И тогда отец влепил ему пощечину. Он не рассчитал силу: из глаз Стаса посыпались искры. Не сказав больше ни слова, отец ушел.
Все взгляды сидящих вокруг семей устремились на Стаса. Коля, замерев, смотрел на него круглыми глазами, у раскрытого рта зависло пирожное, которое он не успел надкусить. И именно Коля первым отреагировал на ситуацию.
– Мам, пап, а давайте позовем Стаса? ― сказал он с напускным восторгом. ― Стас, иди к нам, у нас есть пирожки!
– Конечно, отличная идея! И борщ еще остался, ― подхватила его мама.
– Отлично! ― Коля обрадовался. ― Стас, подползай!
Когда Стас пересел к Коле, его тут же обложили едой и окружили заботой. И он позволил потоку тепла от этих чужих ему людей подхватить его и унести прочь от его собственных проблем, хотя бы на короткое время.
Июль выдался отвратительным, лило не переставая. До свободы осталось полторы недели, а иконка все еще была у Резака. Но Стас наконец-то понял, как ее забрать, и для осуществления плана выбрал самый холодный и грязный день.
Драка намечалась на пятачке между жилым корпусом, чередой мусорных контейнеров и забором. О ней, чтобы не привлекать внимание взрослых, известили узкий круг. В основном тут были друзья Стаса и компания Резака, но также и парочка-другая нейтральных ребят. Все обступили Стаса и Резака кольцом. Волоски на руках Стаса встали дыбом: он, как и Резак, был без ветровки, в одной футболке.
– Когда все закончится, ты будешь походить на нежную отбивную, Барби. ― Резак поиграл мускулами. ― А твоя драгоценная иконка полетит в унитаз.
Он ходил из стороны в сторону, словно хищник в клетке, которому не терпелось выбраться на волю. Стас же не отвечал, не двигался и сохранял спокойствие. Зрители были недовольны таким скучным фильмом.
– Харе уже трепаться!
– Нам тут до вечера мокнуть?
– Меньше слов, больше дела!
– Погода отстой! Резак, уделай его по-быстрому и пойдем.
Резак так глянул на зрителей, что те быстро заткнулись. Ему нравилось издеваться и накалять обстановку постепенно.
– Я знал, что у тебя маленький мозг, Барби, но не подозревал, что настолько, ― протянул он. ― О чем ты только думал? Ты что, бессмертный? Или, выучив пару приемчиков, решил, что порвешь меня? Всем бы твою самооценку!
– Клиенты грустят, шеф-повар! ― Стас вздернул подбородок. ― Ты обещал им нежную отбивную. Так может, перейдем к делу?
Резак сжал кулаки и направился вперед. Но, не успев сделать и трех шагов, он замер в полном оцепенении. Этого он точно не ждал: Стас, сжав кулак и размахнувшись, со всей силы ударил по лицу…
Себя.
Он сгорбился, но тут же выпрямился и снова врезал себе. Удар пришелся по носу, брызнула кровь. Затем Стас взял себя за ворот футболки и впечатал в бетонный забор.
Все смотрели на это с ужасом, замерев и задержав дыхание. Никто не говорил ни слова. А Стас избивал себя в кровь. Теперь руки словно жили собственной жизнью, и у них была четкая цель: убить своего хозяина. Стас снова и снова оттаскивал себя за воротник от забора, чтобы с разбегу врезаться спиной в бетон. Он бил себя, душил, валил в лужу, топил в грязной воде. Бросился в сторону контейнеров, упал на землю, контейнер приземлился сверху, окатив дождем из мусора.
– Что он творит? ― раздался чей-то шепот. Первые слова за несколько минут. ― Он полный псих!
Друзья явно боролись с желанием броситься к Стасу на помощь, скрутить руки. Но они знали: нельзя, надо просто стоять и наблюдать. Так велел он сам. И теперь его «новые мушкетеры» нервно топтались на месте. На их лицах он видел ужас и страдание. Казалось, они чувствуют всю боль Стаса, разделяют ее с ним.
Резак так и не пришел в себя. Он находился будто под гипнозом и не отрывал от Стаса хмурого, недоумевающего взгляда. Казалось, жуткое зрелище заворожило его.
Удар по лицу. В живот. В грудь. Бросок в стену. Стас рычал, ревел, тяжело дышал, выл. Он бросал себя из стороны в сторону, падал, бился о стены и углы. Казалось, он бьется со своим внутренним чудовищем, пытается вытравить его и уничтожить.
Лицо было все залито кровью, грязью и потом. Футболка ― разодранная, мокрая, в бурых разводах. По рукам текли темные струи. Волосы были настолько грязными, словно Стас из блондина стал брюнетом. Он ничего не видел перед собой: от постоянных ударов мир будто скрылся за темной вуалью. Все плыло, кружилось, в ушах звенело.
В конце концов силы покинули Стаса. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Перед тем, как упасть в грязь лицом, Стас увидел вдалеке, среди грязных луж, ярко-синее пятно.
Расцвела первая синяя примула: привет от Круча.
― Стас, как себя чувствуешь? ― отстраненно спросила Светлана Игоревна, зайдя в палату в изоляторе.
– Так, будто меня намотало на токарный станок, ― прогнусавил Стас, приподнявшись с койки.
