Тот сидел — краше в гроб кладут. Смотрел перед собой, еще чуть-чуть — заплачет. Она тронула его руку… И тотчас отдернула пальцы. Его кожа была ледянющей. Вера никогда не могла понять, как это — волосы шевелятся на голове. А сейчас поняла. Она сидела посреди кладбища, вокруг ни души, за их спинами крематорий. Рядом — человек, могилу которого только что раскурочили вандалы…
Нет! Ну что за бред! Ты же психолог, Вера!
Она преодолела смятение и взяла его руку. Жуть, какая холодная! Ему надо лучше питаться. Съесть прямо сейчас что-нибудь горячее.
По его лицу пронеслась гримаса отвращения, он вытянул пальцы.
— Не надо меня жалеть. Ненавижу, когда лезут с жалостью под кожу.
— Это же ваш дедушка? Кто мог его так не любить?
— Это не дедушка, а я! Меня они ненавидят.
— Кто?
Эмиль стиснул зубы, будто проглотил лимон.
— Я еду на Л’Эшикье. Вас отвезти? — Он поднялся и пошел к воротам.
Что за черт! И осмотр места преступления накрылся медным тазом.
Глава 11Царство Морфея
Два часа, проведенные в изнуряющем безделии, показались Вере настоящей инквизиторской пыткой. Она осталась в своей квартире-студии, Эмиль поднялся на этаж выше, и все замерло.
Ни новостей от Кристофа о мертвом подростке, ни объяснений, кто разворотил могилу Эмиля Герши, ни новостей о Куаду. Вера попыталась разговорить Юбера: спустилась, увидев его перед входом в «Ботеко», отчаянно махавшего руками и пытавшегося помочь уборщикам справиться с граффити, которое возникло под утро в простенке между бистро и кафетерием «Зазза».
— А Эмиль Герши на Пер-Лашез — это ваш дедушка, да?
— Да, да! — вежливо отмахнулся Юбер.
— А что с мертвым мальчиком?
— Он в морге, милая.
— А от Куаду ничего не слышно?
— Заперся у себя в квартире, надеется переждать скандал.
Вот и все, что удалось узнать Вере от Юбера. Она вновь поднялась к себе, легла на кровать и продолжила слушать, как тот страстно дирижировал снятием ее изображения со стены.
После трех недель, наполненных очарованием Парижа, любовной негой, воздушным счастьем в объятиях самого прекрасного и обходительного мужчины на свете, одинокое возлежание на кровати казалось смертной скукой.
Она зашла в Сеть. Страничка разрывалась от сообщений. Уже, наверное, все ее десять тысяч подписчиков посмотрели видеообращение к насильнику. Ужас!.. А нет! Все даже очень хорошо, число подписчиков перевалило за двенадцать тысяч. Она включила камеру.
— Со мной все в порядке. Ничего больше пока сказать не могу, кроме того, что теперь работаю на тайную полицию Франции. Всех целую. Пока-пока.
Пересмотрев видео, она удалила его. Вдруг отключился стоявший на полу будильник-часы-зарядка — видимо, отрубили электричество. Вера почувствовала себя дома и улыбнулась.
Через минуту постучались в дверь. Она пошла открывать, думая, что это Эмиль, которому наконец наскучило играть таинственного Эдварда Каллена из «Сумерек», но на пороге стоял официант из «Ботеко», Алексей. Вид у него был виноватый. Вера замерла, не зная, что сказать. Послать к чертям было невежливо, да и зачем? Она не особенно на него злилась.
Несколько нелепых секунд тишины нарушило его покашливание.
— У тебя свет есть? — Он указал большим пальцем за спину на приотворенную дверь своей квартиры.
Вера отрицательно покачала головой. Он помялся, повздыхал, будто перед прыжком в бассейн.
— Ладно. Я не за этим. Хотел бы… извиниться, — смущается и краснеет искренне.
— Много заплатили? — выпустила стрелу Вера, но без злобы, а так — чисто женское желание задеть за живое. Но она тотчас отругала себя, заметив в этой фразе пассивную агрессию.
— Юбер сказал, надо тебя спасать, вот я и спасал… — начал он, стиснул кулак и вскинул голову. — Слушай, я ему все вернул, бросил прямо на стол после видео в Интернете. Но если бы ты меня послушала, ничего этого не случилось бы. Иди в лицей Генриха IV! Спроси у старых учителей про Эмиля Герши, который таскал за волосы своих одноклассниц и незаконно применял боевые приемы! Спроси его коллег по полицейскому участку, в котором он начинал свою карьеру. Он сущий подонок, из тех, которые избивают за закрытыми дверями и не закрытыми тоже. Он психопат! Я и сейчас готов уговаривать, что не надо на них работать. Компашка тех еще шизиков!
Вера скрестила на груди руки, глядя, как распалился Алексей.
— Готов уговаривать? — коротко спросила она и усмехнулась. — Что, прямо на коленях?
Тот и вправду начал опускаться на колени, и она вскрикнула, выпростав руку.
— Эй, ты чего? Я пошутила. Ладно, все, верю. Прощен. А что, он тебя арестовывал за что-то? — Никак не получалось убрать этот насмешливый тон.
— Было дело.
Алексей обиженно поджал губы.
— Может, сходим куда-нибудь, чтобы я мог загладить вину? — вдруг выпалил он.
— Куда? В «Ботеко»? — не удержалась от язвительного укола Вера и тотчас мысленно себя отругала: «Ну зачем ты? Это же несерьезно! Что за стерва в тебе проснулась?»
