Кроме этого Карло, с кем еще она могла быть знакома?
Я порылся в памяти, стараясь вспомнить, не говорила ли Хелен во время наших встреч чего-нибудь о своих друзьях. И только когда я уже готов был сдаться и лечь спать, я вдруг вспомнил, что она однажды упоминала моего хорошего друга — Джузеппе Френци, который вел политическую колонку в «L'Italia del Popolo».
В свободное от журналистики время Френци волочился за женщинами. Он утверждал, что единственный подлинный смысл жизни заключается в дружбе с красивой женщиной. Зная Френци, я был убежден, что они с Хелен не просто дружили. У Френци была своя метода, а Хелен, если верить Максуэллу, не принадлежала к разряду недотрог.
Я взглянул на часы. До полуночи оставалось двадцать минут: самое начало рабочего дня для Френци, который никогда не вставал до одиннадцати и не ложился раньше четырех.
Я снял трубку и позвонил ему домой: а вдруг застану? Он сразу же снял трубку.
— Эд?! Телепнуло, что ли? — Он очень гордился своими американскими оборотами речи. — Я сам как раз собирался тебе позвонить. Только что прочел о Хелен. Это правда? Она действительно умерла?
— Умерла, умерла… Я хочу поговорить с тобой, Джузеппе. Могу я подъехать?
— Конечно. Я жду.
— Еду, — сказал я и положил трубку.
Я вышел из квартиры и сбежал по лестнице к стоящему внизу «линкольну». Шел дождь. В Риме иногда начинает вдруг лить ни с того ни с сего. Я юркнул в машину, включил «дворники», завел мотор и задом выехал со стоянки.
Френци жил на виа Клаудиа, под сенью Колизея. От моего дома до него было не больше шести минут езды.
Транспорта почти не было, и, дав газ, я уголком глаза заметил, как от тротуара отъехала машина с включенными подфарниками и двинулась следом за мной.
Когда на нее упал яркий свет уличного фонаря, я увидел, что это тот самый «рено».
II
Я не часто выхожу из себя, по когда все же выхожу, это и мне, и окружающим запоминается надолго. При виде «рено» кровь бросилась мне в голову.
Я твердо решил дознаться, кто сидит за рулем той машины и что ему надо. Пока машина ехала за мной, я почти ничего не мог сделать. Надо как-то заставить его обогнать меня, тогда я сумею прижать «рено» к тротуару, вынудить остановиться и рассмотреть этого типа. А дойдет до грубостей, что ж: я как раз в таком настроении, что могу и в рожу двинуть.
Я поехал вокруг Колизея, «рено» двигался на расстоянии пятидесяти ярдов. Добравшись до темного отрезка дороги, я резко тормознул, подъехал к тротуару и остановился.
Застигнутый врасплох, водитель «рено» не смог затормозить. Машина пронеслась мимо меня. Было слишком темно, чтобы разобрать, кто за рулем — мужчина или женщина. Как только машина проскочила, я выжал сцепление и пустился вдогонку.
Водитель «рено», должно быть, догадался, что я задумал. Он оказался шустрее, чем я полагал. В свою очередь, он дал полный газ, и «рено» рванулся вперед. Он пулей полетел по виа Фори Империали.
На мгновение мне показалось, что я его догоню. Мой передний бампер едва не касался его заднего крыла, и я уже приготовился крутануть баранку и толкнуть «рено», когда он стал уходить.
Скорость была миль под восемьдесят в час. Я услышал, как где-то у меня за спиной взорвался пронзительный свисток возмущенного полицейского. Впереди показалась пьяцца Венециа с ее неторопливым потоком машин, и нервы у меня не выдержали. Я знал, что не смогу ворваться на площадь на такой скорости, не угробив кого-нибудь. Нога опустилась на тормозную педаль, и я сбавил скорость.
«Рено» ушел в отрыв. Дав долгий предупредительный гудок, он со скрежетом влетел на площадь, чуть не столкнувшись с двумя другими автомобилями и вынудив третий затормозить с юзом. Почти не сбавляя хода и пронзительно сигналя, «рено» проскочил площадь и скрылся в темноте в сторону Тибра.
Я снова услышал пронзительный свисток полицейского. Не желая связываться с законом и пребывая в полной уверенности, что на такой скорости и при таком освещении ни один полицейский не мог рассмотреть мой номер, я свернул на виа Кавур, сбавил скорость до респектабельной и поехал кружным путем обратно к Колизею.
Побег «рено» немного расстроил меня, но хорошо хотя бы, что я слегка припугнул его водителя.
У дома Френци — его квартира помещалась на первом этаже — я припарковал машину, поднялся по ступенькам к парадному, позвонил, и Френци сразу же открыл дверь.
— Входи, — сказал он. — Рад тебя видеть.
Я проследовал за ним в хорошо обставленную гостиную.
— Выпьешь? — предложил он.
— Пожалуй, нет, благодарю.
Я сел на подлокотник кресла и посмотрел на Френци.
Он был хрупкого телосложения, ниже среднего роста, темноволосый, симпатичный, с умными проницательными глазами. Обычно улыбчивое лицо сейчас было серьезным, он озабоченно хмурился.
— Ты должен что-нибудь выпить со мной за компанию, — сказал он. — Хотя бы бренди.
— Ну что ж.
