Стас, Коля, Васяй и Мирон переглянулись.
– Парни, вы думаете о том же, о чем и я? – спросил Коля.
Стас кивнул, и парни с двойным энтузиазмом принялись сваливать снег в колодец. За полчаса они управились с работой ― быстрее всех. Докладывать о завершении чистки они не пошли, чтобы их не приставили к другой бригаде. Остались в своей зоне и решили повеселиться: поиграть в снежки и царя горы. Это был первый раз в исправительной школе, когда Стас беспечно смеялся и чувствовал себя почти счастливым.
Позже в этот день Стасу позвонил Егор, и они обсудили планы на будущее. Егор собирался оставить семью. Это не было его желанием, но родители делали всяческие намеки: он уже взрослый, пора вылететь из гнезда, слишком уж много там птенцов.
Егор со Стасом помечтали о том, как будут снимать жилье, подумали о вариантах подработки. Оба собирались продолжать учебу, но на квартиру и расходы нужны были деньги. Этот разговор воодушевил Стаса, ведь часто перед сном он размышлял о том, что будет после его возвращения. Было бы здорово уйти из дома, начать новую жизнь… Стать взрослым, наконец.
И чтобы никто не влиял на его жизнь и не указывал, как ее строить.
Вскоре Стаса навестили мама и Яна. Он, как всегда, был безумно рад встрече: они приносили в это убогое место капельку дома. Родные приезжали в четвертый раз. Свидания разрешались не чаще, чем раз в два месяца.
В теплое время встречи проходили в беседке на улице, но теперь из-за плохой погоды ― в зале для свиданий. Перед родными Стас пытался казаться важным, взрослым и сильным и не показывать, как на самом деле угнетает и пугает его это место.
Мама с Яной, как всегда, привезли вкусности: сырокопченую колбасу, холодец, пироги, пирожные и уйму всего прочего, о чем обычно оставалось только мечтать. Семья устроила настоящий пир. Стас налопался так, что трещал по швам. По правилам воспитанникам запрещалось приносить еду с собой в комнаты; все, что привозили близкие, надо было съедать на встрече.
Янка расспрашивала Стаса обо всем: как здесь кормят? Что тут делают целыми днями? С кем Стас дружит? Какие уроки? Мама по большей части молчала, лишь смотрела на Стаса, не отрываясь, как будто хотела насмотреться на много дней вперед.
– А что… папа? ― смущенно спросил Стас после того, как рассказал о своих делах.
Он наивно надеялся, что отец хоть раз приедет его навестить. Именно в этом месте он понял, как нуждается в отце, даже в его нудных наставлениях. Хотелось задать ему тысячу вопросов. Отец умный и опытный, знает ответы на все. Стас надеялся спросить, как ему выжить в этом месте и как не сойти с ума, как победить Резака и забрать иконку. Стас был уверен, что папа мог бы дать хороший совет. Вот бы он был рядом. Вот бы смотрел на Стаса так, как в детстве. Вот бы погладил по голове теплой и сильной рукой. Но отца не было… Навестит ли он Стаса когда-нибудь?
– Он… Снова не смог, у него работа. ― Мама потупила взгляд. ― Но он хотел приехать, честно.
Стас понял, что она опять врет. Отцу просто плевать.
На следующий день на трудочасах, когда бригада Стаса возвращалась после уроков из учебного в жилой корпус, Коля вдруг воскликнул:
– Смотрите, новички! ― и показал в сторону ворот.
За территорией из автобуса действительно выходили парни. Кто-то выглядел затравленным, кто-то, наоборот, вел себя вполне уверенно. Резак со своей шпаной стояли неподалеку и курили. Конечно, они тоже заметили пополнение и разразились привычным гнусным смехом.
– Эй, а вот и свежие булочки! ― крикнул Резак, когда группа новичков проходила мимо. Остальные из его компашки подхватили шутку:
– Чур, мне вон ту, с изюмчиком! ― показал Горбов на пухлого паренька в веснушках.
– А я предпочитаю пирожки с мясом.
– А мне вон ту завитушку с повидлом!
Каждая шутка вызывала всплеск хохота. Многие новенькие еще больше стушевались. Но некоторые ― те, кто держался уверенно и спокойно, ― будто бы и не обратили внимания на выпады старожилов. Один из таких парней, на вид возраста Стаса, услышав идиотские насмешки, вдруг улыбнулся, обнажив темные зубы. Затем он засунул руки в карманы, всем своим видом показывая, что приехал на курорт. Наконец он посмотрел на Резака ― и гордо задрал подбородок.
Стас не мог оторвать взгляд от этого парня. Внутренности сжались, сердце гулко забилось. Он казался удивительно знакомым… И чутье подсказывало: не самым приятным.
Темные зубы, клоунская улыбка, тяжелые веки, из-за которых взгляд казался ленивым и скучающим. Добрые глаза… Где же Стас видел это лицо?
И тут ему будто со всего маху врезали в солнечное сплетение.
Среди новичков был Круч.
