нами падали ей на плечи. От природы они всегда вились, но Вера предпочитала утюжок. Парижанки почему-то всегда ходили чуть-чуть растрепанными, это было так очаровательно, что она решила отказаться от выпрямления.
Они шли по густо усаженной деревьями и кустарником аллее кладбища. Справа и слева располагались могилы и аккуратные прямоугольные склепы, иногда попадались скульптуры — настоящие произведения искусства: ангелы, Мадонны. Пахло влажностью и мхом.
Они шли по кладбищу! А Вера почему-то думала о том, как теперь будет укладывать волосы… Это защитный механизм психики. Вчера потеряв сознание, она как будто перевела произошедшее в режим «это было или нет, приснилось или показалось». Они шли на место, где пропал первый мальчик, второй был уже мертв, а она перебирала в уме, какие средства для укладки купит в ближайшем от Л’Эшикье супермаркете и стоит ли обзавестись береткой. Синей или красной?
Стоп! Что же она делает? Впадает в детство? Нужно взять себя в руки, сделать все для расследования, а потом думать о всякой ерунде!
Вчера она помогла разоблачить маньяка! Лицо Веры скривилось. Нет, она выставила себя на посмешище перед всем Парижем… Нет, нет! Все-таки разоблачила негодяя! Медсестра в палате сказала ей столько теплых слов в благодарность, а потом и врачи тоже восхищались. И полицейские хвалили, но, правда, некоторые неприятно шутили.
О боже, она еще не видела новости… И Эмиль подозрительно молчит. Он вообще ничего не сказал про Куаду. Его арестовали или нет? Она вчера так кричала в камеру! Наверное, вышло просто ужасно…
— Куаду арестован? — нарушила Вера тишину кладбища, прерываемую разве что щебетанием птиц, прятавшихся в пронизанных утренним солнцем ветвях деревьев.
Эмиль шел, низко опустив голову и засунув руки в карманы толстовки. Отвечать он как будто не собирался.
— Куаду арестован? — повторила Вера громче.
— Что? — вздрогнул он, убрав с лица капюшон. — Нет, не арестован еще. Пока против него нет улик, кроме вашего заявления. Потребуется время.
— А новости… Уже что-то есть в Интернете?
Он опять завис, пришлось повторить вопрос.
— Вы хотите это видеть? Точно? — резковато спросил он, ускорив шаг.
Вера заколебалась.
— Точно, — жалобно пискнула она, едва за ним поспевая. — А что, там все плохо? Меня не восприняли серьезно?
— Возможно, восприняли. Но не стоило говорить, что вы из бюро Герши.
— Почему?
— Теперь мои враги стали и вашими тоже. А Юбер сегодня сбился с ног в поисках свободной клининговой компании, чтобы оттереть со стены нашего дома ваше изображение.
Он вынул телефон, показывая ей довольно интересно написанную картину в стиле стрит-арт. На ней Вера была похожа на средневековую Харли Квинн со взлохмаченными, стоявшими кольями волосами, окрашенными с одной стороны в синий, с другой — в красный, в рваном, грязном платье, от подола оторван значительный кусок ткани так, что видны ноги в драных черных чулках и высоких армейских ботинках. На плече у нее лежала огромная базука.
— Я была босиком… — удивилась Вера, увеличивая разные части картины, чтобы рассмотреть детали. — Значит, так я вчера выглядела? Так меня видят? Я почти как Харли Квинн.
Эмиль забрал телефон, сунул в карман.
— Во всяком случае, у нас прибавилось трудностей.
— Но Куаду ведь сядет за решетку?
— А может, все обойдется штрафом и волной хайпа, что всегда на руку медийным личностям. Его книгу станут покупать еще лучше.
— Штрафом? — возмутилась Вера.
— Насилия не было, вы добровольно к нему пришли.
— Посмотри на мое лицо, руки. Меня будто трамвай переехал!
— Адвокат Куаду уже высказал предположение, что вы сами виноваты.
— Ну конечно же! — скривилась Вера. — А наркотики?
— Хлоралгидрат он вам подливал в вино в очень малых дозах. Его адвокат сумеет выставить все так, будто жертва сама этого хотела.
— Что это значит?
— Опять только штраф — за то, что «поделился» своим седативным.
— Седативное? Просто седативное? Да там такой коктейль был!
Эмиль запрокинул голову, будто поэт, собравшийся читать стихи, закрыл глаза и начал вещать заунывным голосом:
— Алкоголь может усиливать побочные эффекты хлоралгидрата на нервную систему, такие как головокружение, сонливость и трудности с концентрацией внимания. У некоторых людей также могут наблюдаться нарушения в мышлении и суждениях. Вам следует избегать или ограничить употребление алкоголя во время лечения хлоралгидратом. Не принимайте хлоралгидрат в дозе, превышающей рекомендуемую, и избегайте действий, требующих умственной активности, таких как вождение автомобиля или эксплуатация опасных механизмов, пока не узнаете, как на вас влияет лекарство. Поговорите со своим врачом или фармацевтом, если у вас есть какие-либо вопросы, опасения или вы невольно начали изображать «Завтрак на траве» в полуголом виде прямо посреди городского парка.
— Это что? — Вера захлопала глазами.
— Справка из Интернета.
— Ну неужели у меня ничего больше не нашли? Совсем?
