Аска отбросила в сторону донышко бутылки и открыла холодильник, вынув оттуда непочатую бутылку водки. Она пронесла несколько таких в огромном пакете с чипсами и колой, – никто из сотрудников гостиницы даже не взглянул на нее, не полез проверять.
Открыв телефон, она глянула на карту, по которой отслеживала Эмиля. Тот, шокированный погоней по крышам, все еще сидел на улице Корредера Альта де Сан-Пабло.
– Ничего, потерпи немного, скоро ты догадаешься, где меня искать, – проронила Аска и поцеловала экран. Эмиль ей нравился. Он вызывал в ней нежные чувства. Она завидовала его сестре – будь у Аски такой брат, никто бы в жизни ее не обидел. Она и вправду хотела бы работать в его агентстве.
Подумав об этом, Аска перестала выкручивать крышку с бутылки и застыла, мечтательно глядя в окно. Но сначала нужно исправить то, что натворил ее недофранкенштейн!
– Что ты мычишь? Что? – нахмурившись, прикрикнула она на него. – Ты сам виноват! Зачем было убивать столько людей? Я разве об этом тебя просила? Разве мы не дружили? Ты предал меня, слышишь, Хави? Это было чистой воды предательством! Причем хладнокровным. Когда я тебя встретила, ты был никакой. Тебе было все противно. Но потом… что ты сделал? А?
Держа в одной руке нож, в другой воронку, она оседлала его колени. Тот застонал, связанные за спинкой стула руки натянулись, как канаты, под ее тяжестью.
– Хочешь поговорить?
Он что-то промычал.
– Не хочешь? Тогда не дергайся, я сделаю ножом небольшое отверстие в скотче на твоем лице, чтобы вставить это. Будешь дергаться – раню. Слышишь меня, амиго, а?
Он посмотрел на нее изможденно и отвернулся. Аска приложила к его щеке нож и вернула голову в прямое положение, заставив на себя посмотреть.
– Хочешь поговорить?
Он судорожно закивал, и она отклеила скотч. Его глаза моментально загорелись огнем жизни, будто она не рот ему освободила, а полностью развязала. Он обрел надежду, его мозг заискрился идеями, как спастись, убежать, а может, и убить ее. Все это она прочла по его расширившимся, забегавшим зрачкам.
– Я вот знаю, что психопатка. Четко это осознаю, даже выстраиваю стратегии, чтобы никто вокруг не понял. В школе, с друзьями, с отцом я другой человек. И это очень сложно. Поверь, это большая работа. А ты? Что сделал ты, чтобы сдержать внутреннего зверя? Скажи, ты понимаешь свою природу?
Он не ответил, глядя на нее так, будто не слышал. Он думал. Рассчитывал, как спастись. Но алкоголь в крови мешал ему в этом нелегком деле. Аска знала: ей ничто не помешает убить его сейчас. Она еще раз проверила местонахождение Эмиля на карте. Она успеет переодеть Хави, напоить его и мертвым уложить в кровать.
– Что ты задумала? – прохрипел он и сглотнул.
– Я отдам тебя Эмилю. Принесу в жертву своему парню. Он давно догадался, кто ты. Да и ты понял, что раскрыт, расчехлен начисто. Еще в комнате охраны музея ты понял, что дело твое – дрянь. Так?
– Я тебе поверил.
– Я тебе тоже, когда ты пообещал избавить меня от отца. А сам задумал подставить. У тебя почти получилось. Но я крепкий орешек. Правда ведь, крепкий, амиго?
– Ты лживая сучка! Отец тебя не трогал никогда! – вскипел Хави, дернув коленями, чтобы скинуть ее.
Аска покачнулась и прижала лезвие ножа к его щеке.
– Ты ничего не знаешь, – прошипела она ему в пахнущий рвотой рот.
– Ты наврала мне, что беременна от него.
– Я немного приукрасила. Но знаешь ли, – другой рукой она погладила его по щеке, перенеся губы к носу и слегка куснув кончик, – когда тебя родной отец гладит по лицу и называет именем мертвой жены, это почти изнасилование. От такого можно и зачать.
– Ты больная!
– А ты будто весь из себя здоровый!
Аска чуть отклонилась назад, вспомнив, как то же самое ей говорил Эмиль. Похоже, она и вправду – сумасшедшая. Уже третий человек говорит ей это.
– Ответь! Ты – не больной, что ли? Думаешь, что убить мать и напичкать ее формалином – это нормально?
Он отвел глаза, в них читалась слепая ярость.
– Отвечай! – вскричала она, ощутив прилив негодования. Как же он ее бесит!
– Что ты хочешь знать?
– Зачем ты ее убил и напичкал формалином? – Аска выпучила глаза.
– Она была парализована, ее было уже не вылечить.
– Дай-ка подумать. Что же все-таки тебя заставило удушить собственную мать… Ее глаза? Немой упрек? Она тебя знала с самого рождения. Знала, какой ты. И то, что ты убил ее второго мужа, тоже. И про ту девчонку знала, соседку. Ты поклялся мамочке больше так не поступать, ушел в армию, чтобы быть подальше от нее, а не то отругает, если узнает, что ее сыночек взялся за старое. Тебе нравится убивать?
– Отвали!
