Он выровнялся, заложив руки за спину. У этого человека было два активных режима: галантного Энтони Хопкинса в роли Ганнибала Лектера и зеленолицего шутника из «Маски». То он вытягивал лицо и поднимал брови, то чередовал ужимки со скоростью света.
– Не хотите прогуляться?
– Пожалуй, – с неуверенной улыбкой ответила Вера. – Но с условием, что вы объясните, зачем эксплуатируете Кароль, если вам совершенно не нужно инвалидное кресло.
Он по-джентльменски подал ей руку. Вера, все еще неуверенная, оперлась о локоть дедушки Абеля, с удивлением ощутив крепость его мышц, и они пошли по гравийной дорожке дальше, к побережью.
– Кароль я вовсе не эксплуатирую, а ею прикрываюсь, – рассказывал он, убирая от лица ветки цветущих глициний. – Я в отличной форме, занимаюсь тайцзицюань и пробегаю каждое утро двенадцать километров. Но таким меня мало кто видит.
– Почему? – удивилась Вера.
– Я этого не хочу. Я интроверт и социопат, люблю провести вечер с книгой или за просмотром любимого фильма. На самом деле, если носить маску в обществе, то уж делать это полноценно. Меня никто не придет убивать из-за моих денег и моей коллекции, никто не будет хотеть моего наследства и ждать, когда я напишу завещание. Со своими родственничками вижусь редко, меня они совершенно не знают и знать не желают. Мне на самом деле восемьдесят три, а не девяносто три, но, когда я открыто заявляю о своем возрасте, никто меня не думает поправлять. Им наплевать, сколько мне лет, но также им наплевать на мое состояние, поскольку кажется, что я давно его промотал и все, что имею, – старый дом в Лионе. Но это не так. Я богат, мадемуазель Вера. Так, что покойному Рене Ардити и не снилось! У меня есть все, что бы я ни пожелал, кроме одного.
– Чего же? – улыбнулась Вера восхищенно. – Хотела бы я в восемьдесят бегать по утрам вот в таком костюмчике!
– Бессмертия.
Она дернула бровями, вдруг вспомнив, как Ксавье, разгорячившись, кричал на всю улицу перед центральным офисом дома Ардитис, что у дедушки Абеля маразм, что он собирает картины Тициана, которые каким-то образом должны ему принести вечную жизнь.
– Вы любите живопись? – спросил дедушка Абель. Дорога шла сначала вверх, а потом, обогнув холм, стала спускаться, перед ними выросли холмы, с которых открывался потрясающий вид на море. Он бодрым шагом вел Веру именно туда.
– О да, благодаря нескольким людям, которые влюбляли меня в живопись, – ответила она. – Первой была моя бабушка – она каждые каникулы водила меня в Эрмитаж.
– Тогда у вас должны быть любимый художник и любимая картина, – предположил дедушка Абель, скосив на Веру хитрый взгляд. Та закрыла глаза и вдруг вспомнила юную и воинственную Юдифь в красной тунике, с мечом. Дева-воительница наступала тонкой ножкой на голову царя Ирода. Вера поделилась этим воспоминанием со своим спутником.
– О, это же Джорджоне! Удивительно, что вы назвали именно его. Он был неким предтечей особого алфавита, созданного по заказу ордена розенкрейцеров. Но все не так просто, – ответил с улыбкой дедушка Абель. Они выбрались из рощи на дикие луга, покрытые одуванчиками и розмарином. Пахло морем и полевыми цветами. Дорога шла вверх, Вера немного запыхалась, не поспевая за бойким старичком.
– Что за алфавит? – Она отставала от него шага на два.
– В начале было слово! – таинственно ответил ей дедушка Абель. – А точнее, два: «Arbor Vitae» – дерево жизни. Вам когда-нибудь приходило в голову, что художники эпохи Возрождения зашифровывали в своих картинах тайные послания?
– О, я тоже смотрела «Код да Винчи»!
– Все эти фильмы и книги про тайные послания не на пустом месте выросли, мадемуазель Вера. Рафаэль, Микеланджело, да Винчи, Босх, Питер Брейгель Старший! Эти люди не просто пачкали стены в капеллах у римских пап и малевали иконы. Они обладали тайнами, которые превратили бы мир в хаос! Но малыми дозами эти тайны потихоньку спасают его и не дают кануть в бездну.
– Справедливо замечено, – улыбнулась Вера, совершенно не понимая, о чем речь.
– И только посвященные определяют количество доз, которые просачиваются к простым смертным. Но когда ты не посвященный, это, мягко говоря, обидно. Я не принадлежу к ордену розенкрейцеров и не горю получить членство в их ложе. Мне оно ни к чему, слишком обременительно. Но я хочу стать обладателем тайны «Arbor Vitae».
– Что это такое?
– Рецепт, вещь или заклинание – я еще не уверен. Но знаю наверняка, что «Arbor Vitae» существует! Джорджоне никогда не стремился жить вечно, он был молод, беспечен, влюблен, но на его пути возник человек, которому достались тайные знания розенкрейцеров: случайно ли, или он стал одним из них – никто не знает. Тадео Контарини, венецианский купец, прибывает откуда-то из заморских стран и спешно нанимает художника. Он тщательно выбирает из всех знакомых, и выбор падает на повесу Джорджоне. Он посвящает его в тайну своих приключений и заказывает несколько картин, в которых эти события были бы зашифрованы. Тут надо отметить, что Тадео Контарини после того, как заказал работы, исчез, и никто его больше не видел, у него нет могилы, как и у всех представителей рода. Он просто исчез!
