— А как быть с Чалмерсом?
— Его я беру на себя, — сказал я и, повернувшись к Карлотти, добавил: — Ладно, идемте.
Выходя за Карлотти из приемной, я похлопал Джину по плечу.
По дороге к Римскому аэропорту я нарушил молчание:
— Вы имеете представление, как это случилось?
Он посмотрел на меня серьезным, долгим взглядом.
— Я же сказал вам: она упала с утеса.
— Я слышал. А нет ли каких других сведений?
Он пожал плечами так, как это делают только итальянцы.
— Не знаю. Она сняла виллу под именем миссис Дуглас Шеррард. По-моему, она не была замужем, так?
— Насколько я знаю, нет.
Он закурил мерзкую итальянскую сигарету и выпускал дым в окно.
— Есть некоторые осложнения, — сказал он после продолжительного молчания. — Синьор Чалмерс — большой человек. Я не хочу нажить неприятности.
— Я тоже. Он не только большой человек, но еще и мой босс. — Я уселся поудобней. — Кроме того, что она назвалась миссис Дуглас Шеррард, какие еще осложнения?
— Вы о ней что-нибудь знаете? — Его холодные голубые глаза искали ответ в выражении моего лица. — Сейчас об этом деле известно только нам с вами и неаполитанской полиции, но долго замалчивать его нельзя. Похоже, у нее был любовник.
Я скорчил гримасу.
— Чалмерсу это понравится. Будьте осторожны в разговоре с газетчиками, лейтенант.
Он кивнул.
— Я понимаю. Насколько я слышал, она сняла виллу на имя мистера и миссис Дуглас Шеррард. Как вы думаете, она не могла выйти замуж тайно?
— Все может быть, но я считаю это маловероятным.
— Я тоже. Я думаю, в Сорренто она отправилась на греховный медовый месяц. — И снова он выразительно передернул плечами. — Вы знаете, кто этот Дуглас Шеррард?
— Нет.
Он постучал по сигарете, стряхивая пепел.
— Гранди, который ведет это дело, похоже, склонен считать, что произошел несчастный случай. Меня он попросил подключиться к расследованию только потому, что мистер Чалмерс — большой человек. К несчастью, тут замешан любовник. Не будь любовника, все было бы куда проще.
— А о нем необязательно упоминать, — сказал я, глядя из окна машины.
— Возможно. Вы точно знаете, что у нее не было любовника?
— Я о ней практически ничего не знаю. — Я почувствовал, как у меня повлажнели ладони. — Мы не должны делать поспешных выводов. Пока не видели тела, мы вообще не знаем наверняка, что это она.
— Боюсь, что она. На всей одежде и на багаже стоят ее метки. Среди ее вещей нашли письма. Так что на этот счет нет никаких сомнений.
Мы замолчали, и лишь в самолете на Неаполь он вдруг сказал:
— Вам придется объяснить положение синьору Чалмерсу. Тот факт, что она сняла виллу под чужим именем, обязательно всплывет на дознании у следователя. Этого никак не избежать.
Я видел, что он боится сам связываться с Чалмерсом.
— Да, разумеется, — сказал я. — Это не ваше дело, да и не мое.
Он искоса посмотрел на меня.
— Синьор Чалмерс пользуется большим влиянием.
— Безусловно, но ему следовало бы хоть отчасти употребить его на дочь, прежде чем она угодила в такую передрягу.
Он снова закурил свою мерзкую сигарету, поглубже уселся в кресле и погрузился в размышления. Я тоже.
То, что он больше ничего не сказал о Дугласе Шеррарде, даже меня встревожило. Я знал Карлотти: он работал медленно, но на совесть.
Мы добрались до Неаполя около полудня. Нас поджидала полицейская машина. Рядом с ней стоял лейтенант Гранди из неаполитанской полиции.
Это был человек среднего роста, с продолговатым лицом, выступающими скулами и резко очерченным носом, темными серьезными глазами и оливковой кожей. Он пожал мне руку, глядя куда-то поверх моего правого плеча. У меня сложилось впечатление, что он не очень рад моему обществу. Он устроил так, чтобы Карлотти сел на заднее сиденье, а я на переднее, рядом с шофером. Сам он уселся рядом с Карлотти.
Ехали мы долго и быстро. Я почти не слышал того, что тараторил Гранди, его голос был чуть громче шепота. Из-за шума ветра и рева двигателя я отказался от всяких попыток что-нибудь разобрать, закурил сигарету и стал глазеть в ветровое стекло на спираль дороги, стремительно несущуюся нам навстречу, а сам вспоминал поездку предыдущей ночью — гораздо более быструю и опасную.
Мы добрались до Сорренто, и полицейский шофер повез нас вокруг железнодорожной станции к небольшому кирпичному зданию, служившему городским моргом.
Мы вышли из машины.
Карлотти сказал мне:
— Вам будет неприятно, по ничего не поделаешь. Ее надо опознать.
— Ничего страшного, — ответил я.
Но оказалось страшно. Меня бросило в пот, и я знал, что побледнел. Хорошо, что не нужно было беспокоиться о своей внешности. В подобных обстоятельствах так бы выглядел любой.
Я прошел за ним в здание. Мы преодолели выложенный кафелем коридор и оказались в маленькой пустой комнате.
Посреди комнаты стоял топчан, на котором лежало тело, накрытое простыней.
Мы подошли к топчану. Сердце у меня почти не билось, к горлу подкатывала тошнота, я испытывал страшную слабость.
