— Получается, что Мелек не окончил общеобразовательной школы?
— Дело в том, что у него и документов-то не было. Отец его умер гражданином Алжира. В 1962 году после обретения независимости, согласно Эвианским соглашениям, французской общине в Алжире были гарантированы свобода вероисповедания и имущественные права, а также возможность выбора между французским и алжирским гражданством. То есть отец Мелека мог выбирать — стать либо алжирцем, либо французом… Когда убили жену, он вернулся на родину, занимался оформлением бумаг, собирался получить паспорт, но что-то все время ему мешало. Оформление бумаг Мелека затянулось аж на восемь лет. Андре Массен знал это, принимая на работу нелегального сотрудника. Он сам решал этот вопрос с парижскими властями.
— Видимо, ему было дешевле дать на лапу продажным чиновникам, чем выплачивать нормальное жалованье своему помощнику, — процедил сквозь зубы Эмиль.
— А вы не подскажете нам, как добраться до его дома? — Вера протянула отцу-настоятелю блокнот и карандаш.
И тот, не колеблясь, охотно начертил очень простой, понятный план, даже написал, сколько километров их ожидает.
— Вот здесь дорога петляет, а здесь развилка. Вам направо. Э-э, улица… Сандрьер. Правда, указателя там уже нет, сняли, но вы не ошибетесь. После — два километра прямо. Дом его окружен деревьями, почти лесом, и с одной стороны — полем. Поле тоже принадлежало ему, поэтому оно выглядит сейчас, как заброшенный пустырь.
— Зажиточный был этот Рафаэлли, — хмыкнула Вера. — И что ему дома не сиделось?
— Шестидесятые! Все хотели перемен, — пожал плечами отец Антуан.
Эмиль выгнал свой мотоцикл и завел его раньше, чем Вера успела распрощаться со святым отцом и поблагодарить его за сведения. Она едва успела добежать, запрыгнуть на заднее сиденье и натянуть шлем, как Эмиль тронулся с места.
Глава 20Исчезнувший
У развилки Эмиль остановился, заглушил мотор и стал загонять свой транспорт в кусты. Кругом дикий лес. Ни указателей, ни бордюров по обочинам. Даже удивительно, что такое возможно в сорока километрах от Парижа. Дорога, по которой предложил идти настоятель, была грунтовой, местами засыпанной прошлогодней листвой, ветками.
— Оставайся здесь. — Он открыл маленький багажник мотоцикла и вынул оттуда такой же пистолет, какой был у Кристофа.
— Нет, — возмутилась Вера. — Я не останусь!
— Кто-то должен присмотреть за мотоциклом.
— Этого я делать точно не собираюсь! — разозлилась она. — Ты чуть нас не угробил, мчась сюда! А теперь бросаешь меня на этом пустыре?
— Я мчался сюда, чтобы успеть до того, как святой отец предупредит Мелека, что мы едем по его душу, — огрызнулся Эмиль, снял магазин, проверил патроны, громко им щелкнул, возвращая назад.
— С чего ты взял, что он его предупредит? — У Веры упал голос.
— Этот человек лгал нам, когда говорил, что в доме никого нет. У него был типичный вид оправдывающегося человека, не привыкшего к обману. Кроме того, он тушевался, сообщая нам его адрес. Он не мог назвать неверный путь, знал, что потом у него из-за этого будут проблемы. Тогда зачем он тер висок, задерживал дыхание, будто не решался говорить? Потому что он прекрасно знает, что в доме отсиживается если не Мелек, так его жена с ребенком.
— Боже, не могла же она там год просидеть! — воскликнула Вера, удивленная тем, что все-таки проморгала ложь в поведении священника.
— Могла, если ее кормили монахи.
— Но… зачем им это делать?
— Мелек их шантажирует. Они боятся. Если его арестуют, он начнет плести про них всякие страсти. Ну знаешь, насилие, издевательства, может, даже проституцию, как в «Маленькой жизни» Янагихары, добавит. А такие вещи хоть нипочем и не докажешь, но прилипают на всю жизнь. Обитель точно потом отдадут под отель.
— Господи! Я об этом и не подумала.
— Не ходи за мной… — Он пошел по узкой грунтовой дороге, с обеих сторон нависал кустарник. Вера и моргнуть не успела, как он свернул в густую растительность. Она ринулась следом.
— Уволишь меня? — Вера шла, хрустя сухими листьями и убирая от лица ветки. Силуэт Эмиля мелькал впереди, пистолет он нес дулом вниз. — Почему не пойти по дороге? Ты знаешь, как срезать? Бывал здесь раньше? А вдруг мы заблудимся? Эмиль, почему ты молчишь? Я уже не помню, где мы оставили мотоцикл?
— Можно я отвечу на первый вопрос?
— Да.
Вера на несколько минут зависла, вспоминая, какой вопрос был первым.
— Знаешь, почему открыть детективное агентство для тебя было плохой идеей?
Он не ответил.
— Ты не можешь быть детективом!
Он опять промолчал.
— Детектив должен быть льстецом, подлизой, подхалимом, располагающим, иногда нахальным, но при этом тактичным. А мы слишком гордые для того, чтобы снизойти до подозреваемого и быть к нему чуточку вежливей! Я уж не говорю человечней. Ты вспомни хотя бы комиссара Коломбо. Заурядный, с простыми, но вежливыми манерами, всегда улыбается, добряк. А ты даже в зеркале себе не улыбаешься, да?