Мир «после». Школьный кошмар
1
Папа владел первым и единственным фитнес-клубом в их городке. С каждым годом дела у него шли лучше: все больше людей переезжало поближе к Москве, городок рос, число клиентов тоже. Сам он с детства увлекался разными видами спорта: хоккеем, футболом, плаванием, борьбой. Утро папа всегда начинал с пробежки, к чему приучил и меня. Я обожал этот общий спортивный час. Все остальное время отец разрывался между семьей, работой и друзьями, а в утреннее время принадлежал только мне.
Я гордился папой ― высоким, статным, спортивным. На школьных мероприятиях чужие мамы и учительницы неприкрыто любовались им; я это замечал. Как же я мечтал поскорее вырасти, чтобы быть похожим на папу.
Мама работала из дома, вела бухгалтерию папиного клуба. Она любила читать, заниматься садоводством, готовить и вязать. Даже в интерьере дома преобладал вязаный декор: чехлы на табуретках, чайнике, чашках и цветочных горшках; вязаные коврики и пуфики. Часы на стене и люстра на кухне тоже обзавелись вязаной «одежкой». Подруг у мамы не было, она не общалась с соседями. В доме часто бывали гости, но всегда – знакомые папы. Вообще мама была тихой и довольно закрытой. Не то что он.
Несмотря на загруженность, папа всегда находил время на пару нудных наставлений для меня. Я не особо любил их, ведь в эти моменты со мной будто говорил какой-то незнакомый бизнесмен. Он критиковал все, что я делал. Злился, когда я с чем-то мешкал, учил всюду искать коммерческую выгоду. Мне больше нравился другой, «утренний» папа, который хвалил мои спортивные успехи.
С судного дня прошло четыре месяца. Я понял: время не лечит. Я по-прежнему вскакивал ночью в холодном поту, дико вертел головой и только спустя несколько секунд понимал, что мне приснился кошмар. Часто по ночам, не смыкая глаз, я мог довести себя мыслями до панических атак. Их вызывало и другое: лес. Я перестал ходить туда, один его вид заставлял сердце бешено колотиться от страха. Ладони потели, перед глазами плясали черные точки, и я был близок к обмороку. Нет, теперь никакого леса и вообще никакой природы. Только бетон и асфальт.
Правое ухо так ничего и не слышало. Вместо звуков шел отвратительный гул. Хуже всего было засыпать: казалось, когда я кладу голову на подушку, кто-то невидимый берет пульт и повышает этот гул до максимума. Чихая, я чувствовал, как через ухо выходит воздух, и ощущалось это мерзко. Я казался себе дырявым как решето. Еще меня злило, что люди говорят так тихо. Приходилось часто переспрашивать: «Что? Что?» Казалось, все делают это специально, чтобы почувствовать превосходство. Будь у меня со слухом все в порядке, они говорили бы громче. Ох, с каким удовольствием я бы стер с их лиц мерзкие снисходительные улыбки!
Новость о трагедии быстро разошлась по школе, меня даже пересадили с четвертой за унизительную первую парту. Впрочем, часть правды удалось скрыть. Люди знали, что меня кто-то избил, но без самых позорных подробностей ― например, о том, как на прощание те ублюдки на меня помочились.
К сожалению, о том, что теперь я вполовину хуже слышу, также быстро узнали. Местный хулиган Вадим Буряков, парень на год старше, как-то крикнул за спиной: «Эй, смотрите! Это тот глухой придурок! Его что, еще не перевели в школу для инвалидов?» ― и вся его компашка гнусно засмеялась. Собственная шутка Бурякову понравилась, и он стал часто доставать меня. Я не реагировал, но выпады меня задевали. Я не представлял, как правильно себя вести.
Иногда в школе я искал глазами Тому, а потом вспоминал, что сразу после смерти Умки она забрала документы и переехала обратно к маме и отчиму. Я был рад этому переезду: видеть предательницу каждый день было бы невыносимо. Впрочем, о Томе я теперь старался думать меньше. Это получалось, благо сейчас все мои мысли были заняты другим ― семьей. Я видел, что с каждой неделей обстановка в доме ухудшалась, и причиной этому считал себя.
В первые нелегкие месяцы после трагедии родители проявляли ко мне максимум заботы, но мне все было мало.
«Ни с кем из них не случалось того, что произошло со мной. Они не понимают, каково это ― быть на моем месте», ― думал я. Мне безумно хотелось, чтобы они поняли, и я постоянно напоминал о себе ― то жалобами, то злобными выпадами. Я чувствовал себя так, будто от меня отняли половинку, а родные остались прежними ― целыми. Я не заслужил такой беды. А раз так, они были мне должны.
Но продолжаться так вечно не могло.
Однажды, растекшись по дивану в гостиной, я смотрел «Дитя тьмы» на огромном телике. Ужастик казался скучным. Искоса я поглядывал на Янку, которая делала за столом уроки. Сестренка сосредоточенно грызла ластик-колпачок на конце ручки в виде феечки Винкс и решала задачу по математике. Рядом сидела мама.
– Семь шариков? ― неуверенно предположила Яна.
– Нет, не совсем, ― сказала мама. ― Ты отняла от десяти три, но так мы получили не общее количество шариков на двух проволоках, а… Подумай сама, что мы получили?
– Шарики на второй проволоке?
– Верно! Вписывай.
Яна старательно вывела цифры.
– А теперь считай. На одной проволоке сколько шариков? ― спросила мама.
– Десять.
– На второй?