– Куда же он делся?
– Когда я задал себе этот вопрос, ответ пришел сам собой. Он взял себе другое имя, переехал в другую страну и жил там припеваючи. А когда люди замечали, что он не стареет, то он вновь выбирал себе имя, переезжал и жил дальше. Я бы вам предоставил доказательства, но все они далеко отсюда. Просто поверьте на слово, что это так. Библиотека Эскориала хранит в своих анналах много непознанного, в том числе и бланки библиотечных требований, в которых из века в век значатся миллионы запросов с фамилиями и датами. И вот один меня заинтересовал особенно: от Тадео Контарини, датированное тысяча девятьсот двенадцатым годом. Я обомлел, когда увидел это имя.
– Вы хотите сказать, что венецианец, который заказал Джорджоне картины, дожил до тысяча девятьсот двенадцатого года? – не поверила Вера.
– Да! Более того, я даже знаю, как он выглядел. И вы тоже.
Они поднялись на один из высоких пиков побережья. Слева от них располагался замок, распростертый внизу и покрытый с одной стороны облаком бугенвиллей, пик дю Датье возвышался справа. Вера высматривала Даниеля, он должен быть где-то там…
Вдруг она почувствовала, как нечто твердое коснулось ее спины.
– Не шевелитесь, мадемуазель Вера. Это «Глок 17». – Голос дедушки Абеля прозвучал с несвойственными ему стальными нотками. Вера замерла от испуга, ее лоб тотчас обдало холодом, а в глазах потемнело.
– Не смейте бежать, я очень метко стреляю. Пять лет службы в Тунисе при Временном правительстве Алжирской Республики в качестве агента под прикрытием. Вряд ли вы понимаете, о чем я. Поднимите руки, мадемуазель.
Вера подняла ладони на уровень плеч – на большее она была не способна, колени ее стали ватными и подгибались.
– Итак, на чем мы остановились? Ах да, на Тадео Контарини, на Тадео Бессмертном. Он решил передать свою тайну предкам через живопись, но Джорджоне успел закончить лишь одно полотно – «Три философа». Знаете его?
Вера покачала головой. Перед глазами все расплывалось.
– Жаль. Никогда не бывали в Вене? Картина висит в Венском музее истории искусств. Именно в «Трех философах» зашифровано название трактата Тадео Контарини «Arbor vitae». А дальше, спросите вы? Джорджоне умер и не смог выполнить заказ. Но он передал тайные знания своему закадычному другу – Тициану. Они вместе учились у Беллини, расписывали фресками дворец Фондако-деи-Тедески в Венеции. Тициан дописывал «Спящую Венеру» после смерти Джорджоне и его же «Сельский концерт».
– Вы сказали, что я видела, как выглядит Тадео Контарини… – осмелилась напомнить Вера.
– Верно, видели. И мы сейчас отправимся взглянуть на него еще раз. Я буду следовать за вами, а вы ведите меня к восточному крылу.
– Что вы хотите?
– Чтобы вы провели меня в подземелье, где Рене Ардити спрятал свою коллекцию. – И он ткнул ее в спину дулом огнестрельного оружия, которое Вера видеть не могла.
Она знала, как попасть с холма к восточному крылу, этим путем они ходили с Даниелем. Петляя по дикому лугу, они шли под потоками слепящего солнца. Наверняка дед выбрал именно эту дорогу, чтобы подойти к замку незамеченным.
– Тициан написал множество полотен, запечатлевая строчка за строчкой таинственный трактат Тадео Контарини, но потом в его деятельности наступил период затишья. Возможно, он бросил затею, решив, что его друг бредил перед тем, как его настигла смерть.
– Джорджоне умер от чумы, – сказала Вера, вспомнив, что про этого художника рассказывала ей бабушка.
– Верно. Джорджоне был влюблен, а его пассия лежала при смерти в госпитале на острове Лазаретто Нуово. Художник решил принять смерть вместе с возлюбленной. Прежде чем отправиться в лазарет, он передал тайные знания другу.
– Сумели выкрутиться, – пробурчала Вера.
– Я все детали проверил. Все, что можно было проверить и что нельзя, пользуясь такими источниками, о которых даже французская разведка не знает. Орден розенкрейцеров существует, и некоторые политические деятели пользуются секретом долголетия из «Arbor Vitae». Современников вам не назову, себе дороже, но вот вам еще один исторический пример – Альфонсо I д’Эсте, герцог Феррары. Он заказывает несколько полотен Тициану после того, как до него каким-то чудесным образом дошло знание о «Arbor Vitae», возможно, герцог повстречал Контарини, а может, через Эразма Роттердамского. Могилы этого герцога нет в усыпальнице дома Эсте. А все потому, что он не умер. Уверен, что здравствует и ныне.
– Откуда вам все это известно?
– Свои источники. Но в основном я пользуюсь методом Томаса Эдисона – набираю в свой штат юных студентов академий искусств, помешанных на истории и мечтающих стать успешными галеристами. Они роют землю, как кроты. Остается только сверяться с тем, что раздобыл сам. Первого Тициана мне достал такой студентик из Школы Лувра, правда он уже давно расстался с жизнью.