Зоя… Ее спокойствие больше всего удивляло Веру. Она явилась в аэропорт, как обычно, во всем черном: элегантный брючный костюм, шпильки, пальто в пол и широкополая шляпа, из-под которой спускались волны длинных волос, уложенных в стиле бурлеск. Этакая актриса кино в жанре нуар. Вера пыталась с ней заговорить об Эмиле, но та положила ей руку на плечо и отрезала:
– Ему не привыкать, он бывает за решеткой чаще, чем в своей постели, милая.
А потом нагнулась к уху, взмахнула ресницами и прошептала:
– Я здесь как друг семьи, соблюдаю нейтральную позицию и ни во что не ввязываюсь, пока тебе не будет угрожать опасность. Поэтому прошу без глупостей. Эмиль попросил присмотреть за тобой.
Вера опасливо глянула на ее ярко-алые губы. Последние слова Зои заглушил рев двигателя самолета, поэтому она едва их услышала, но уловила смысл, почти прочтя его по губам. «Присмотреть за тобой» потом долго звучало в ее голове томным голосом сестры Эмиля.
Вся компания ожидала под открытым небом, пока поднимут инвалидную коляску дедушки Абеля по откидному трапу. Над их головами нависали тучи, порывами налетал ветер – вот-вот ливанет дождь. Вера с удивлением смотрела, как Зоя отвернулась и принялась вести светскую беседу с Сильвией Боннар, одетой во все светлое – пальто, модные сейчас брюки-клеш в стиле Джейн Биркин, косынка, которую она придерживала одной рукой, демонстрируя ярко-алый маникюр.
В самолете беседа велась лишь зонально, и у Веры не было возможности поговорить с Сильвией, чтобы узнать ее получше. Позавчера, когда Эмиль еще не был арестован, Вера не смогла составить о ней никакого мнения – до того женщина была манерной и неприступной в своей утонченности. Она ни на секунду не покидала образа светской дамы. С точки зрения физиогномики казалась сдержанной и великодушной. Вера слышала, с каким теплом она выразила Зое сочувствие касательно Эмиля, сказав, что непременно все утрясется и ее адвокаты уже ведут переговоры с адвокатами дедушки Абеля, у которого оказался Тициан.
Что касается этого странного инцидента, то его не вспоминали, пока вдруг самолет не попал в грозовые облака и его не начало как следует трясти. Первым вышел из себя Ксавье, который, как оказалось, ужасно боялся турбулентности.
– В этом году обещают аномальные грозы, – проронил он, обращаясь ко всем. – Никогда не видел шаровую молнию, и не хотел бы.
– В апреле еще нет гроз, – ответил ему Даниель, глядя на Веру влюбленными глазами.
– Я, кажется, упомянул слово «аномальные», – парировал Ксавье. В полет он надел костюм из клетчатого твида с жилеткой, которая была украшена цепочкой белого золота, на конце висели старинные часы с крышечкой. Он постоянно доставал их, чтобы посмотреть время.
Даниель только тихо посмеялся над ним, шепнув Вере, что тот всегда трусит летать, хоть делает это не менее трех раз в неделю.
Вере почему-то вдруг подумалось, что Даниель, имея возможность летать на частном самолете, мог легко вести по всему миру художественную деятельность под псевдонимом Бэнкси. Она все еще никак не могла отделаться от мысли, что перед ней знаменитый британский художник стрит-арта.
– В этот самолет шаровая не ударит, – безапелляционно заявил дедушка Абель, – с вероятностью пятьдесят процентов.
Он расхохотался, довольный шуткой. Теперь смех у него был глухой, старческий, со свистящим придыханием. Как у миллионера с яхтой, за которого чуть не вышла замуж Жозефина из фильма «В джазе только девушки». И Вера с удивлением заметила, что дедушка Абель может быть не только галантным джентльменом, но и задирой. Глаза у него блестели, как у юного разбойника.
– А с вами, дедушка, я не стану разговаривать, пока вы не вернете мне моего Тициана! – Голос Ксавье стал еще более визгливым. Он перегнулся через подлокотник, заглянув в зону с шестью креслами. Кароль захлопала глазами, уставившись на гладко причесанную голову с усиками.
– Не пора ли все-таки прояснить ситуацию насчет Тициана, – громко заявила Вера, решив, что не станет играть по правилам этих богатеев и делать вид, будто ничего не случилось, как это замечательно исполняли Зоя и Сильвия, которая сейчас и вовсе спала, приняв снотворное. Не стала бы она этого делать, зная, что кто-то из этой компании убил или заказал убийство ее мужа.
Даниель нахмурился, услышав предложение Веры, и покачал головой, выражая неодобрение.
– Я хочу знать, почему картина оказалась у вас, месье Абель. – Вера улыбнулась Даниелю, положив руку на подлокотник, выражая настойчивость в ответ на его неодобрение. Она, между прочим, здесь на работе!
– Милая, если бы я помнил! – ответил ей дедушка Абель. – Как именно эта картина попала ко мне? На меня работает с десяток агентств, которые занимаются поиском древностей, книг, украшений, картин. Они постоянно что-то притаскивают. В отличие от своего племянника Рене, упокой господь его душу, никогда не имел амбиций завести аукционный дом. Я – коллекционер, а не торгаш. Мы с его отцом были совершенно разные. Анри кормила предпринимательская жилка, меня – страсть к прекрасному.
