тает.
– Посмотри же на меня, ну! ― крикнул я.
И она подчинилась. Наши взгляды пересеклись. Моя первая победа, я воспрянул духом. Помедлив, я попросил ее открыть чертовы решетки ― мягко, ласково, не сомневаясь в том, что она подчинится. Она слабая. Она сломается. Ведь так?
Но тут я заметил, как Тома сжимает что-то в руках. Внизу, у земли, что-то блеснуло ― и на меня посыпался песок вперемешку со строительной пылью, мелкой, как мука. Мою тюрьму сразу заволокло густое серое облако, я закашлялся. Господи, что она творит? У нее в руках лопата, и она закапывает меня!
И тогда мои кишки скрутило тугим узлом. Это казалось безумным, немыслимым, но это происходило. Снова раздался удар лопатой о землю. И снова меня окатило песком вперемешку с мелкими камнями. Тома работала лопатой механически, спокойно, так, будто каждый день закапывала людей. На лице не отражалось ничего. Наверное, она готовилась к этому моменту и заранее выключила все эмоции. В противоположность мне.
Сначала я думал: она просто меня пугает. Это же Тома, замученная мышка, она не посмеет намеренно причинить кому-то вред. Мой страх ненадолго прошел, его даже сменил гнев. Я весь в песке, сижу в чертовой яме, на голову мне сыплют землю. Как я докатился до такого? Это же дно, в прямом смысле слова. Я то смеялся, пытаясь показать что эта игра меня забавляет, то ругался и кричал угрозы. Ей было все равно.
Потом я попытался выбраться: вцепился в решетки, зашатал их. Тома тут же наступила мне на пальцы, и я, взвыв и выругавшись, отпрянул. А земли все прибывало, ноги уже увязли.
Больше я не смеялся ― только кричал, чтобы она прекратила свои игры. А потом я забыл и само это слово ― «игры»: они кончились. Глаза Томы были безумными и пустыми. Она словно стала роботом, запрограммированным на одну-единственную цель: живьем закопать Стаса Шутова. И наконец мне действительно стало страшно.
Я испытал все то же, что и тогда, три года назад, у костра в лесу. Там я дрожал от страха и мучился неизвестностью: что же сделают со мной баракские ублюдки? Сейчас изменилось лишь одно: я точно знал, что со мной будет.
Я дышал урывками из-за пыли, кашлял. Я будто тонул. Все мои чувства превратились в оголенные провода. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким слабым и жалким, как в тот момент. И таким настоящим, без всяких масок. Я признал свое поражение и победу Томы. Я недооценил ее.
Я много болтал: то дрожал и скулил, то орал проклятия и угрозы, то снова жалобно просил освободить меня и обещал уехать за тысячу километров. Я предлагал Томе золотые горы и сразу же грозил страшной расплатой. Я сходил с ума. Но я знал: все бесполезно. Я так боялся, что однажды превращу ее в монстра… А ведь я уже это сделал. И этот новый монстр намного сильнее и безжалостнее меня самого.
Я понял, что умру. Подумал о Янке. С болью представил ее плачущей на моих похоронах. Да и будут вообще похороны? Найдут ли меня? И разве то, что сейчас происходит, нельзя назвать похоронами? Я обхватил руками голову, чтобы создать себе хоть какую-то воздушную подушку, закрыл глаза и замер. Больше я не мог бороться. Нужно сохранить хотя бы крупицы сил. Хотя зачем? Я был обречен с самого начала.
Но тут что-то произошло. Сначала пропали ужасные звуки: стук лопаты и шорох песка. Я подумал, что оглох еще и на второе ухо, но тут почувствовал, что могу дышать. На меня больше не сыпалась земля. Я поднял голову и посмотрел на Тому. С ней… что-то произошло. Она снова превратилась в человека. В глазах читались удивление, сомнение и какая-то томительная тоска: тоска по тому, чего уже не вернуть. Она смотрела на меня со слезами. В глаза? Нет, чуть ниже.
Она смотрела на иконку, выбившуюся из-под толстовки.
Эта иконка чертовски много значила для меня. Неужели… для Томы тоже?
Да, Тома. Я до сих пор ношу ее, не снимая.
Раздался спасительный звук: Тома воткнула лопату в землю, бросилась на решетку, вцепилась в нее, низко наклонилась. Теперь я мог дотянуться до ее лица. Пряди волос свисали сквозь прутья. Тома все всматривалась в меня. Я протянул руку и накрутил ее локон на палец.
Тома… Тома, ты снова простила меня. Мое чудовище оказалось сильнее твоего, но вот человек внутри меня слабее, чем твой. А еще я знаю твой секрет. Знаю, почему у тебя волосы вьются. Потому что ты вот так вот их крутишь, когда нервничаешь. Со мной ты стала совсем кудрявой.
Я тихо сказал ей: то, что она собирается сделать, для нее не выход. Даже если она забросает меня землей, то все равно будет видеть в кошмарах. Тома все молчала, решетку открывать не спешила, но я знал: больше она не возьмется за лопату.
Я сделал еще одну попытку заговорить с ней. Но не получил ответа.
О чем же ты молчишь, Тома? Мне этого никогда не узнать.
