Смущенный, встревоженный, я быстро поднялся и сел -- и тотчас же это лицо отделилось от стекла и пропало. Мимо второго окна, за дымкой струившегося из него лунного света мелькнула какая-то тень; мне послышались торопливо удалявшиеся шаги...
Я уже не мог лежать; нервы расходились во всю, во мне все дрожало. Быстро одевшись, я тихонько, крадучись, выбрался из своей комнаты, прошел длинный, темный коридор и, почти бесшумно отперев дверь, вышел на террасу, мокрую от росы, залитую ярким лунным светом... С последних ступеней кто-то быстро сбежал, и я увидел белую тень, несшуюся, как будто над землей, легко и плавно в прозрачной мгле лунного сиянья к обрыву, на краю которого высился ровный ряд тополей; через минуту она скользнула в просвет тополевых стволов и пропала... Я ощутил то же волнение, какое охватило меня при легком прикосновении пальцев Тани к моей руке. Это была она, в этом нельзя было сомневаться; но почему же, вызвав меня, она убежала?..
Я сошел с террасы и пошел в ту же сторону, по узкой тропинке, протоптанной в траве. Тропинка у обрыва не кончалась, а, извиваясь среди кустов терновника, вела к реке. Я спустился вниз, на отлогий песчаный берег. Воздух был прозрачен, светел, и было видно далеко в обе стороны. Ясно рисовались в лунном свете силуэты лежавших на песке лодок и рыбачьи сети, развешанные на тонких, воткнутых в песок шестах. Но молодой женщины нигде не было. Белая тень, слетевшая на моих глазах в обрыв, как будто растворилась, растаяла в лунном воздухе...
Побродив бесцельно по берегу взад и вперед, я уже хотел подняться наверх, как вдруг позади меня заскрипели по песку быстрые шаги, и -- я не успел оглянуться -- холодные, обнаженные женские руки обвили мою шею, и вместе с теплым дыханием в мое ухо ворвалось это странное, непонятное, трижды горячо и в то же время как-то недоуменно-вопросительно повторенное:
-- Ты!?. Ты!?. Ты!?.
Я быстро, неловко повернулся -- и увидел близко перед собой бледное, с лихорадочно блестевшими глазами лицо Тани... Растерявшись от неожиданности, я стоял неподвижно, опустив руки, глубоко взволнованный, почти потрясенный близостью этой прекрасной женщины. ее руки еще лежали на моих плечах; она как будто чего-то ждала от меня, впившись в мое лицо своими синими, глубокими глазами; ее грудь взволнованно дышала близко около моей груди...
Я не выдержал ее пристального взгляда и невольно опустил глаза. И почему-то мгновенно во мне проснулась эта проклятая корректность городского жителя, человека общества, вечно боящегося каким-нибудь неосторожным движением оскорбить женщину. Я инстинктивно слегка отодвинулся назад, смущенно пробормотав:
-- Простите...
Я тотчас же понял, что это было бесконечно глупо и бестактно. Но уже было поздно. Тонкие руки молодой женщины скользнули с моих плеч и бессильно упали вниз. Она потупилась, отошла от меня шага на два и, закрыв лицо руками, опустилась на песок... Я увидел по ее вздрагивающим плечам, что она плачет...
Это было ужасно. Я прекрасно понимал, что все уже пропало, и все же бросился к ней и, опустившись рядом с ней на песок, целовал ее голову, плечи и руки, стараясь оторвать ее холодные пальцы от лица. Она отворачивалась от меня и продолжала плакать, уклоняясь от моих поцелуев, жалобно, как обиженный ребенок, повторяя:
-- Оставьте меня... Это -- не вы!.. Не вы!..
Я был смущен, недоумевал; что значили ее слова: "Это -- не вы"?..
Я в отчаянии повторял:
-- Скажите, скажите мне, о чем вы плачете?..
Она вдруг затихла, отняла руки от своего заплаканного лица и повернулась ко мне. Она с минуту молча смотрела мне в лицо, пристально, внимательно, с некоторой задумчивостью в глазах, словно припоминая что-то или сравнивая мои черты с какими-то другими. Потом тихо покачала головой и заломила на коленях пальцы.
-- Нет, нет! -- сказала она, прерывисто вздыхая, как наплакавшееся до изнеможения дитя. -- Я ошиблась. Вы -- не тот, за кого я приняла вас... Меня муж и другие считают сумасшедшей, -- может быть, и вы подумаете то же самое. Но я не сумасшедшая, уверяю вас, только, в конце концов, я, действительно, могу сойти с ума... Подумать только, что я никогда не найду того человека, которому могу, наконец, с уверенностью сказать: ты! -- и не увидеть в его лице при этом смущения и удивления!..
Она в горестной задумчивости опустила голову на грудь и продолжала тихо и словно про себя:
-- Еще девушкой я мечтала о том единственном, который создан только для меня, который ищет меня и должен, во что бы то ни стало, прийти ко мне... Разве не все девушки мечтают о том же?.. Каждому мужчине, подходившему ко мне, я смотрела в лицо с немым вопросом: не ты ли?.. Их прошло много передо мной, а я все оставалась одна, с моей жаждой любви, с моей тоской по возлюбленном, который где-то искал и не мог найти меня... И до сих пор, до сих пор я одна!..