Я смотрел, как Карлотти потянулся и отдернул простыню.
III
Да, это была Хелен, и, разумеется, она была мертва.
Вид ее мертвого разбитого лица лишил меня мужества. Я отвернулся, мне стало плохо. Когда Карлотти снова закрыл труп, подошедший сзади Гранди положил свою руку на мою.
Я смахнул руку Гранди и вышел в коридор. Сквозняк, тянувший в открытую дверь, здорово мне помог.
Два сыщика молча вышли, и мы втроем неторопливо двинулись к машине.
— Да, это она, — сказал я. — Никакого сомнения.
Карлотти вздернул плечи.
— А я все же надеялся, что это ошибка. Трудно нам придется. Шумиха будет большая.
Я видел, что он не на шутку тревожится из-за Чалмерса. Он знал, что Чалмерс достаточно влиятелен: чтобы лишить его места, стоит ему сделать хоть один неверный шаг.
— Да уж, — сказал я. Мне не было жаль его. Меня одолевали такие мысли, что жалел я только самого себя. И мне предстояло послать Чалмерсу телеграмму.
— Сейчас мы поедем в управление. Вы можете позвонить оттуда? — сказал Карлотти, закуривая очередную вонючую сигарету и отшвыривая горящую спичку.
Мы сели в машину: Карлотти и Гранди сзади, я — рядом с шофером. Пока мы ехали по перегруженной транспортом главной улице к управлению полиции, никто не проронил ни слова. Когда мы туда добрались, я немного пришел в себя, хотя шок еще давал о себе знать. Они оставили меня в какой-то комнате, а сами ушли в другую посовещаться.
Я позвонил Максуэллу.
— Никакого сомнения, — сказал я, когда нас соединили. — Это Хелен.
— Боже мой! Что будем делать?
— Я собираюсь послать телеграмму Чалмерсу. Дам ему три часа, чтобы прийти в себя, потом позвоню по междугородному.
Я слышал, как он дышит, будто старый астматик.
— Пожалуй, это все, что ты можешь сделать, — сказал он после долгой паузы. — Ладно, если я могу помочь…
— Присматривай за работой, Джек, — сказал я. — Если дочь Чалмерса срывается с утеса — это вовсе не означает, что работа должна стоять.
— Об этом не беспокойся, ты только возьми на себя Чалмерса, — сказал он мне. — Мне ни к чему встревать в это дело, Эд. Лучше уж ты. Тебя он любит. Тебя он считает докой. А меня ни в грош не ставит. Я присмотрю здесь за работой, а ты займись Чалмерсом.
— Ладно. Будь добр, передай трубку мисс Валетти.
— Сейчас. Одну минуточку.
Облегчение в его голосе едва не рассмешило меня. Немного погодя послышался спокойный голос Джины:
— Значит, она мертва, Эд?
— Да. Мертвее не бывает. Блокнот у тебя под рукой? Я хочу послать телеграмму Чалмерсу.
— Диктуй.
Вот чем я всегда восхищался в Джине. Она не терялась ни в каких пиковых положениях.
Я продиктовал телеграмму Чалмерсу. Сообщал, что с его дочерью произошел несчастный случай, скорбел о ее кончине. Я писал, что позвоню ему домой в 16.00 по европейскому времени и расскажу подробности. Таким образом, я получил три часа, за которые предстояло раздобыть эти подробности и разузнать, много ли известно полиции. Кроме того, я запасся временем на подготовку собственной версии, если в том возникнет нужда.
Джина обещала послать телеграмму немедленно.
— Уж пожалуйста, — сказал я. — Не исключено, что Чалмерс позвонит мне раньше, чем я ему. В этом случае ты ничего не знаешь, поняла? Не впутывайся в это дело, Джина. Ты ничего не знаешь. Скажи ему, что я позвоню ровно в четыре.
— Хорошо, Эд.
Было приятно слышать ее спокойный, будничный голос. Я опустил трубку на рычаг и отодвинул стул. Тут вошел Карлотти.
— Я собираюсь взглянуть на место ее гибели, — сказал он. — Хотите поехать?
Я встал.
— Что за вопрос!
Выйдя вслед за ним из комнаты, я увидел поджидавшего в коридоре Гранди. Может, все дело было в нечистой совести, но мною вдруг овладела тревожная мысль, что он крепко подозревает меня. Этот его взгляд…
Часть IV
I
Полицейский катер обогнул высокий утес. Я сидел на корме рядом с Карлотти. Он курил, на нем были солнцезащитные очки с синими стеклами. Мне казалось странным, что полицейский носит темные очки. По моему мнению, он должен был презирать такую роскошь.
Гранди и трое полицейских в форме сидели в средней части лодки. На Гранди солнцезащитных очков не было: что бы он ни делал, он всегда останется официальным и корректным.
Как только мы повернули, я узнал крошечную бухточку и массивные валуны, на которые упала Хелен.
Карлотти поднял голову, вгляделся в вершину утеса и поморщился. По-моему, он представил себе, каково это — грохнуться с такой высоты. Подняв глаза, я подумал о том же. Рядом с такой вершиной поневоле чувствуешь себя пигмеем.
Лодка, пыхтя, вошла в бухточку. Едва она приблизилась к валунам, мы выскочили на берег.
— Мы ничего не трогали, — обратился Гранди к Карлотти. — Я хотел, чтобы вы сначала все посмотрели. Мы только убрали тело.