– Ну скажи! Нравится? Я не вижу, чтобы ты был удовлетворен теми своими творениями, которые у тебя были до меня. Мне кажется, тебе больше понравилось работать ножом в музее. Ты сделал то, что я сказала. Я была твоей музой! Ты хотел еще раз пережить его смерть… смерть твоего самого первого, заклятого врага – отчима. От его смерти, тогда, в юности, ты не получил никакого удовольствия, потому что тебе пришлось быть слишком осмотрительным. Ты боялся и был напряжен. Про таких, как ты, говорят: «высокоорганизованный серийный убийца». Но эта самая высокая организованность тебе и мешала всегда получать кайф, до конца проникнуться им. И тут появилась я! Я научила тебя легкости, спонтанности и задору. Дала почувствовать абсолютную безнаказанность. Там в музее ты был мной, а я была тобой. Мы слились воедино. И тебе это понравилось!
Последние два слова Аска выдохнула ему в ухо. А затем холодно потянулась к кровати, не слезая с его колен, и, подхватив телефон, глянула, где там Эмиль. Странно! Все еще на Корредера Альта де Сан-Пабло? Что он там делает? Кофе попить остановился?
– С тобой никто так не станет нянькаться, как я. – Она отбросила телефон на одеяло и прижала нож к щеке сильнее.
– Полиция поймет, что меня пытали, – бросил он. Надежда в глазах сменилась отчаянием, он ничего не мог поделать. Никак не выйдет спастись.
Даже укусить Аску он не мог, не хватало реакции – в крови тлела знатная доза спирта, делая его медлительным, тупым и слабым.
– Ничего полиция не поймет! Опоить человека – это лучшее из убийств. Никаких улик, никакого алиби у покойника. Если в твоей крови найдут алкоголь – никто и никогда не подумает, что тебя им кто-то напичкал. А все синяки на твоем теле – это результат извращений, которым ты предавался в этом номере.
– Отпусти, – попросил он. – Ты, идиотка, все не так делаешь! У меня зонд был…
– Какой зонд? – не поняла Аска.
– Медицинский… Чтобы все было быстро. Если его вводить аккуратно и неглубоко, не ранить гортань…
Аска застыла в недоумении.
– Надо было раньше сказать! – вскипела она, осознав, что потеряла столько времени впустую. Вот почему он никак не сдохнет!
Аска не могла поверить, что он ее и здесь провел.
– Ты нарочно мне это говоришь, чтобы я побежала за зондом! Я что, по-твоему, дура?
– Сними с горла удавку, – жалобно попросил он. – Я не могу дышать…
– Сниму, но ты этого не почувствуешь. – Она вернула скотч на лицо и со всей силы ударила его лбом в переносицу. Он тотчас отключился. Этот удар судмедэксперты не обнаружат. Отец всегда учил – бей головой, не оставляет следов.
Быстро, пока он не пришел в себя, Аска продырявила скотч в районе рта, раздвинула зубы лезвием и всунула воронку из пластиковой бутылки в рот.
Ничего, помучаешься без своего зонда, придурок! Откупорив бутылку, она перевернула ее, опустив горлышко в воронку, и смотрела, как прозрачная жидкость исчезает из бутылки, проваливаясь в желудок одного из самых хладнокровных убийц на планете. По уголкам рта текло, заливая его плечи и грудь.
Вдруг дверь с треском распахнулась – кто-то высадил ее с той стороны ударом ноги, плеча или чем-то тяжелым. У Аски будто что-то взорвалось в голове, на долю секунды она оглохла и ослепла. Но у нее была отличная реакция спортсменки.
Ослепленная и оглушенная, она вскочила, сильными руками развернула стул с Хави на сто восемьдесят градусов и оседлала его колени. Бутылка выпала у него изо рта и покатилась по полу, водка толчками выливалась на ковролин, источая едкий запах спирта.
На пороге застыл Эмиль в окружении полицейских с пистолетами в руках. Как же так? Маячок показывал, что он в трех километрах отсюда! Неужели он его обнаружил и снял?
Аска обвила голыми ногами обмякшее тело Хави, приставив нож к его горлу и вцепившись в клочки волос мертвой хваткой. От него разило рвотой.
Что делать? Что делать?! Она должна была догадаться, что Эмиль найдет ее маячок.
– Аска! – выдохнул Эмиль, выставив вперед ладони. В его глазах был неподдельный ужас.
Что делать? Что делать!? Она не успела снять с Хави удавки, не надела на него одежду, которую заранее приготовила. Ничего не успела!
В дверь протиснулся кто-то в белом – привели врачей! Нельзя, чтобы они ее усыпили, нельзя. Надо как-то вывернуться и выскочить в окно. Был бы у нее пистолет, но в руках лишь нож…
Она продолжала впиваться ногами и руками в обрюзглого, отечного мужчину, висела на нем, точно коала на дереве, взглядом исподлобья пытаясь воспламенить полицейскую команду. Некстати мелькнула мысль о том, как Хави умел с помощью уколов менять внешность. В прошлый раз, когда они встречались, он был как мальчик, худенький. А теперь – кусок сала! Он изводил себя тренировками и голодом, чтобы подставить ее, по комплекции сойти за нее. А потом набирал вес, поедая тонны сладкого, чтобы растолстеть и слиться с другими людьми из своего музея.
– Не подходи! – прорычала Аска, глядя на Эмиля исподлобья. – Я убью его.
– Аска, нет, не делай этого! Все еще можно исправить, только убери нож. Если ты убьешь его, сядешь, – выпалил Эмиль, стоя полубоком к ней на полусогнутых ногах, точно собирался прыгнуть. Он продолжал вытягивать к ней ладони, держа их в воздухе – по напряжению в пальцах видно: готов к схватке. Пальцы прямо искрили, наэлектризованные нетерпением и страстью! В глазах – ужас, страх и… любовь! Он ее любит, Аска это видела