Наконец я остановился посередине поля. Тома возмущенно закричала:
– Куда ты меня привез? Мне нужно к Даше!
Не отвечая, я слез, помог Томе снять шлем, в котором она снова запуталась, достал сигареты, закурил и задумчиво посмотрел вдаль.
– Зачем ты привез меня сюда? ― допытывалась она.
– Просто постой рядом и помолчи, – велел я.
Тома спросила, за что я так с ней? Зачем рассылаю от ее имени пошлые анкеты?
Дура… Как же не догадалась – это просто был мой способ убежать от реальности.
И тут, посмотрев мне в глаза, Тома тихо спросила:
– Что с тобой происходит?
В ту минуту меня разрывали два противоречивых желания. Сжать Тому в объятиях, рассказать ей обо всем, чтобы она шептала мне ласковые слова и гладила по голове, баюкала. В детстве она всегда успокаивала меня, когда я падал и до крови расшибал колени и локти. Или… заставить ее рыть самой себе могилу здесь же, на этом чертовом поле, как можно скорее? Я резко ответил Томе: ни черта она не поймет. Таким, как она, ничего не объяснить: они вечно выставляют себя жертвами и пытаются убедить в этом всех вокруг.
Поняв, что вот-вот сойду с ума и расколюсь надвое, я все же решил отпустить ее. Испуганный и жалкий вид Томы привел меня в чувство, отвлек от проблем. Я отвез Тому к Даше. Она соскочила с квадроцикла в одно мгновение и быстро зашагала к двери подъезда. Я понесся прочь. Я дал себе обещание, что не буду слишком часто приближаться к ней. Буду пугать ее, но издалека.
Но обещание я нарушил.
В этот же вечер я пошел в магазин: дома кончились продукты на завтрак. Положив в корзинку сырки и мюсли, я еще походил вдоль полок, выбирая Янке вкусняшки. Почему-то я думал о том, что́ из вкусняшек могло бы понравиться Томе… Она обожала шоколад с марципаном, печенье «Кокосанка», «Скиттлс», «Морские камушки»… Я не заметил, как положил в корзинку пачку «Кокосанки». Потряс головой и выложил. Янка ненавидит кокосовый вкус… В итоге я взял для сестренки вафли «Леди джем».
По дороге домой, свернув из переулка на свою улицу, я опять столкнулся с Томой. Она выглядела ужасно: с разбитым носом, в грязи, растрепанная. И этот вид не вызвал у меня никакого злорадства ― только внезапную тревогу и жалость.
– Гном, что с тобой? ― кинулся я к ней. ― Кто обидел?
– Отвалите от меня! ― выкрикнула Тома с отчаянием. ― Ты и твои девки! Задолбали! ― Она изо всех сил толкнула меня и побежала к дому.
Я ринулся следом. Я сразу понял, кто за всем этим стоит: Лена. Наверняка она сегодня видела, как я вез Тому на квадроцикле.
– Тома, да подожди ты!
Тома быстро открыла калитку и, юркнув внутрь, заперла ее за собой. Я стал долбиться в калитку. Чувствовал, что Тома стоит с той стороны, не уходит.
– Том, открой! ― все звал и звал я. ― Я знаю, ты там!
Молчание.
– Она не должна была, это ее не касается. Она ответит за это, слышишь?
Раздались быстрые удаляющиеся шаги. Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, я в мрачном настроении поплелся домой.
На следующий день в школе, увидев Голядкину в толпе у раздевалки, я дернул ее за руку и отвел к стене.
– Какого черта ты полезла к ней вчера? ― рявкнул я.
– Ты о чем? ― уставившись на меня, Лена невинно захлопала ресницами.
– О Мицкевич. Это ты ее избила!
Тут же Голядкина огрызнулась:
– А какого ты ее катаешь? Она к тебе липнет, я что, молча это проглотить должна? ― Лена слегка толкнула меня, а затем, прислонившись к стене, скрестила руки на груди.
– Так мне об этом скажи, если хочешь поиграть в скандальчики! ― Я изобразил в воздухе кавычки. ― А к ней не лезь.
– А чего у тебя к ней? ― Лена смотрела исподлобья, очень раздраженно.
– Тебя не касается, ― отрезал я.
– Ты с ней трахаешься? ― Она повысила голос. Несколько человек, проходящих мимо, удивленно обернулись на нас.
– Между нами ничего нет. Я с тобой мучу. ― Я в знак примирения обнял Лену за талию и притянул к себе. Но она недовольно вывернулась и отошла на шаг назад.
– А с ней что?
– А с ней другое.
Лена хмыкнула.
– Нет. Так дело не пойдет. Я же вижу, она прям лезет к тебе. Она плохо уяснила вчера, видимо. Придется еще раз объяснить.
И тут я не выдержал и дал ей пощечину. Лена вскрикнула и схватилась за лицо. Мимо проходили люди, стоял шум и гам. Но теперь наступила мертвая тишина. На нас все уставились.
– Только попробуй еще раз к ней подойти, ― пригрозил я.
– Ты мудак, Шутов! ― рявкнула Лена. ― Между нами все кончено! Иди трахай эту свою уродку, мне плевать уже!
И она убежала.
После школы, идя домой, я ненадолго задержался у дома Томы. Постоял, заглянул в окна. Сейчас я не чувствовал к ней ненависти, была лишь усталость ― от всего. Наверное, и к лучшему, что я расстался с Голядкиной. Все равно все это было несерьезно.
Я взглянул на фонарный столб, у которого в детстве мы с Томой так любили играть вечерами. Я достал маркер и написал на нем: «Не спеши меня ненавидеть» ― сам не знал зачем, просто минутный порыв. Может, хотел, чтобы Тома заметила надпись. И чтобы хотя бы один человек на свете поверил в то, что я могу быть лучше, чем есть.