— Нет.
— Вы же считали его маньяком, которого не поймали двадцать лет назад!
— И продолжаю считать. Но у меня нет никаких доказательств, что это был Куаду.
— Покажите мне новости. У меня телефон полностью разряжен.
Со вздохом Эмиль опять достал свой смартфон, нашел в Ютубе ролик от «Le Point».
Они стояли под купами деревьев, еще зеленых в сентябре, над их головами пели птицы. По земле стелился ковер ровно расчерченных линий и углов — могилы. Солнце играло тенями на мшистых холмиках и каменных крестах. Вера с замиранием сердца смотрела, как орет в камеру, точно уличная девка. Видок у нее тот еще, но волосы действительно окрашены с одной стороны в синий, с другой — в красный, просто потому, что по одну сторону от нее стояли полицейские машины с синими огнями, а по другую — «Скорая», пылающая красным. Сияние проблесковых маячков превратило ее в Харли Квинн.
— Довольны? — Эмиль убрал телефон и двинулся вперед.
— Мне кажется, но… — начала оправдываться она. — Я сделала все, что было в моих силах! Я должна была. И потом бы очень пожалела, если бы струсила.
Эмиль покосился на нее, уголок рта дернулся в улыбке.
— Он больше не посмеет ни над кем так надругаться! — едва поспевала она за его быстрым шагом.
— Это был ваш экзистенциальный выбор. И вы его сделали. Посмотрим, что из него последует. Мы, кстати, уже пришли. Вот тут мальчики и пытались вызвать Жана Живодера. Нашли могилу человека, которого звали Жан Экошер[14], тоже мне — умники…
Они остановились возле небольшого склепа метр на два, выполненного в готическом стиле с узкой, устремившейся вверх крышей, украшенной завитками и двумя остроконечными башенками, двери — резные, металлические, но позеленевшие от времени — не заперты. Эмиль не договорил, оборвав фразу, и уставился на соседнюю могилу, расположенную за склепом. Только сейчас Вера обнаружила, что надгробная плита на нем сломана, куски камня разбросаны по сторонам, земля взрыта, а на памятнике черная перевернутая пентаграмма в круге, нарисованная краской из баллончика.
Лицо Эмиля стало белее мела, он медленно достал телефон, набрал быстрый вызов.
— Я на Пер-Лашез, — коротко сообщил он. — Опять.
Его рука опустилась, пальцы сжали телефон так, что довольно крепкая игрушка могла треснуть. Послышался глухой и отдаленный голос Юбера, слов было не разобрать. Эмиль нажал на сброс, прервав судорожное клокотание дяди.
— Эмиль, что случилось? — не выдержала Вера. — Это кто-то из ваших родственников?
Он не пошевелился. Вера обошла склеп мнимого Жана Живодера и ахнула. На памятнике было черным по белому написано: «Эмиль Герши 1865–1943». Некоторое время она стояла и хлопала глазами, но ее ожидал еще больший сюрприз. Фото на памятнике… Во-первых, ни один памятник и склеп на французском кладбище не содержал такой информации, как фото, максимум каменное изваяние, и то — редко. Овальную фотокарточку обычно вешали на могилах в России. Во-вторых, эта было вырезанное виньеткой лицо Эмиля из той самой фотографии, что Вера видела на столе у Юбера в кабинете офиса сыскного агентства. Она уставилась на черно-белое изображение Эмиля — непривычно кудрявого, со щеками не такими впалыми.
— Это что? — Вера в недоумении указала на фото. — Это ты? Это ведь не можешь быть ты?
Эмиль молчал, стоя, как истукан.
— Ответьте мне!
— Что вы хотите услышать? — зло вскричал он. — Что это моя могила? Да! Это моя могила, черт возьми! Я родился в 1865 году, умер во Вторую мировую в Сталинграде, а сейчас вылез из гроба!
— Эмиль, но это же чушь… Это ведь ваш прадедушка, да?
Он развернулся и бегом помчался к воротам. Вера очень быстро потеряла его во множестве узких тропок. Хотела набрать номер, глянула на свой телефон с полностью черным экраном и вздохнула. Добрых четверть часа она бродила между могилами и склепами, увитыми плющом и мхом, пытаясь уговорить себя поверить, что на фото был прадедушка Эмиля, а не он сам. Но его странная реакция и этот акт вандализма сбивали ее с толку.
А если он вампир? Или жертва какого-нибудь эксперимента? Что, если он мертвец? Ведь Эмиль ужасно бледный, — у него совершенного нездоровая бледность! А волосы? Зачем ему их красить и выпрямлять… На его волосах столько лака, что любой поп-айдол позавидовал бы такой шевелюре. Он вообще когда-нибудь спит, ест? Вера в ужасе поняла, что никогда не видела, как он питается человеческой едой. Один кофе пьет. Интересно, вампирам можно кофе? Их не тошнит от кофеина? Вера где-то читала, что вампиры не любят кровь курильщиков и кофеманов… И почему могила Эмиля Герши, кто бы он ни был, находится рядом с могилой Жана Живодера?
Она нашла его сидящим на скамейке у крематория.
— Эмиль, вы в своем уме? — вскричала она, падая рядом. — Я только из больницы, а вы меня бегать заставляете. Я заблудилась, здесь страшно, это ведь кладбище. А я боюсь привидений…