Она внимательно изучала его лицо. Посмотреть было на что: по цвету оно сейчас походило на карту почв из географического атласа за восьмой класс. Здесь были области всевозможных оттенков от светло-розового до бордово-коричневого. Нос напоминал обширный участок чернозема, кожа под глазами ― торфяно-болотные области, губы ― рыхлый суглинок. К тому же лицо распухло и сильно болело. Дико пульсировало в висках. Один глаз заплыл. Стаса всего колотило от лихорадки: поднялась температура. Парацетамол, который пару часов назад дал ему врач, уже не действовал.
– Может, перенесем разговор, пока не окрепнешь?
– Нет уж. Давайте сейчас. Говорите, что хотели.
– Тебя Данил избил? ― спросила она.
– Нет, я сам.
Она не поверила. Но почему, когда говоришь правду, тебе не верят?
– Ты осознаешь всю ответственность? Если тебя избил Данил, значит, вся вина на нем, ты ни при чем. За все два года обучения здесь…
– Вы хотите сказать ― отсидки? ― прервал Стас. ― Это не место обучения. Не чертова школа. Это ― место отбывания наказания. Разные вещи.
– Это место, в первую очередь, ― учебно-воспитательное учреждение. Оно существует для реабилитации. За все два года пребывания здесь ты показал себя с хорошей стороны, в отличие от Данила. Чуть больше недели до окончания обучения ― и вдруг ты сам наносишь себе эти жуткие увечья? Это как-то притянуто за уши. Если ты объяснишь мне свою мотивацию, я с удовольствием послушаю.
– Нет мотивации. ― Стас отвел взгляд. Не хотелось, чтобы Светлана Игоревна по глазам поняла, что он врет. ― Захотел ― нанес.
Наступила пауза. Светлана Игоревна задумчиво посмотрела в окно.
– Позволь мне рассказать тебе о последствиях, Стас. Если все эти раны ты сам нанес себе, значит, у тебя есть некие психические проблемы, с которыми мы, воспитатели, обязаны разобраться. И твой выпуск придется отсрочить на неопределенный срок, пока мы не будем уверены в твоем ментальном здоровье.
Израненные губы Стаса задрожали.
– Вы не имеете права, ― прошептал он.
– К сожалению, имеем. Это прописано в договоре, который подписывали твои родители. И как бы сильно мне ни хотелось, чтобы ты побыстрее покинул школу и начал жизнь с чистого листа, я не имею права отпустить тебя, пока не буду уверена, что с тобой все хорошо.
Нет! Они не могут, не смеют продержать его здесь еще! Десять дней, у него осталось десять дней и ни днем больше.
– Если ты пойдешь навстречу, ответишь на мои вопросы, обещаю, что очень скоро ты выйдешь отсюда, ― сказала она с мольбой. ― Прошу, Стас. Позволь мне помочь тебе. Не закрывайся больше.
Стас немного подумал и нехотя кивнул.
– Ты все еще утверждаешь, что сам поранил себя?
– Да. Сам. Спросите парней, там много народу было.
Светлана Игоревна вздохнула.
– В этом и проблема. Мнения разделяются. Половина говорит, что Данил тебя избил, вторая половина ― что ты сам. И я не пойму, кому верить.
Стас с любопытством посмотрел на нее. Ничего себе! Интересно, кто соврал и зачем? Чтобы выгородить его? Или, наоборот, помочь Резаку?
– А что говорит сам Данил?
Зря спросил. И так понятно.
– Конечно, что ты сам себя избил. Ему это было бы выгодно.
– Два участника конфликта вам говорят, что это было так, и вы все еще не верите? ― Стас поднял брови, пытаясь изобразить удивление. Лицо тут же вспыхнуло болью.
– Но это абсолютно нелогично, Стас, ― нахмурилась Светлана Игоревна. ― Один из вас врет, и я хочу докопаться до правды.
Интересно, а почему двое не могут лгать? Или, наоборот, оба ― говорить правду? Да Стас Шутов ― одна сплошная нелогичность!
– Где он сейчас? ― спросил Стас. ― Резак?
– В карцере.
– Я сам себя избил, мне больше нечего сказать, ― отрезал он. ― Еще вопросы?
Светлана Игоревна немного помолчала. Она явно знала, о чем собирается спросить, но раздумывала, с какой стороны начать.
– Стас, до меня дошла информация, что вы с Данилом часто конфликтовали… Из-за какой-то вещи.
Стас вскинул голову.
– Это личное.
Это не должно ее касаться, это только между ним и Резаком.
– А что, если я скажу, что эта вещь сейчас у меня?
Светлана Игоревна подняла кулак и разжала его. Иконка скользнула вниз, повисла в воздухе на шнурке, который зацепился за палец. Стас смотрел на нее с изумлением.
– Как? Откуда?
– Данил сам мне ее отдал. Сказал, он брал ее на время. Но я все поняла.
Стас задумался. Значит, все было не зря. Резак решил оставить в покое этого психопата Шутова и не связываться с ним. А то, глядишь, он вообще сам себя замочит, а виноват будет Резак. И тогда его из спецшколы отправят экспрессом в колонию.
Стас потянулся за иконкой. Но Светлана Игоревна убрала руку.
– Я отдам тебе ее, когда скажешь, почему эта вещь тебе так важна.
Стас молчал.
– Стас? Я жду ответа.
Снова молчание.
– Она напоминает мне об одном человеке, ― в конце концов сказал он, с трудом справившись с комом в горле.
– Это хороший человек?
– Очень хороший.
– И что он сделал тебе?