Молчание.
— Откуда столько чувства собственной важности!
Эмиль шел вперед, как таран, Вера насилу поспевала, чтобы не упустить его из виду. Если потеряется, он ее искать не станет.
— Эй, ну скажи что-нибудь!
— Я это уже сто раз слышал.
— Может, стоит внять советам?
— Не хочу… Тише. — Он пригнулся. — Присядь. Мы подошли к дому с торца. Видишь стену?
В плотной завесе зарослей кое-где проглядывала кирпичная кладка с обсыпавшейся штукатуркой и балки деревянной террасы, над деревьями виднелась односкатная крыша, покрытая черепицей — стало быть, дом двухэтажный.
— Ты его один брать будешь? — Вера присела рядом с ним на корточки. Вокруг кусты, тишина, и они вдвоем сидят в засаде. К горлу подступил комок, застучало в висках. Такого чувства она не испытывала с тех пор, как лет двадцать тому назад бросила играть во дворе в казаки-разбойники.
Эмиль, низко наклонившись стал пробираться вперед, Вера — следом, стараясь быть тихой и незаметной, чтобы лишний раз не нарываться на его злой, холодный взгляд хищника, учуявшего след добычи. Если бы он не был сыщиком, тогда бы точно стал серийным убийцей. Эмиль оказался настоящим, классическим социопатом. На минуту Вере подумалось: если он будет терпеть на своем сыщицком поприще неудачи, то, как любой нарцисс, сильно ожесточится, и тогда уж точно в газетах запестрят заголовки о появлении в Париже нового маньяка.
Они доползли до крыльца дома. Каким-то образом вышло, что участок Рафаэлли не был ничем огорожен. Дом казался совершенно заброшенным, но, если присмотреться, можно было заметить некоторые интересные детали: вывешенные на деревянных перилах пара носков и футболка, открытое окно, из которого доносился неуместный в лесной чащобе запах пригоревшего молока.
Внезапно Эмиль сорвался с места, как дикий ягуар, и помчался сквозь кустарник к дому. Вера поспешила за ним, слыша впереди себя шелест веток.
Эмиль пронесся через небольшой дворик, взлетел по деревянным ступеням крыльца, с которых давно слезла краска. С грохотом распахнул дверь и исчез в доме.
— Зоя! Зоя!! — кричал он.
Вбежавшая в дом Вера тотчас резко встала, потому что позади нее кто-то сказал тихим, упавшим голосом:
— Здесь больше никого нет.
Она медленно обернулась. За дверью, забившись в угол, сидел чернявый мальчишка лет четырнадцати, в клетчатой рубашке, надетой на футболку, в серых спортивных штанах, босиком. С большим трудом она узнала в нем одного из похищенных детей. Это был Стефан Жаккар, которого искали уже больше года.
Эмиль проскочил мимо, не заметив его, помчался по лестнице на второй этаж. Сверху раздавались хлопки дверей и его оклики — он звал сестру в стойкой уверенности, что она здесь. Внезапно шум, который он издавал, будто ворвавшаяся в дом шаровая молния, смолк. Воцарилась недобрая тишина.
Мальчик странно сжался, будто в предчувствии, подтянул ноги к себе, спрятал лицо в коленях и заплакал. Эмиль стал спускаться. Он был каким-то оглушенным… наверное, увидел наверху нечто ужасающее. Мальчик перестал плакать и поднял на него испуганные глаза.
— Она повесилась, — сказал Эмиль бесцветным голосом и заткнул пистолет за пояс джинсов сзади.
— Кто? — выдохнула Вера, тотчас подумав, что он нашел мертвую Зою.
— Жена этого выродка, — не сказал, а сплюнул Эмиль.
Тут он увидел забившегося в угол ребенка, и лицо его изменилось.
Вера никогда прежде не замечала, чтобы ее шеф проявлял сильные чувства. Но то, что на долю секунды промелькнуло в его чертах — взлетевшие брови, приоткрывшийся рот, боль и сочувствие в глазах! — было несомненным признаком эмпатии. Которая очень быстро сменилась язвительной холодностью.
Эмиль и мальчик долго смотрели друг на друга. Вера не знала, чего ожидать. Один был исчезнувшим, другой — искавшим. Кто на кого сейчас накинется — задача, сравнимая лишь с гипотезой Пуанкаре, над которой бились больше ста лет.
— Сте-фан Жак-кар… — произнес Эмиль по слогам тоном, в котором смешались удивление, торжество и злоба.
На этом его ехидство иссякло. Все же он был живым существом и тоже испытал бессилие после этого марафона. Он сел на ступеньку лестницы, уронил локти на колени и впился пальцами в волосы.
— Ты ее уже видел? — наконец спорил он.
Мальчишка кивнул.
— Как давно вы здесь торчите?
— С середины августа.
— А до этого где жили?
— У бабушки в Сен-Дени.
— Она была его сообщницей? Твоя мать была сообщницей твоего отца?
— Нет… — Стефан опустил взгляд и принялся выкручивать ниточку из шва на штанине.
— А почему не пошла в полицию?
— Она его боялась. Всегда его очень боялась, хотя он был хороший. Но надо всегда поступать правильно, а неправильно нельзя. Так у нас заведено.
— Ты его тоже боишься?
Стефан кивнул, продолжая судорожно выдергивать нитку.
— Ты говоришь о нем в прошедшем времени…
— Я хочу, чтобы он умер.