-- Но ваш муж?.. -- невольно вырвалось у меня.
-- Ах, это была ошибка... я ничего не знала, не понимала...
-- Только потом увидела, поняла... Когда делаешься женщиной -- это сейчас же становится видно: тот ли он, кому она может сказать -- ты!.. Я не могу объяснить, из чего это видно, но я всегда вижу и чувствую это... Мы почти все ошибаемся, но многие из нас устают искать, покоряются и терпеливо живут с человеком, который им не нужен, через силу заставляя себя говорить ему -- ты, и все же продолжая, хоть и пассивно, ждать своего сказочного принца... А я не могу... Я должна искать... Я ищу и почти каждого спрашиваю: ты? ты?.. Когда мы жили в городе -- у нас бывало много разных людей, и муж выходил из себя, находя, что я бесстыдно смотрю на мужчин, что я -- сумасшедшая и неприлично себя держу... А у меня была одна забота, одна мечта -- найти его, и моя ли вина в том, что он до сих пор не попадался на моем пути?.. Из-за меня муж бросил все свои дела и поселился на этом хуторе. Мы живем здесь уже три года, и вы были первым, кого я увидела за все это время. Я смотрела на вас и спрашивала себя: не он ли?.. Вдруг откуда-то явился человек, которого я раньше никогда не знала, который повеял на меня какой-то иной, незнакомой и заманчивой жизнью, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание, словно я когда-то давно знала его или мечтала о нем. Не сама ли судьба направила его ко мне?.. И вы, казалось, смотрели на меня так, как будто узнавали во мне образ своей мечты. О, я видела хорошо -- вы восхищались мной. Женщина всегда видит и замечает, когда кто-нибудь любуется ею... Но я уже знаю, знаю, что мне так только почудилось, что ничего этого не было!.. Когда я вас вот здесь обняла, и вы обернулись И посмотрели на меня -- это был такой далекий, чужой взгляд, -- и мое сердце сжало прежнее, уже много лет томящее меня одиночество... Ах, мы, женщины, всегда, всегда одиноки, потому что вы нас не понимаете, потому что мы почти никогда не находим того, кто единственно имеет право на наше ты!..
Она вдруг схватила мою руку и, приблизив ко мне свое лицо, возбужденно сказала:
-- Скажите... скажите правду!.. Разве вы сами не почувствовали, что мы -- чужие, что я для вас не та она, которой вы могли бы отдать всего себя, всю свою жизнь, всю свою любовь?..
Я нерешительно, смущенно пробормотал:
-- Не знаю... Может быть...
-- Вы знаете, знаете! -- страстно воскликнула она. -- Я тотчас же почувствовала это!.. Но вы потом спохватились и стали целовать меня, потому что вам стало жаль меня и той маленькой радости, которую вы могли бы получить от меня... Но как вы не понимаете, что мне не это, не это нужно!.. Меня вам не обмануть, как обманываете вы многих женщин, которые ищут в вас того же, что и я, с протянутыми за любовью руками. Они говорят вам: ты -- это самое святое, что они могут вынуть для вас из своего сердца -- и вы принимаете его, как приятную игрушку, на самое короткое время, и потом -- швыряете прочь!.. Не говорите, не говорите мне больше ничего... Во всем этом виновата я одна -- сумасшедшая, дикая, одинокая женщина!.. Только не смейтесь, ради Бога, не смейтесь надо мной...
Ее губы кривились, и она кусала их, чтобы не заплакать... Я молчал, смущенный и растроганный...
Вдруг около нас послышался тихий, робкий оклик:
-- Таня!..
Я обернулся -- и увидел Рыжова, стоявшего в трех шагах с темным, казавшимся при луне мертвым, лицом...
Молодая женщина вздрогнула, точно ее хлестнули сзади по спине кнутом, поднялась и торопливо шепнула:
-- Уезжайте сейчас же!.. Прощайте!..
Она бросилась в гору на обрыв, обошла на тропинке мужа, не поднимая на него глаз, и ее светлое платье быстро замелькало в черных кустах терновника...
Рыжов молча проводил ее глазами, потом медленно перевел на меня взгляд -- тяжелый и тоскливый -- и отвернулся. И глядя в сторону, с кривой усмешкой спросил:
-- Не спится?..
Я пробормотал что-то о жаре и духоте в комнатах. Он снова спросил, все так же усмехаясь:
-- Не хочешь ли сейчас выехать, пока прохладно?.. .
Я охотно согласился...
Мы молча поднялись по обрыву... К моему удивлению, у террасы уже стояла запряженная в бричку лошадь. Мне осталось только взять в передней свое пальто и шляпу...
Рыжов молча и холодно простился со мной...
Когда, сидя в бричке, я огибал хутор, я увидел в окне белую женскую фигуру, приникшую к косяку в горестно-задумчивой позе, полной тоски, томления, муки. Мне казалось, она посылала мне вслед это грустное, недоуменно-вопросительное:
-- Ты!?. Ты!?. Ты!?.
----------------------------------------------------
Впервые: журнал "Пробуждение", No 4, 1912 г.
Исходник здесь:Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.