Конечно, через день я уже пожалел о надписи и подошел к столбу, чтобы стереть ее. Но за меня это сделал дождь. Я решил, что и это к лучшему.
Тома не должна видеть меня слабым.
Спецшкола. Месяц 10
Стасу снился сон о прошлом. Им с Томой было лет по восемь, они сидели на чердаке в доме ее бабушки. Развалившись на огромных подушках от старого дивана, играли в игру. У Стаса в руках был альбом. Он нарисовал там большой квадрат и разделил на 25 квадратиков.
– Что ты наденешь на бал? ― спросил он Тому.
– Трусы.
– Еще?
– Лифчик. Майку. Джинсы.
– Еще?
– Косуху.
– Еще?
– Мартинсы.
– Еще!
– Ммм…
В каждом квадратике Стас рисовал озвученный Томой предмет. Когда всю необходимую одежду назвали, он перешел к другому вопросу:
– Что ты возьмешь с собой на бал?
– Барабан.
– Еще?
– Барабанные палочки.
– Еще?
– Гитару. Рок-группу.
– На чем ты поедешь?
– На джипе.
Заполнив все клетки, Стас попросил Тому выбрать число от одного до десяти. Тома выбрала восемь; Стас понял почему: это день его рождения. Он стал считать клетки и зачеркнул восьмую ― носки. Затем начал считать заново с девятой клетки. Он все вычеркивал и вычеркивал клетки, а Тома то возмущалась, то хихикала:
– На чем же я поеду? Ладно, доберусь на поезде. Как я буду без майки? Придется наглухо застегнуть косуху!
Стас вычеркивал клетки до последней. Итог: Тома пойдет на бал абсолютно голая, пешком, с одними барабанными палочками. Она фыркнула:
– Ими же даже не прикроешься! Зато можно отбиваться от маньяков.
Друзья покатились со смеху, представив эту картину. Затем Тома забрала у Стаса альбом и фломастер, нарисовала еще один квадрат и заявила:
– Так, а теперь твоя очередь! В чем ты пойдешь на бал?
Ответить Стас не успел. Пол вдруг исчез, и он провалился вниз. Руки и ноги потеряли способность двигаться, их будто залили свинцом… Стас попытался закричать, но губы слиплись. И тут он открыл глаза.
Куда вдруг поехала его койка, почему он не смог закричать? Панически скрутило живот, но уже спустя несколько секунд Стас все понял. Ему заклеили рот скотчем, пока он спал. Стащили на пол, накинули сверху одеяло. Стас отбивался, но противников было человек пять, не меньше. Конечно, зачинщик ― Резак. Стас успел заметить его ухмылку.
Стаса закатали в одеяло, как начинку для шаурмы в лаваш. Раздался звук, будто скотч отлепляют от ленты. Так и оказалось: Стаса замотали липкой лентой поверх одеяла, чтобы он не смог выбраться. Затем его толпой подняли и куда-то понесли. Мучители старались не шуметь: хихикали тихо, шли осторожно.
Стаса опустили, а затем подтолкнули в бок. Он мешком покатился по какой-то неровной и наклонной поверхности. «Лестница!» ― пронеслось в голове. От каждого удара о ступеньку внутренности кто-то сминал, словно жестяные банки.
– Что за шум? Что здесь происходит? ― раздался грозный голос, и, судя по топоту, шпану Резака как ветром сдуло.
Одеяло раскрутили, Стаса освободили. Тот отлепил скотч ото рта, поднял глаза и увидел Светлану Игоревну.
– Ты видел, кто это сделал? ― строго спросила она.
– Нет, не видел.
Конечно же, она не поверила и сурово сдвинула брови.
– Не выгораживай нарушителей, Стас. Мы здесь не допустим такого беспредела. Подумай хорошо и ответь на вопрос. Кто это сделал?
Но Стас упрямо покачал головой.
– Не увидел.
Светлана Игоревна вздохнула.
– Ладно, иди в кровать. А вам тут чего? ― рявкнула она появившимся на лестнице любопытным, которых разбудил шум. ― Бесплатный цирк, что ли? А ну марш по комнатам! И чтобы никаких разговорчиков!
Все разошлись.
– Резак, вот урод, ― причитал Коля, когда все улеглись. ― Хоть караул на ночь выставляй. Сейчас Шутов, а завтра кто? Я? Васяй? Игнат?
– Я одного не понимаю. Почему этому уроду все сходит с рук? ― спросил Васяй.
Ответа ни у кого не нашлось. Все еще немного повозмущались и улеглись спать. Заснуть у Стаса долго не получалось. Как только Стас задремывал, перед глазами оживало свежее воспоминание: его бросают с лестницы. Он тут же вздрагивал и просыпался.
На следующий день Стас чувствовал себя разбитым. На перемене в середине учебного дня, подойдя к туалету, он услышал из помещения голоса Резака и Круча.
– Оставил бы ты его, а? ― устало сказал Круч.
– А ты что, мамочка его? ― Резак заржал: ― Иди молочка ему дай, пусть соснет.
– Может, и мамочка, ― отрезал Круч. ― А может, его адвокат. Официальный представитель, ангел-хранитель, друг или случайный прохожий. Тебя парить не должно.
– Неправильных друзей ты завел, Круч, ― в тоне Резака слышалась угроза. ― Вот чего он тебе сдался? Белобрысый, смазливый, как Барби, только с членом. Как его там… А, вспомнил! Кен. А может… ― он хихикнул особенно сально, ― ты того, это самое?..