Мы направились вниз по улочке, на которую часом ранее нас привез наш добровольный «экскурсовод», потом перешли на другую и обнаружили двухэтажный дом с надписью «Folklore museum». Музей, однако, не работал.
— Жаль, — прокомментировал я. — А так могли бы ознакомиться с местными промыслами. Все равно времени девать некуда.
Зато небольшая сувенирная лавка, располагавшаяся в конце улицы, была открыта.
— Зайдем? — предложила Лида.
Я кивнул.
Небольшая комнатка, в углу которой скучала за столом симпатичная женщина лет тридцати, была забита всякой всячиной. Морские раковины всех форм и размеров соседствовали со статуэтками, изображавшими богов и богинь, разнокалиберные вазы теснили на полках расписанные греческими мотивами шкатулки, в обилии имелись блюдца, кружки, пепельницы, подсвечники, брелоки, бусы, браслеты, открытки, туристские буклеты, книги по истории и искусству Греции на многих языках.
Женщина подняла глаза и, по каким-то неведомым признакам признав во мне иностранца, сказала по-английски:
— Хелло. Уот кэн ай ду фор ю?[4]
— Я сам, — проговорил я, перехватив вопросительный взгляд Лиды.
— Джаст лукинг[5], — произнес я универсальную формулу, которой с успехом пользовался во время своих командировок в Иран и Пакистан.
— О'кей, о'кей, — проговорила женщина. — Уэлкам[6].
— В это время, наверное, совсем мало туристов? — спросил я.
— Мало, — согласилась она. — Сезон откроется только в конце мая — начале июня. Правда, и сейчас, если погода хорошая, на выходные, бывает, приезжают студенты, школьники.
— На что же вы живете?
Моя собеседница хитро улыбнулась:
— Нас, греков, три летних месяца кормят целый год.
Я повертел в руках небольшую вазу с изображением парочки, занимающейся любовью, и надписью «Древнегреческая эротика», поставил на место и констатировал:
— В общем, летом весело, зимой скучно: никаких событий.
— Никаких, — кивнула она. — Впрочем, бывает, что и случаются: и хорошие, и плохие.
— И плохие? Неужели в таком райском уголке может случиться что-то плохое?
— Редко, но может, — подтвердила моя собеседница. — На днях, например, возле Керасии нашли труп.
— Труп? — переспросил я, решив, что женщина не совсем правильно произнесла какое-то другое английское слово. — Мертвое тело?
— Да. Мертвое тело, — подтвердила она. — Э… как это по-английски? разлага… разложи… — ей так и не удалось одолеть трудное слово. — Ну, в общем, которое долго лежало и гнило. Вроде, наткнулся на него местный пастух, точнее, его собака. Для Греции любое подобное происшествие — сенсация. Мы здесь живем тихо и мирно.
— А что такое Керасия?
— Да небольшая деревушка, здесь, на острове.
— На берегу моря? — спросил я с внезапно проснувшейся тревогой.
— Не сказала бы, — женщина подумала немного. — Нет, Керасия от побережья довольно далеко, несколько километров.
— А от Лаккомы?
— Да что вы! — она засмеялась. — Керасия, считай, на противоположной стороне острова. А почему вы спрашиваете?
— Просто… я разыскиваю одного парня. Моего приятеля.
— Тогда не переживайте. Тело принадлежит женщине.
«Вот и хорошо», — подумал я. Нет, конечно, плохо: кому-то она, эта женщина, тоже была дорога. Но я думал об Инне.
Лида, очевидно, не понимая ни слова из нашей беседы, листала какой-то буклет.
— Все, больше ничего не знаю. Плохая тема для разговора. Лучше купите у меня что-нибудь, — добавила моя собеседница с улыбкой.
Я выбрал брелок в виде забавной черепашки за два евро: действительно, уходить без какой-то, хотя бы мелкой покупки было не совсем удобно.
— О чем вы с ней говорили? — поинтересовалась Лида, когда мы вышли на улицу.
— Сначала так, по пустякам. А потом — потом она сказала, что здесь недавно нашли труп. Если бы ты знала, как я перепугался! — честно признался я. — Подумал: не тот ли это, кого мы разыскиваем? Оказалось, женский.
Да, я вроде что-то такое слышала в Александруполисе, — кивнула она. — Но вообще-то Греция очень спокойная страна. Я же говорила вам: если кто и имеет здесь проблемы с законом, так это приезжие — албанцы, пакистанцы там всякие. Здесь же их — как это говорится? — пруд пруди.
28
Лида не хотела брать с меня ни копейки — точнее, ни евроцента.
— Игорь, достаточно и того, что вы оплатили мой проезд и комнату! — заявила она.
— А работа? Вы же переводили!
Девушка лишь махнула рукой.
— Да какая там работа… Больше прогулка. Знаете, я живу здесь уже восемь лет, а на Самотраки была только один раз, еще школьницей. С вами — второй.
Но я почти насильно сунул ей в ладонь бумажку в двадцать евро. Мы договорились, что если мне опять понадобится ее помощь, я обращусь к ней.
