Я записал номер на обороте конверта, сунул его в бумажник, и тут в дверь позвонили. Я открыл и впустил Джину.
— Поди взгляни на это барахло, — сказал я. — Разговоры потом. Чалмерс хочет, чтобы я избавился от этих тряпок. Он велел продать их, а деньги отдать какому-нибудь благотворительному заведению. Тут столько тряпья — хоть магазин открывай.
Я провел ее в спальню и, стоя в сторонке, смотрел, как она заглядывает в шкафы и выдвижные ящики.
— Избавиться от этого нетрудно, Эд, — сказала она. — Я знаю одну женщину, которая продает добротную подержанную одежду. Она заберет все.
Я облегченно вздохнул.
— Отлично. Ты молодчина. В принципе, мне все равно, какую цену она предложит, лишь бы забрала все, чтобы эта квартира уже не висела на нас.
— Синьорина Чалмерс, должно быть, истратила уйму денег, — сказала Джина, осматривая платья. — Некоторые из них она даже не надевала. Все куплено в самых дорогих римских магазинах.
— Деньги она получала не от Чалмерса, — сказал я. — Наверное, ее кто-то содержал.
Джина пожала плечами и прикрыла дверцу шкафа.
— Дорого ей достались все эти вещи, — сказала она. — Не позавидуешь.
— Идем в другую комнату. Нам надо поговорить. Джина прошла в гостиную и опустилась в кресло.
— Эд, а почему она назвалась миссис Дуглас Шеррард? — спросила она.
Если бы стены комнаты вдруг обрушились на меня, я и то не был бы так потрясен.
— Что? Что ты сказала? — спросил я, впившись в нее глазами. Она встретила мои взгляд.
— Я спросила, почему она назвалась миссис Дуглас Шеррард. Очевидно, мне не следовало об этом спрашивать. Прости.
— Откуда ты узнала, что она так назвалась?
— Я узнала ее по голосу, когда она звонила, как раз перед тем, как ты уезжал в отпуск.
Мне следовало бы помнить, что Джина может знать голос Хелен. Она дважды разговаривала с ней по телефону, когда та прибыла в Рим, а у Джины была необыкновенная память на голоса.
Я прошел к бару.
— Выпьешь, Джина? — спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Кампари, пожалуйста.
Я взял бутылку кампари и бутылку шотландского. Себе я налил чистого, а кампари для Джины разбавил содовой и подошел к ней со стаканами.
Я знал Джину четыре года. Было время, когда я воображал, что влюблен в нее. Поскольку мы вместе работали и виделись каждый день — большей частью наедине — меня одолевали соблазны перевести наши отношения в более интимное русло. Однако именно поэтому я старался не нарушать их сугубо делового характера. Чем это может кончиться, я слишком часто видел на примере других газетчиков, работавших в Риме. Вольностей по отношению к Джине я себе никогда не позволял, и однако между нами установилась какая-то связь, не выражаемая словами и не афишируемая, которая тем не менее убедила меня, что в случае крайней необходимости я всегда могу на нее положиться.
Наполнив бокалы, я решил рассказать ей все без утайки. Я очень ценил ее мнение, и сейчас, когда понял, в какую угодил переделку, мне хотелось выслушать суждение человека, который смотрит на все это дело со стороны.
— Я хотел бы кое-чем поделиться с тобой. Джина, — заговорил я, садясь напротив нее. — Тебя не очень обременит роль матери-исповедницы?
— Если только я могу чем-нибудь помочь…
Ее оборвал дверной звонок. Мы долго смотрели друг на друга.
— Кто бы это мог быть? — произнес я, вставая.
— Может, привратник, который хочет посмотреть, кто здесь, — сказала Джина.
— Да, возможно.
Я пересек комнату и вышел в холл. Когда я потянулся к ручке, звонок повторился. Я открыл дверь.
На площадке стоял лейтенант Карлотти и с ним еще какой-то детектив.
— Добрый вечер, — сказал Карлотти. — Можно войти?
Увидев его, я впервые понял, какие, должно быть, чувства испытывает преступник, когда неожиданно сталкивается с полицией. Секунду-другую я стоял неподвижно, уставившись на него. Сердце у меня, казалось, замерло, а потом заколотилось так бешено, что стало трудно дышать. Неужели он пришел меня арестовать? Неужели он каким-то образом узнал, что я — Шеррард?
В дверях гостиной появилась Джина.
— Добрый вечер, лейтенант, — сказала она. Ее тихий голос вернул мне уверенность.
Карлотти поклонился ей. Я отступил в сторонку.
— Входите, лейтенант.
Карлотти прошел вперед.
— Сержант Анони, — сказал он, кивая на своего спутника, который проследовал за ним в холл.
Я повел их в гостиную. Потрясение от встречи с Карлотти прошло, но я был еще крепко напуган.
— Какая неожиданность, лейтенант, — сказал я. — Вы знали, что я здесь?
— Я проезжал мимо, увидел свет и решил полюбопытствовать, кто тут. Мне повезло — я как раз хотел поговорить с вами.
Анони, невысокий, плотный, с плоским, невыразительным лицом, прислонился к стене у двери. Происходящее его, казалось, совершенно не интересует.
— Ну, присаживайтесь, — сказал я, указывая Карлотти на стул. — Мы как раз собирались выпить. Вы составите нам компанию?
— Нет, спасибо.
