Эмиля вывели четверо человек. Его лицо и серая толстовка были в крови, но он все рвался, крича:
– Убери руки! Я сам. Сам!
Откуда ни возьмись набежала тьма газетчиков. Кристоф ходил между людьми и машинами, отмахиваясь от микрофонов, которыми тыкали ему в лицо. Люди столпились тесным кольцом вокруг черной бронемашины, все снимали, подняв над головами телефоны. Веру толкали со всех сторон, она пыталась приподняться на цыпочки, чтобы увидеть Эмиля. Того впихнули в бронемашину. Некоторое время та раскачивалась, будто в ней шла борьба, а потом машина тронулась с места и исчезла за углом Лувра.
Все. Кончено.
Вера чувствовала себя Арьей, на глазах которой казнили отца, не представляя, как, оказывается, была привязана к своему упрямому шефу и как его потеря больно отозвалась в душе – будто брата арестовали. И нечего надеяться на его быстрый выход из тюрьмы после того, что он устроил. Он покалечил кучу полицейских, устроил побег и поджег мусорку. Вера закрыла лицо руками и заплакала. Вокруг продолжала клубиться сутолока, ее толкали снимающие люди, любопытные зеваки. Подъехала пожарная машина, следом «Скорая», выкатила носилки, на них перенесли два едва шевелящихся тела в черном.
Но вскоре все разъехались, разошлись журналисты, урну потушили, и люди перестали снимать и глазеть. А Вера стояла одна посреди площади между входом в Пале-Рояль и задней стеной Лувра, как маленькая девочка, которую забыли родители, и по щекам ее текли горячие слезы.
Глава 9. Даниель и Вера
Вера не знала, что ей делать и куда идти. Несколько минут после перенесенного потрясения она с трудом помнила даже то, как ее зовут и где она. Никогда прежде она не участвовала ни в чем подобном: перестрелка, погоня, драка.
Она пересекла двор Лувра, обошла пирамиду, надеясь встретить где-нибудь Зою и поплакать в ее объятиях. Но искать сестру Эмиля в Лувре – как иголку в стоге сена. Вера стояла под солнцем, скользя тупым взглядом по толпе, пока не почувствовала, что печет голову, и двинулась по Дез Ар – мосту Искусств – на левый берег. Вера долго плелась по набережным вдоль Сены, в глазах стояли слезы, она ничего не видела перед собой, пару раз натыкалась на людей, трижды ее останавливали и спрашивали, не случилось ли чего, но Вера даже говорить не могла, только мотала головой, плакала и шла дальше. На набережной Монтебелло она вдруг осознала, что находится где-то в знакомых местах. Вот сквер Рене-Вивиани, а позади, вдалеке, видны оставшиеся на том берегу высокие квадратные башни Нотр-Дам.
Это был Латинский квартал.
Вера вспомнила, как некоторое время стояла на этом месте в пробке, когда сопровождала слепого дядю Даниеля на такси в книжный магазин. Если двигаться вниз по Лагранж, а потом свернуть на перекрестке, где сходились пять улиц, к Музею полиции, то на узкой улочке, уходящей к Пантеону, будет зеленый, как в фильме «Книжный магазинчик за углом» с Мэг Райан, фасад букинистического…
Она появилась на пороге магазина, звякнув колокольчиком, шатаясь, как пьяная. Покупатели разом повернулись к ней, застыв, кто с книгой в руках, кто с комиксом, кто прервав беседу. Даниель выскочил из-за прилавка и, растолкав всех, бросился к ней. И вовремя, потому что, увидев ставшего ей родным человека, Вера еще больше расчувствовалась и начала терять почву под ногами, стены поехали в сторону и вниз, ее затошнило.
Он обхватил ее плечи, но Вера, слава богу, не потеряла сознания.
– Что случилось? Что произошло? – пытал ее перепуганный Даниель, прижав к себе. С его носа сползли очки, он неловким движением поправил их, оставив на стекле пятно.
– Эмиля арестовали… – проговорила она гундосым голосом и опять расплакалась, с ужасом услышав, что охрипла. Наверное, во время погони сильно кричала, не замечая этого.
– За что? Почему? – пытал ее Даниель.
– Потому что его подставили… Твой брат Ксавье.
– Ксавье? – ужаснулся Даниель и застыл с широко распахнутыми глазами, которые из-за очков с толстыми линзами казались еще больше.
Он завел ее за прилавок и усадил на свой стул, спросив, позволит ли она ему закрыть магазин. Вера кивнула, утирая распухший нос.
Он выпроводил покупателей, очень вежливо извиняясь и обещая завтра устроить большую распродажу. Всем, кто держал книги в руках и не успел их приобрести, он позволил забрать их с условием вернуться, чтобы оформить покупку.
Через десять минут магазин был пуст. Даниель спустил жалюзи, включил люстру и подошел к Вере, опустившись у ее стула на колени.
– Рассказывай, что произошло? Как я могу помочь?
– Теперь мы оба с картинами, Даниель. Нам обоим нужно спасать картину. Тебе «Девочку с воздушным шариком», мне – «Наказание Марсия».
– Но почему? При чем здесь «Наказание Марсия»?
– Ты что же, совсем ничего не знаешь? – Вера насупила брови.
– А что я должен знать? – Он снял очки и быстрым движением протер их краем рубашки.
– Выставочный зал вашего аукционного дома… Там Тициана украли и все на Эмиля свалили.
– Украли Тициана? А при чем тут Эмиль? – не понимал Даниель.
– Он умеет взламывать все, что компьютеризировано. Мне кажется, это он взломал страничку Бэнкси и опубликовал у него в аккаунте сторис с твоим рисунком, поверх которого он нарисовал свой.