Казалось, прошла вечность. От того, что голова все время задрана, у меня затекла шея. Пахло строительной пылью и сосновыми иголками. Я слышал дыхание Томы, стук своего сердца, а вдалеке – пение птиц. Я не чувствовал радости от того, что меня помиловали. Я был выжат. Я почти не осознавал действительность. И вдруг Тома поднялась, отошла, а вернулась уже с ключами. Она отперла замок и, посмотрев на меня, тихо сказала:
– Ты убит, Стас. Иди домой.
Она ушла. Еще несколько минут я в оцепенении смотрел на небо сквозь решетки, будто собака, уставшая рваться с поводка, который в конце концов отстегнули. В моей жизни наступил очередной переломный момент.
Возвращение из спецшколы
1
Родные забрали Стаса, Колю, Мирона и Васяя из спецшколы в один день ― это был своеобразный неофициальный выпускной. Друзья в последний раз прошлись по территории, осмотрели ее уже новым взглядом. Никто не собирался скучать по этому месту. Сейчас, когда свобода была так близко, все здесь казалось еще более унылым и бесцветным.
Сначала приехали за Колей. Друзья, обнявшись, обменялись контактами и договорились встретиться в ближайшее время. Затем приехали за Мироном, и почти сразу ― за Васяем. Всех «новых мушкетеров» забирали их родители, а вот Стас знал, что никто из его семьи не приедет.
Друзья покинули школу еще в первой половине дня, но Егор смог приехать только вечером. Зато Стас был безумно ему рад. Они сразу поехали к Шутовым домой: Стас мечтал скорее увидеть семью.
Но встреча прошла совсем не так радужно, как он представлял.
Оказалось, что в доме новый глава семьи. У матери появился другой мужчина. Стас не видел его, но понял это по стопке журналов на автомобильную тематику, по сверкающей кухне, отсутствию бутылок, по чистым полам и лосьону для бритья в ванной, а главное ― по сияющему и цветущему маминому виду и уложенной прическе. Да, мама была непривычно красивой. Стас ее такой и не помнил.
И надо бы радоваться… но Стас почувствовал себя паршиво: его списали в утиль.
Что-то изменилось и в мамином взгляде: Стас будто стал ей чужим. Она с неудовольствием и опаской наблюдала, как Янка обнимает брата, а потом, не выдержав, положила руки ей на плечи и твердо отвела в сторону. Как будто… боялась? Боялась, что Стас может навредить сестре? Но это же чушь! Приветственный ужин вышел напряженным. Обстановку разряжала одна Яна, которая как-то умудрялась одновременно и есть, и болтать без остановки.
После ужина Стас прямо спросил маму о том, что случилось в его отсутствие. Ей пришлось признаться: да, у нее роман, и уже давно. Дядя Вова живет здесь, Янка его обожает, и он души в ней не чает. Янка подтвердила слова мамы: дядя Вова ужасно клевый и он подарил ей велосипед.
Что-то внутри надломилось. В голове поднялся хаос.
Егор все понял с одного взгляда. В комнате Стаса они остались наедине, и друг быстро заговорил: он все продумал, они продадут квадрик Стаса, а если понадобится, то старую тачку Егора, будут снимать квартиру, пойдут работать на заправку или в «Макдоналдс»… Продолжат учебу ― Егор уже подобрал варианты. Все будет зашибись. Они круто заживут! Но Стас окончательно впал в уныние. Он твердо решил уехать отсюда сегодня, больше не останется в доме, где никому не нужен.
Егор сообщил, что уже нашел жилье в соседнем городе, даже переехал и обустроился. Сегодня они вместе туда и отправятся.
Стас нервно собирал вещи, а в груди поднималась злость. Вот, что имел в виду папа на встрече в спецшколе. Он знал, что у мамы роман, она начала новую жизнь. Оказывается, все вокруг стало лучше, пока Стаса не было. Как будто он все вокруг себя только разрушал.
Янка не хотела отпускать Стаса. Он пообещал, что они будут видеться очень часто, хотя внутренне злился и на нее тоже. Променяла его на какого-то дядю Вову, продалась за дурацкий велик… Вот пусть дядя Вова с ней играет в «инквизицию» и «камеру пыток», а он, Стас, уходит в отставку.
Уже была ночь, когда друзья заехали к Егору, забрали кое-какие вещи и покатили дальше. За рулем был Стас. Вместо того, чтобы выехать на шоссе, он свернул к центру города: вспомнил, что сегодня выпускной у одиннадцатиклассников. По традиции после ресторанов все выпускные классы собирались у центрального фонтана, где сидели до утра.
Стас ехал туда. Он хотел встретиться с Томой.
Стас быстро мчался прочь из города. Руль он сжимал так, что побелели пальцы. Перед глазами стояла пелена слез.
Слева тянулся длинный дом из рыжего кирпича. Вдоль первого этажа пестрели вывески: «Парикмахерская “Каприз”», «Мир обуви», «Аптека от склада». Справа шел низкий железный забор в форме пчелиных сот, отгораживающий проездную часть от широкого тротуара. По другую сторону тротуара ― палатки: «Союзпечать», «Овощи и фрукты», «Столото» с лотерейными билетами… Сейчас, ночью, все освещало теплое сияние фонарей. Город спал.
А ведь Егор предупреждал, отговаривал… не хотел, чтобы Стас увидел Тому у фонтана. Взрослую Тому в длинном зеленом платье. Тому, которую нежно гладил по руке другой парень. Тому, которая, в отличие от Стаса, смогла отпустить прошлое и обрести счастье. Тому, у которой все будет хорошо ― без Стаса.