— Скверное дело, Эд, — продолжал он, готовя напитки. — В статье говорится только, будто она сорвалась с утеса. Ты не знаешь подробностей? Что она делала в Сорренто?
— Отдыхала.
Он сунул мне стакан и беспокойно заходил по комнате.
— Это действительно так? — спросил он, не глядя на меня. — Я хочу сказать, и впрямь несчастный случай?
Такого вопроса я не ожидал.
— Между нами говоря, есть некоторые сомнения, — сказал я. — Чалмерс думает, что ее убили.
Его плечи поникли, а лицо стало еще сумрачнее.
— А полиция — что они думают?
— Они мало-помалу склоняются к тому же. Дело ведет Карлотти. Сначала он был уверен, что это несчастный случай; сейчас его мнение изменилось.
Френци посмотрел на меня.
— Готов спорить, что это убийство, — тихо сказал он.
— Почему ты так думаешь, Джузеппе?
— Рано или поздно кто-то непременно должен был разделаться с нею. Она сама на это напрашивалась.
— В таком случае, что тебе о ней известно?
Он заколебался, потом подошел и сел напротив меня.
— Мы с тобой добрые друзья, Эд. Мне нужен твой совет. Я уже собирался звонить тебе, когда ты сам позвонил мне. Могу я говорить с тобой откровенно?
— Разумеется. Я слушаю, выкладывай.
— Я встретил ее на вечеринке дней через пять после ее появления в Риме и сдуру заарканил на четыре-пять дней — пли скорее ночей. — Он посмотрел на меня и пожал плечами. — Ты меня знаешь. Я пришел от нее в восторг, она показалась мне мечтой любого мужчины. Я предложил, она согласилась, но… — Он умолк и поморщился.
— Что «но»?
— После того, как мы провели вместе четыре ночи, она попросила у меня денег.
Я вытаращился на него.
— Ты хочешь сказать, хотела взять у тебя в долг?
— Да нет же. Она потребовала денег за оказанные услуги, причем довольно большую сумму. Вот ведь гнусность!
— И сколько же?
— Четыре миллиона лир.
— Господи, боже мой! Она, должно быть, спятила! И что же ты сделал? Посмеялся над ней?
— Она не шутила. Мне стоило больших трудов убедить ее в том, что у меня нет такой суммы. Была весьма неприятная сцена. Она заявила, что стоит ей пожаловаться отцу, и он меня погубит. Он добьется моего увольнения из газеты.
Я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки.
— Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что она пыталась тебя шантажировать?
— По-моему, именно так это и называется.
— Ну и что дальше?
— Я пошел на компромисс. Подарил ей пару бриллиантовых сережек.
— Значит, ты поддался шантажу, Джузеппе?
Он пожал плечами.
— Тебе легко говорить, а я оказался в очень трудном положении. Чалмерс достаточно силен, чтобы убрать меня из газеты. Работа мне нравится, а больше я ничего толком и не умею. Дело обстояло так: ее слово против моего. Насчет женщин у меня не очень хорошая репутация. Я был почти уверен, что она блефует, но не мог искушать судьбу. Серьги обошлись мне в тридцать четыре тысячи лир, так что, пожалуй, я отделался сравнительно легко — гораздо легче, чем один из твоих коллег.
Я сидел, подавшись вперед и уставившись на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Я, разумеется, оказался не единственной жертвой. Был еще один газетчик, американец, которого она заманила подобным же образом. Кто он — неважно. Впоследствии мы обменялись опытом. Ему пришлось купить ей бриллиантовое ожерелье, потратив большую часть своих сбережений. Видно, она специализировалась по газетчикам. В этой области влияние отца было сильнее всего.
Мне вдруг стало дурно. Если то, что говорил Френци, правда, — а я в этом нисколько не сомневался, — значит, Хелен приготовила ловушку для меня, и, не сорвись она с утеса, меня сейчас тоже шантажировали бы.
Я также понял, что если бы рассказ Френци стал достоянием гласности, а полиция бы вдруг установила, что я и есть этот загадочный мистер Шеррард, мотив для убийства налицо. В полиции бы живо решили, что она пыталась шантажировать меня, я оказался не в состоянии заплатить и, не желая упустить новое свое назначение, столкнул ее с утеса.
Настала моя очередь вышагивать по комнате. К счастью, Френци на меня не смотрел. Он сидел в кресле, уставившись в потолок.
— Теперь ты понимаешь, почему я думаю, что ее могли убить, — продолжал он. — Вероятно, она проделывала этот номер чересчур часто. Я не могу поверить, что она поехала в Сорренто одна. С ней наверняка был какой-то мужчина. Если ее убили, полиции надо его найти — и дело в шляпе.
Я промолчал.
— Что, по-твоему, мне следует сделать? С тех пор, как я прочел о ее смерти, я все пытаюсь принять какое-то решение. Может, пойти в полицию и рассказать, как она пыталась меня шантажировать? Если они действительно думают, что ее убили, это поможет установить мотив.
Первый шок у меня прошел. Я снова сел на стул.
— Будь осторожнее, — сказал я. — Если Карлотти передаст Чалмерсу то, что ты ему скажешь, не миновать беды.
— Это я понимаю. — Он допил бренди, встал и налил себе еще. — И все же ты считаешь, что мне следует это сделать?