платить? И не больше ли всех заплатили мы с Тобой?.. И зачем, в принципе, существуют такие отношения? Если только для зачатия: чтобы не прервалось человечество, — то ведь для этого достаточно физиологического акта, остальное избыточно, причем избыточность эта хлопотна — насколько без нее проще и спокойней!..
Но, может быть, именно для того, чтобы человечество не только не прервалось, а еще и придало себе мощный импульс остаться на Земле, и нужна такая энергия избыточности — и именно ее человечество бездумно теряет, растрачивая на пустяки?.. Как я теперь сожалею: какую же мы совершили глупость, что избыточность наших отношений не проросла в вечность — мы не родили ребенка! Столько сил впустую! И виноват только я, я один: ведь я, я нес ответственность и за Тебя тоже! — но я сомневался в божественной природе наших отношений, и вот итог: Тебя нет, и вокруг пустота; отразится ли то, что с нами было, как-нибудь в мире — или это бесследно и потому бессмысленно?..
Тебя нет, а я всё продолжаю мысленно разговаривать с Тобой через время и расстояние, и, возможно, через грань бытия; я винюсь перед Тобой за то, что слишком мало прекрасных слов сказал Тебе и мало благодарил, и лишь теперь наверстываю упущенное; я объясняюсь с Тобой, даже спорю — не затем, чтобы найти истину: разве ищут в споре истину? — в споре, если только в нем нет борьбы амбиций, ищут лишь ускользающую гармонию… И если правда, что у души есть вечная жизнь — значит, мой мысленный голос, который я рассеиваю в виде волновой энергии, долетит до Тебя, Ты его услышишь и узнаешь среди миллионов других в невидимом хоре, и он заставит Тебя пусть даже не ответить мне — но хотя бы настроиться на мою волну и пережить со мной радость нового общения!.. А если нет — так пусть эти мои волны заполняют эфир и, даже когда и меня уже не будет, будут жить независимой от меня жизнью — может быть, давая чьим-то чутким душам возможность уловить мою мелодию, и она поможет им стать чуть-чуть богаче нашим с Тобой опытом?
153