– Да не может быть!
– Может! – Вера всхлипнула. Она вдруг вспомнила слова Эмиля, что никому нельзя верить. Но Даниель был единственным, кому она сейчас могла доверять. Ей так хотелось развеять всё недопонимание между ними и обрести в нем союзника.
– Даниель, скажи правду, ты – Бэнкси?
Даниель уронил лоб на ее колени. Вера почувствовала, что он то ли смеется, то ли всхлипывает. Он поднял улыбающееся, но печальное лицо и посмотрел так, как мог только он один – щемящим душу взглядом. Просящий подаяния Гаврош из «Отверженных» был бы не так убедителен.
– Я хотел бы им быть, Вера, но у меня и десятой доли его таланта нет. Мои уличные картины тоже есть в Париже, штук пятнадцать, но никто о них не знает, никто о них не говорит, не пишут в Сети. Вот такие дела.
– А зачем ты пытался меня уверить, что ты Бэнкси?
– Да дурак! Просто минутное помрачение рассудка. На мне была толстовка с капюшоном, в карманах – баллончики с краской. Захотелось примерить славу знаменитости. Но тебя совершенно невозможно обмануть. Это твой Марсий научил?
– Марсий? – ее сердце похолодело. – Почему ты так зовешь Эмиля?
– Он мнил себя богом сыска, но дважды чуть не провалил дело. Мы с ним вместе искали полотно Брейгеля, были почти напарниками, но страшно рассорились. Он гордец, просто невыносимый. Вот я его и называл именем сатира, который состязался с Аполлоном в игре на флейте. Но, боюсь, Эмиль до сих пор не понял, почему, он мало знаком с мифами.
– Аполлоном? То есть ты себя считаешь этаким красавчиком, а Эмиль – страшный сатир Марсий? – Лицо Веры скривилось.
– Есть такой грех, что сказать. – Продолжая улыбаться, он опять опустил на ее колени голову. – Это же было в шутку.
– Но он запомнил.
– Конечно, потому что он еще и злопамятный.
– Картина, которую он якобы украл, называется «Наказание Марсия»! Даниель, – она взяла его лицо в ладони и заставила посмотреть на себя, – скажи правду. Ты решил свести с ним счеты?
Даниель шарахнулся назад, вырвавшись из рук Веры. Она смотрела, как наказывал ей Эмиль, – во все глаза. И будто на экране компьютера увидела промелькнувшие быстро, но для ее натренированного глаза, как в замедленной пленке, череду микровыражений на лице Даниеля. Брови пошли морской волной, глаза расширились, рот приоткрылся – эмоция страха, а потом губы сомкнулись и поджались, глаза стали холодными, но смотрели прямо – эмоция отвращения. Сомнений быть не могло – он тут ни при чем.
– Не знал, что похож на человека, который способен на такую подлость. Мы с Эмилем не поладили, это правда, но не до такой степени, чтобы я его подставил и засадил за решетку. Я его не люблю как человека, но очень уважаю как специалиста.
Даниель поднялся, откинулся спиной на книжные полки и скрестил руки – закрытая поза. Обиделся. Но Вера не собиралась давать слабину. Она устроит ему проверку сейчас, чтобы в замке чувствовать себя в безопасности рядом с человеком, которому доверяет.
– Почему именно «Наказание Марсия»? – нажала она. – Это не может быть простым совпадением.
– Почему не может? Или ты считаешь, что картину привезли из Чехии нарочно, чтобы наказать Эмиля Герши? Не слишком ли ты высокого мнения о своем патроне?
– Он подходил к картине, когда мы были в выставочном зале в отеле «Эруэ», потому что я сказала, что мы с тобой ее обсуждали накануне.
– Вы были в отеле «Эруэ»? – ужаснулся Даниель. – В центральном офисе? Зачем?
– Ты просил меня разобраться с твой мачехой и ее сыном, которые изводят тебя.
– Я помню… – Он опустил голову. – Жалею теперь. Это была минута слабости. Ничего они мне сделать не смогут. Я добьюсь отмены своего узуфруктства, и пусть идут на все четыре стороны. Я уже нанял адвоката – понял, что сам полный ноль во всем этом. Все скоро закончится. Месяц-другой, и я стану свободным человеком.
Он вдруг опустился на одно колено и взял руки Веры в свои. С минуту смотрел на нее так, будто ему не хватало воздуха. Вера замерла, вжав голову в плечи, и не дышала.
– Я боюсь, что-нибудь еще произойдет… и не успею сказать. Я хочу… просить тебя стать моей невестой. Ты выйдешь за нищего сына миллиардера, у которого за душой только этот старый книжный?
Вера опешила, выдернула руки, отстранившись, а потом машинально схватила Даниеля за локти.
– Но мы знакомы четыре дня!
– Для того чтобы понять, твой человек или нет, достаточно одного взгляда, одного слова. Сильные чувства… в нашу эпоху клише и сплошных симулякров – это большая редкость, почти невозможное явление. Я никогда прежде ничего похожего не испытывал. Это именно то, о чем говорила мама, – сила, что заставляет творить. Но мать ошибалась, она может рождаться не только из страданий, а еще и из всепоглощающего счастья, слепого и необъяснимого. И ты, Вера, причина этих чувств, мыслей, внезапного открытия, которое явилось мне в стенах Нотр-Дам-де-Виктуар… той ночью, когда мы сидели в тишине церкви. Я боюсь опошлить всю эту прекрасную магию, продолжив свои дурацкие объяснения… – на одном дыхании проговорил он и резко замолчал, пряча взгляд. – Всю жизнь изучать искусство и не уметь объяс