А позже ко мне подошел Буряков.
– Спасибо, братан… И ты это… Не злись на меня, мудаком был. В общем, без обид, лады? ― Буряков протянул руку. Я пожал ее. ― И слушай, если кто на тебя бычить начнет, ты мне сразу говори.
Так я официально получил покровительство самого злостного хулигана школы.
Все стало налаживаться. Вскоре, чтобы скрыть шрам на правом ухе и еще раз подчеркнуть свою крутость, я сделал татуировку. Теперь вдоль моей ушной раковины тянулась акула: хищно разевала пасть у самого хряща вверху, а хвост спускался к нижнему краю мочки. Мой внутренний монстр. Мой талисман.
Меня теперь часто звали в разные компании постарше. Увлечения этих ребят отличались от привычных мне в основном, они где-то собирались, сидели с выпивкой, слушали музыку. Мне с ними нравилось. В этих компаниях я чувствовал себя круче, взрослее. Везде я пытался стать своим. Всегда был со всеми по чуть-чуть. Старался всем уделять внимание, запоминать чужие дни рождения, важные события и проблемы. Люди любят, когда ими интересуются. Я знал: чтобы понравиться другим, нужно поменьше болтать о себе и побольше спрашивать. Мне хотелось чувствовать себя в стае, я ненавидел одиночество. И чем больше стая, тем лучше. А мне все было мало.
Смотря на нахального и самоуверенного Бурякова, я невольно, даже сам того не заметив, начал копировать его поведение. Казалось, подражание его дерзким манерам поможет мне стать увереннее и избавит от страхов, которые вечно меня преследовали.
Буряков обожал находить одиноких овечек, отбившихся от стада, и всласть над ними издеваться. Я выбрал своих собственных: одноклассника Рому Цаплина и его друзей, семиклассника Антона и шестиклассника Серегу. «Моя жирная шляпа» ― так я любил называть пухлощекого коренастого Рому, паренька с круглыми и грустными глазами. Антону я дал кличку Ишак за сильно выступающую нижнюю челюсть и крупные зубы. А Серегу я прозвал Пятачком за низкий рост и писклявый голос.
Мне все время удавалось избегать наказания. Но один раз несчастная жертва, убегая от меня по школе, так испугалась, что предпочла сигануть из окна туалета со второго этажа. Скандал вышел огромный, меня даже хотели исключить. Но папе вновь удалось все замять. В итоге меня лишь перевели в простой класс, но такому «наказанию» я только обрадовался: там были почти все друзья, за исключением Егора.
Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы понять: я должен взять на себя роль главы семьи. А вместе с ролью ― и ответственность. Теперь я следил за Янкиной учебой, чистотой в доме, продуктами. Заставлял маму мыться и надевать чистые пижамы. Мы с Янкой сами расчесывали ей волосы ― сестренке эта новая обязанность очень понравилась. Мы даже стали смотреть в сети мастер-классы по прическам и практиковались на маме. Правда, в это время она сидела отрешенная, будто никого и ничего не видела.
– Знаешь что, Стасик? ― однажды сказала Яна мне чересчур задумчиво. ― Мама сейчас похожа не на нашу маму, а на нашу большую куклу. Как будто ее кто-то заколдовал. Это, конечно, весело, но лучше бы мама снова к нам вернулась.
Я поцеловал сестренку в макушку.
– Мама вернется, Яныч. Обещаю.
Новая роль не особо пришлась мне по душе. Хотелось жить беззаботно, поддерживать образ, который я сам выдумал и которому пытался соответствовать: гулять и веселиться, быть крутым, всем нужным, смеяться, смотреть фильмы, ходить в кино и целоваться с девчонками. Не хотелось столько сил отдавать семье и дому.
Зато, на удивление, более-менее наладились отношения с отцом.
Теперь на встречах Янка вовсю щебетала ему: «А Стасик помог мне сделать уроки», «А мы со Стасиком красоту навели дома ― даже паутину под потолком убрали!», «А Стасик сготовил такой вкусный пирог с клюквой, пальчики оближешь! Хочешь попробовать? Я принесла для тебя кусочек и для Алисы тоже!»
После ее слов папа смотрел на меня другими глазами, словно на равного.
Видя, что сын взялся за ум (за исключением редких вызовов к директору из-за жестоких проделок), он даже решил сделать мне подарок: квадроцикл. А потом снова стал предлагать мне провести выходные вместе: с ним, Яной и Алисой. Теперь, казалось, эти предложения звучали искренне. Но я все равно отказывался.
Возможно, «оттепели» способствовало то, что примерно тогда же наладился папин бизнес. Подстроившись под новые обстоятельства, он изменил концепт фитнес-клуба ― идею подсказала Алиса. Они переориентировались преимущественно на женскую аудиторию с детьми: в клубе открылась большая детская комната, появилось много направлений для беременных и молодых мам. Таким образом папа просто поделил клиентов с конкурентами. Дела у него снова пошли в гору, и он заметно повеселел.
Однажды, приехав за Яной, папа даже зашел в дом поздороваться с мамой. Такого он никогда не делал после ухода из семьи. Он еще и принес подарок ― корзину с экзотическими фруктами. Мама приняла корзину, но мне показалось, что ее вид при этом сообщал о надвигающейся войне. Догадка подтвердилась: скоро папе в лоб прилетело манго. Папа убегал к машине, а в спину ему летели мангостины и маракуйя. Мама грозно пообещала, что в следующий раз снарядами будут тыква и кабачки.