На следующий день я отправился в интернет-кафе, но по пути решил, что для очистки совести надо сначала наведаться на леофорос Демократиас: чем черт не шутит, вдруг София уже вернулась из Германии?
Увы, на звонок опять никто не ответил. А может, девушка вообще решила остаться там на пээмже?
В кафе я отправил Инне подробное сообщение о своем разговоре с Теодориду и Спиросом, после чего никак не мог отделаться от чувства, что этим письмом как бы желаю заверить ее в том, что деньги тратятся не понапрасну.
Но, положа руку на сердце, я понимал, что долгожданного прорыва в расследовании так и не достиг. Более того, нынешняя ситуация начинала напоминать тупиковую, потому что я понятия не имел, что предпринять дальше. Все-таки обратиться в полицию? Не имеет особого смысла: в лучшем случае они покажут мне заявление Теодориду. написанное от имени Спироса. И с тем и с другим я уже поговорил, и вряд ли бумага содержит какие-то дополнительные детали, ускользнувшие во время моих бесед с ними.
Выйдя из кафе, я побрел наугад по одной из улиц, в очередной раз тасуя всевозможные версии, как колоду карт. Предположим, что пациент скорее мертв, чем жив. Если он действительно утонул — был ли это несчастный случай или кто-то помог ему? Убивать его имело смысл, только если он обнаружил сокровища — с целью завладения последними. А если Дмитрий жив — могли ли его похитить из-за клада, как заложника? Но в этом случае ему наверняка дали бы связаться со своей помощницей, Софией? Или их похитили вместе и держат, пока они не станут податливей? Не слишком ли долго? Или он все-таки слинял с деньгами, инсценировав несчастный случай?
Вообще-то все эти роившиеся в моей голове предположения напоминали мне обрывки сюжетов просмотренных когда-то американских боевиков. Но ведь и то, что рассказала во время нашей первой встречи Инна, недалеко ушло от «Острова сокровищ» Стивенсона?
Погруженный в свои мысли, я все дальше уходил от центра города и остановился лишь тогда, когда оказался в каком-то переулке, оканчивавшемся метров через двадцать тупиком.
Весьма символично: здесь тоже тупик…
Я остановился в нерешительности.
Куда это меня занесло? Я машинально поискал на обшарпанной стене одного из домов табличку, хотя, по большому счету, за время пребывания в Александруполисе в моей памяти отложилось не более трех-четырех названий улиц.
Ветер трепал обрывок выцветшего предвыборного плаката с фотографиями кандидатов. Я мельком взглянул на него — и обнаружил на одном из снимков знакомое лицо…
29
— Так вы у нас большой человек, господин Теодориду, — пробормотал я, разглядывая фото. — Или, по крайней мере, могли им стать…
Если не ошибаюсь, что-то такое и говорил о нем редактор.
По верху плаката шла большая надпись на русском языке: «Поддержим кандидатов в состав Муниципального совета города!».
Под снимками имелись краткие биографии претендентов. Из любопытства я пробежал глазами биографию своего нового знакомого. «Янис Теодориду. Родился в 1960 г. в Сухуми в семье служащего… среднюю школу закончил с серебряной медалью… в 1983 г. с отличием окончил Московский физико-технический институт… переехал в Грецию в 1994 г. В настоящее время работает…»
Ну что ж, Янис, от всей души желаю вам попасть в Муниципальный совет на следующих выборах.
Я пошел дальше на нарастающие звуки транспорта: незнакомые городские пейзажи скоро сменились узнаваемыми.
Перекусив в одном из кафе на набережной неподалеку от маяка, я решил вернуться домой и посвятить день стирке: все равно в голове на данный момент у меня не было ни единой мысли насчет дальнейшего плана действий, а запасы чистого белья почти закончились. Ношенное было свалено в тазик Йорго и уже перевешивалось через края. Правда, день был пасмурным, но я решил, что просушу выстиранное белье на батарее калорифера.
Именно во время выполнения нудной, но необходимой процедуры стирки, когда руки заняты, но голова свободна на все сто, я почему-то вспомнил о том предвыборном плакате.
Очень, должно быть, талантливый человек, этот Янис Теодориду. Ну, не талантливый, так способный. Школа с медалью, институт с отличием, да и здесь, гляди ты, сумел неплохо устроиться. «Наш лучший журналист», — так, кажется, отозвался о нем редактор? Чтобы «технарь», окончивший физико-технический институт, ушел в журналистику — такое, конечно, случается, но не часто.
Московский физико-технический…
Кто-то совсем недавно говорил мне об этом вузе, причем в превосходной степени. Что-то в том смысле, что это самый престижный вуз страны. Что-то такое было…
Обляпанный мыльной пеной носок повис в моей руке.
Инна.
Инна говорила, что Дмитрий, ее муж, окончил Московский физико-технический институт.
Янис Теодориду — тоже выпускник этого вуза. Причем и тот и другой могут оказаться ровесниками: Теодориду — сорок шесть, мужу Инны, по ее словам, «за сорок».
Надо же, какие бывают совпадения… любопытные.
Чем черт не шутит, может, они и учились на одном факультете, а то и окончили в один год?