Молчание затянулось, а он все не уходил.
— Что-то еще? — спросила Вера, стараясь не разговаривать как Снежная королева, но выходило плохо. И чего он мнется?
— Слушай… Есть просьба… Глупая, знаю, но в тот день у тебя на столике Оливер Сакс лежал. Ты его забыла. — Он вынул из-за пазухи ветровки желтое издание «Человека, который принял жену за шляпу» с большой черной шляпой-котелком на мятой обложке. — Вот, возвращаю.
— Да ты еще и вор! Сколько времени прошло! Почти месяц. — Вера выхватила книгу. А она гадала, где могла ее оставить!
— Я сто лет не читал бумажной книги на русском, — проронил он, пряча руки в карманы. — И не уйду, пока не дашь почитать что-нибудь еще. Любую хрень, пусть даже учебник по судебной медицине. Главное, чтобы книга была на кириллице.
— А насчет МГУ не врал, значит?
Он мотнул головой.
— Читать любишь?
— Здесь полюбил. Но от смартфона глаза скоро на экран вытекут. Знаю, глупый фетиш — бумажная книга.
— Неужели в Париже не продают книг на русском языке? — удивилась она.
— Есть, но за миллион денег. У меня их, разумеется, нет.
— Ладно. — Вера улыбнулась, даже не заметив, как ловко ее поймали на крючок. — Читающий парень — это вымирающий вид, к ним надо относиться бережно. Заходи. Я привезла с собой некоторые.
Прошел, наверное, час, пока они наговорились вдоволь обо всем на свете. Вере хотелось получше узнать о жизни в Париже, а Алексею о том, как там на родине. Он ушел, забрав «Героев книг на приеме у психотерапевта».
Ну неужели так скучает по профессии? — подумалось Вере, когда она закрывала за ним дверь. В этот момент включился свет, пикнул телефон, находившийся на зарядке. В голове тотчас зароились мысли, вернулось воспоминание об утреннем происшествии на кладбище Пер-Лашез.
Чем там занят Эмиль? Не вечно же он будет страдать из-за того, что его донимает какая-то шпана. Надо продолжить расследование. У них остался один Тьерри. А вдруг и его похитят? Может, посоветовать его родителем нанять сыну охрану? Бедная мать, хоть и не слишком заботливая, но при данных обстоятельствах, наверное, с ума сходит от страха. Им стоит куда-нибудь уехать на время…
Вера сняла телефон с зарядки, вышла на лестничную клетку, поднялась на четвертый этаж и опасливо оглянулась. Большая, массивная, из дуба, но очень старая, линялая дверь оказалась единственной на четвертом этаже. Имелся еще один вход, но он был замурован и закрашен — значит, квартиры объединены и весь этаж принадлежит Эмилю. Вера хотела нажать на звонок, но решила, что лучше проверить, вдруг не заперто. И вправду, ручка без скрипа скользнула вниз, а дверь уехала внутрь.
Ну что ж! Ничего удивительного Вера не нашла — как она и предполагала, квартира точно в «Мечтателях» Бертолуччи, только вся задрапированная занавесками. В щели между плотными шторами большой гостиной едва проникал слабый свет, высвечивая кошмарный беспорядок. Фигурный диван, стоявший высокой спинкой к двойным стеклянным дверям, завален одеждой: вперемешку женская с мужской. На старинных столиках в стиле рококо — пустые пакеты из-под чипсов, батареи смятых банок из-под энергетиков, колы и разной газировки. На полу пыльный ковер и башни манги, брошенных кое-как. Справа высился зонтик для фотосъемки, под ним стопки пластинок и СD-дисков, какие-то ящики и коробки. У окна мертвая пальма в огромной кадке, на полках стеллажей кавардак из книг, комиксов, фоторамок. С изящной латунной ручки двери свисал лифчик.
Постояв и обдумав безжалостность энтропии, Вера решила, что надо дать о себе знать. Покашляла: тишина. Покашляла громче: только что-то тихо шуршало в дальнем углу у окна. Вера присмотрелась — на проигрывателе мотало по кругу пластинку, иголка подпрыгивала, топчась у бумажного кружка.
Она подошла к проигрывателю и увидела Эмиля, мирно спавшего в гнезде из одежды на диване. Он лежал на животе, рука свисала к полу, щека расплющилась о скомканный банный халат, который он подложил под голову.
Вера убрала иголку на место, нашла, как остановить пластинку, и закрыла крышку проигрывателя. Проведя пальцем по прозрачной пластмассе, пожалела об этом: ее палец снял такой толстый слой пыли, что можно было связать пару носков.
— Эмиль, — тихо позвала она, отряхивая руки.
Уж больно он неподвижно лежал. Вера забеспокоилась, стала оглядываться, нет ли поблизости разбросанных таблеток, сомнительных бутыльков. Ничего не найдя, принялась звонить Зое. Та ответила не сразу, говорила приглушенно, будто ее застали на лекции, — фоном галдели люди.
— Тут твой брат в отрубе.
— Что? О господи! Нет… Что он делает?
— Лежит на диване.
— Дышит?
Вера наклонилась к нему, приблизила ухо к носу.
— Вроде да. Не знаю, не понять…
— Он просто лежит и все? Не бесится, его не трясет, он не кричит, что по нему ползают насекомые?
— Да просто лежит… Как мертвый!
— Потрогай его лоб.