Он расхаживал по комнате, засунув руки в карманы пальто. Подойдя к окну, он выглянул на улицу, затем повернулся, подошел ко мне и сел. Джина устроилась на подлокотнике кушетки.
— Насколько я понимаю, утром вы забрали камеру синьорины Чалмерс у лейтенанта Гранди, — сказал Карлотти.
Я удивился.
— Да, верно. Гранди сказал, что она вам больше не нужна.
— Я и сам так думал, но теперь чувствую, что поторопился. — Карлотти вытащил пачку сигарет и закурил, правильно рассудив, что такие сигареты лучше не предлагать ни Джине, ни мне. — Вы не будете возражать, если я попрошу ее вернуть?
— Ради бога! Я привезу ее вам завтра утром. Идет?
— Она не здесь?
— Она у меня дома.
— Ничего, если мы заберем ее сегодня вечером?
— Ну что ж, пожалуйста. — Я закурил сигарету и отхлебнул из бокала. Мне надо было выпить. — Откуда этот неожиданный интерес к камере, лейтенант?
— По зрелом размышлении мне кажется странным, что в ней не оказалось пленки.
— Поздновато вы до этого додумались, а?
Он пожал плечами.
— Сначала я думал, что синьорина, возможно, забыла вставить пленку в камеру, но потом побеседовал с экспертом. Памятуя о том, что индикатор израсходованной пленки показывал двенадцать футов, можно прийти к выводу, что какая-то пленка в камере была и что ее вытащили. Сейчас я понимаю, что мне не следовало бы расставаться с камерой так быстро.
— Ну, ничего страшного. Вы получите ее сегодня вечером.
— Как вы думаете, кто бы мог вытащить пленку?
— Не знаю, разве что сама синьорина.
— Пленку, очевидно, вытащили, не открывая кадрового окна. Это означает, что пленка, когда ее вытаскивали, засветилась и испортилась. Синьорина вряд ли сделала бы это, правда?
— Пожалуй, нет. — Я откинулся в кресле. — Я полагал, что дело закрыто, лейтенант. А теперь у вас, похоже, появились сомнения.
— Они появились не на пустом месте, — сказал Карлотти. — Синьорина купила десять коробок пленки. Их нет. Нет пленки и в камере. Утром я осмотрел эту квартиру. В ней не оказалось вообще ни одной личной бумаги. Странно, что синьорина не получала никаких счетов или писем, не вела дневник и не записывала телефоны. Ведь она прожила тут почти тринадцать недель. Странно, если, конечно, кто-то не побывал здесь и не забрал все это.
— Я и сам заметил, — сказал я, ставя стакан на стол. — Правда, перед отъездом она могла навести порядок.
— Это возможно, но маловероятно. Вы пришли запереть квартиру?
— Да. Чалмерс велел мне избавиться от всех вещей дочери.
Карлотти изучал свои безупречные ногти, потом посмотрел мне прямо в глаза.
— Сожалею, что нарушаю ваши планы, но я вынужден просить вас оставить все как есть. До окончания следствия квартира будет опечатана.
Я прекрасно понимал его ход, но не возразить не мог.
— Это еще зачем, лейтенант?
— Таков порядок, — тихо ответил Карлотти. — Вполне возможно, что предстоит еще и судебное расследование.
— Но, насколько я понял Чалмерса, следователь согласился, что это несчастный случай.
Карлотти улыбнулся.
— Я полагаю, он руководствовался имеющимися уликами. А к понедельнику их может прибавиться, и положение изменится.
— Чалмерс будет недоволен.
— Весьма сожалею.
От трепетного страха перед Чалмерсом он явно избавился.
— А с шефом вы говорили? — спросил я. — По-моему, Чалмерс и с ним перемолвился словечком.
Карлотти стряхнул пепел себе на ладонь, после чего бросил его на ковер.
— Мой шеф согласен со мной. Несчастный случай мы по-прежнему не исключаем, но пропавшая пленка, американец, которого видели в Сорренто, и тот факт, что из квартиры исчезли все личные бумаги, вынуждает нас прийти к заключению, что основания для дополнительного расследования есть. — Он пустил в мою сторону струю едкого дыма. — Есть и еще один пунктик, который меня озадачивает. Я узнал от управляющего банком, что синьорине выдавали шестьдесят долларов в неделю. В Рим она прибыла только с сундучком и чемоданом. Вы, вероятно, видели содержимое шкафов и ящиков в той комнате. Хотел бы я знать, откуда взялись деньги на покупку всех этих дорогих вещей?
Мне стало ясно, что Карлотти уже начал копаться в прошлом Хелен, и я вспомнил, как испуганно смотрела на меня Джун, умоляя не делать этого.
— Я вижу, проблем у вас хватает, — бросил я как можно небрежней.
— Ну что, поедем к вам за камерой? — предложил вдруг Карлотти и встал. — Тогда уж мне не придется снова беспокоить вас.
— Хорошо. — Я поднялся. — Едем с нами, Джина. Поужинаем после того, как я верну лейтенанту камеру.
— Будьте добры отдать мне ключ от этой квартиры, — сказал Карлотти. — Я верну его вам через несколько дней.
Я дал ему ключ, а он протянул его Анони. Мы двинулись в коридор. Анони с нами не вышел, он остался в квартире.
Когда мы втроем спускались в лифте, Карлотти сказал:
— Тот номер автомашины, о котором вы справлялись… Он не имел никакого отношения к синьорине?