Мы с Яной сначала не поняли, почему вдруг папа стал таким внимательным к своей старой семье. Но правда открылась позже и была чертовски неприятной.
Летом после окончания восьмого класса целые дни напролет я носился на квадроцикле как угорелый, а по вечерам тусил в компаниях у фонтана. Мы пили, слушали музыку, целовались с девчонками. С Ксюшей я расстался еще в начале лета: с ней стало скучно. И сейчас у меня не было отношений.
В один из летних дней я несся на квадроцикле по улицам, и тут в нос ударил взрыв знакомых запахов: чердак, дерево, клубника, ваниль, свежеиспеченный хлеб. Я резко нажал на тормоз, так, что чуть не перелетел через руль. Сердце бешено застучало, руки затряслись. Почему я так разнервничался? Что произошло?
Я слез с квадрика и вгляделся в дорогу, тщетно пытаясь разглядеть там кого-то. Глубоко вдохнул, стараясь вспомнить микс знакомых ароматов. Но в воздухе пахло пылью, движком и цветами. Я сконцентрировался на ускользнувших запахах и связанных с ними воспоминаниях. Сердце подпрыгнуло и очутилось в горле, когда я наконец вспомнил. Так пахло от Томы. Это запахи ее дома, а клубника – аромат любимых духов.
Губы задрожали от гнева. Как она смеет возвращаться сюда? Я прогнал ее, она не должна больше приезжать! Я запретил ей, но она нарушила мой запрет! Тварь, предательница. Если только она мне попадется, от нее живого места не останется!
Настроение упало. Не хотелось ни гонять дальше, ни идти к парням. Я пошел домой и до позднего вечера играл с Янкой в «выберись из плена»: мы по очереди связывали друг друга, и кто быстрее развяжется, тот и победил. Я выиграл.
Перед сном я долго разглядывал в окно деревянный дом, выкрашенный голубой краской. Смотрел четко в одно окно, ждал, когда в нем загорится свет. Но окно так и осталось темным. Может, мне показалось? И это была не Тома? Просто разная смесь запахов вызвала фантомные воспоминания.
Ночью мне снова приснился кошмар. Я был заперт в горящем доме и никак не мог найти выход. Пламя охватывало тело, колючие языки уже заживо сдирали плоть. Я так и не вскочил, прожил весь кошмар, а утром чувствовал себя ужасно разбитым.
7
За две недели до начала нового учебного года мне позвонила классная руководительница и сообщила новость: на линейке я должен нести флаг. Перед первым сентября было две репетиции. На них я и двое старшеклассников учились маршировать.
Я шел слева, мне достался флаг области. По центру ― одиннадцатиклассник с флагом России, справа от него ― десятиклассник с флагом города. Дело оказалось непростым: тяжелый флаг кренился, ходьба в ногу давалась нелегко. Потребовалась даже третья репетиция, вечером 31 августа.
Линейка начиналась в восемь тридцать. Я встал в шесть. «Я хуже девчонок, чесслово!» ― всегда думал я за долгими сборами. Я и правда много времени уделял своей внешности. В школе ввели форму, но не одинаковую, которая превращает всех в птенцов из одного инкубатора, а просто деловой стиль. Я обрадовался: считал, что подобные вещи придают мне крутости и прибавляют пару лет. Я мог долго любоваться собой в зеркале, с удовольствием отмечая, как же мне идут рубашки и костюмы.
Я погладил свою и Янкину одежду, с тоской думая о том, что ровно год назад на линейку нас с Янкой собирала мама. Сейчас же она спала. Но вообще свои вещи я всегда любил гладить сам. Идеальных стрелок на брюках добиться непросто, но я навострился. Испортить стрелки очень легко ― достаточно провести утюгом не по нужной линии, и случится катастрофа: по брючине будут идти две параллельные линии, и от лишней уже сложно избавиться. Глажка ― важное и ответственное дело, поэтому я занимался ею сам.
На удивление, небо было ясным. Обычно по закону подлости небо посылает первого сентября самую мерзкую погоду в году. Как будто Бог ненавидит детей и думает: «О, у этих недомерков сегодня линейка? Созываю черные тучи со всей Земли! Летите к школам! Нечего этим мелким ушлепкам под ласковым солнышком час слушать директорский бубнеж! Пусть намокнут, испортят прически и изговняют свои новые туфли и брюки!» Но сегодня, посмотрев в окно, я удивился. У чувака в небе явно было хорошее настроение.
На завтрак я съел яблоко и творог со сметаной и выпил чай. Принял душ, высушил и уложил волосы лаком, чтобы создать из светлых вихров благородный беспорядок. Успел даже глянуть новый выпуск «+100500». Я любил завтракать в неспешном ритме, что-нибудь смотреть за едой.
С друзьями я встретился минут за пятнадцать до линейки. Были все, кроме Егора. Мы курили за гаражами рядом за школой, обсуждали сериал «Skins» и сиськи Дыньки ― бывшей моей одноклассницы, хорошенькой длинноногой блондинки. Я ее еще сегодня не видел. Неужели ее дыньки и правда так подросли? Все так о них трещат, что слюнки текут. Хорошо бы подкатить к ней и самому убедиться. Эх, может, зря я с ней расстался в прошлом году? Хотя нет, не зря… Дынька, она же Даша, ― лучшая подруга Томы, и, смотря на Дашу, я невольно думал о Томе, а это могло в любую секунду испортить мне настроение.