– Вас кормило наследство моего прадеда. Итальянец оставил все вам, а мой родной дед был вынужден работать головой, – встрял Ксавье.
– Зависть – прескверное чувство. – В лице дедушки промелькнул Хопкинс.
– Отдайте мне моего Тициана!
– Нипочем не отдам, сынок. Мне девяносто три, я могу позволить себе сказать «нет». Я собираюсь сказать «нет» смерти! Что такое ты в сравнении с самой смертью?
– Как полотно попало к вам, месье Абель? – Вера вернула разговор в прежнее русло.
Побежденный Даниель, вынужденный разделять свою невесту-сыщицу и двоюродного деда, скрестил руки на груди и откинулся на спинку, чтобы не мешать их беседе. Он смотрел на край столика, на губах играла смиренная улыбка.
– Его привез парень на черном мотоцикле, – объяснил дедушка Абель. – Вероятно, один из агентов сыскного бюро.
– Картина два на два метра. Как он мог ее привезти на мотоцикле?
– Не знаю!
– А кто ведет дела с теми агентствами? – продолжала Вера, начиная все же терять терпение от этой бессмысленной беседы.
– Я. По мере сил и возможностей.
– Это достойно восхищения, месье. – Она растянула губы в улыбке.
– Зови меня дедушкой Абелем. Я мечтал о внучке с такой милой мордашкой, но бог дал только внуков. С ними я не знаюсь.
– Благодарю за честь, дедушка Абель. Вы имели ранее дело с агентством Эмиля Герши?
– Я что-то не припомню этого имени.
– А как выглядел парень на мотоцикле?
– Он был в шлеме. Он был доставщиком! Да, так и есть, доставщиком. Кароль сказала, что он остановился у ворот, просунул упакованную в картон картину между прутьями и уехал.
– Картину два на два метра размером?
– Ну да!
Вера недоуменно посмотрела на Даниеля. Тот покачал головой, собрав брови домиком, мол, игра не стоит свеч – у старика маразм.
Вера взяла телефон, открыла заметки и написала: «Но кто-то же это сделал – отвез картину в Лион!», и показала экран Даниелю.
– Я промолчу исключительно из уважения к Зое, – послышалось из зоны с четырьмя креслами. Самолет вновь затрясся, и фраза Ксавье закончилась стоном.
– А что думаете вы, месье Филипп? – не унималась Вера, которую тоже стала пугать тряска.
Дядя Филипп сидел весь полет с лицом Стиви Уандера, тихо улыбаясь и не принимая участия в общей беседе.
– Что вы хотите знать, милая? – отозвался тот.
– Кто привез картину дедушке Абелю?
Филипп улыбнулся, как Гринч – похититель Рождества.
– Хотите знать мое мнение?
– Да, нам всем очень важно знать ваше мнение, – проговорила Вера, впиваясь пальцами в подлокотники, но делая вид, что ей совсем не страшно. Голос ее прозвучал так странно, словно она говорила, попав в блендер. Самолет будто не по небу летел, а мчался по российскому бездорожью. Даниель накрыл ее руку холодной, как лед, ладонью. Лицо его было бледным, лоб покрыт испариной – кажется, и ему турбулентность не доставляла радости.
– Тогда я отвечу: картину привез Эмиль Герши, – невозмутимо ответил Филипп.
Вера открыла рот и захлопала глазами.
– Что, милая, не нравится такой ответ? – Дядя Даниеля недобро усмехнулся. – И даже если это правда, ты не поверишь. Скажи слепому, что перед ним «Мона Лиза». Он поверит? Скажи глухому, что играет Моцарт. Он поверит? Попроси калеку положить деревянную культю на лед. Он почувствует холод? Вот и ты, моя упрямая Нэнси Дрю[13], не веришь, что твой патрон может оказаться такой сволочью: за твоей спиной отвез картину заказчику, дал себя арестовать, а тебя отправил расследовать смерть Рене Ардити. Он-то выпутается с помощью своих родственников, а ты – нет.
– Не знала, что вы такого плохого мнения об Эмиле, – пролепетала ошарашенная Вера, с ужасом вспоминая, какому унижению подверг Филиппа Ардити ее шеф.
– Не бери в голову. – Он улыбнулся шире, но улыбка была наигранной. – Я пошутил. Надо же как-то отвлечься от этой тряски, пропади пропадом этот самолет!
Больше никто ничего говорить не стал.
Вскоре пилот объявил о снижении.
Посадка была совершена в аэропорту Ниццы Кот Д’Азур. Они могли бы лететь в аэропорт Сен-Тропе, что значительно сократило бы наземный путь, но над ним разразилась сильная непогода и бушевали грозы.
До замка Шато де Пон Д’Азур компания из десяти негритят, как прозвала про себя их сборище Вера, добиралась на трех черных «Рендж Роверах» по трассе А8, у которой было и более романтичное название – Ла Провансаль. Она шла вдоль всего Лазурного Берега, мимо Канн и Сен-Тропе. Время пути – два часа с хвостиком. Вере и Даниелю досталась одна машина на двоих.
В аэропорту Вера выпила два крепких черных кофе – не дай бог заснуть в дороге. Но пожалела об этом. Во сне она рисковала получить нож в сердце, а бодрствуя – взрыв мозга. Ее стали душить мысли, сомнения и чувства, которые уютно спали без должной порции кофеина.