– Пройдемте в мой кабинет, Дилара Семёновна.
– С удовольствием, Риточка. У меня чуть сердце не остановилось, когда нам с Диньяром сообщили.
– Я верно понимаю, что моим родителям вы ничего не сказали?
– Нет, милая. Мирон ведь там… Да и… – Она выдыхает, сжимая мой локоть. – Успеем ещё им сказать. Слава богу, с Муратом все в порядке. Это главное.
– Верно, – шепчу я. – Откуда про Инну узнали?
Свекровь тяжело дышит, стараясь поспевать за моим шагами. А я чувствую себя увереннее. Сильнее.
– Надя намекнула. Вот только не надо ничего ей говорить! Я рада, что высказала все той стерве!
Я лишь улыбаюсь, качая головой. Захожу в кабинет и вижу на столе еду. Чего тут только нет! Свекровь садится на диван, а я опускаюсь в свое кресло, не понимая, что здесь происходит.
– Можно? – стучит в приоткрытую дверь Шахмар.
– Конечно, заходи. – Я жестом указываю, чтобы он сел рядом с Диларой Семеновной.
– Да я на пару минут. С ментами еще поговорить надо. Разобраться, кто подрезал тормоза в машине Мурата. Поэтому коротко и по делу: с ним все хорошо.
– Да, Шахмар, – отвечаю я, чувствуя, что снова напрягаюсь. Вроде бы потихоньку приходила в себя, а сейчас снова накатывает волна паники. – Кто? Кто такое мог сделать?
– Надеюсь, сам Мурат знает. Как проснется, поговорю с ним. Все, не буду больше задерживать.
Обхватив голову руками, тяну волосы, словно хочу вырвать их. Внутри полный раздрай. Мне страшно подумать о том, что могло бы случиться с Муратом. Если подрезали тормоза, то это не просто авария. Значит, на его жизнь покушались!
– Риточка, не нервничай. Главное, что с ним все в порядке, – успокаивает меня свекровь, раз за разом повторяя одни и те же слова. И это ее спокойствие меня пугает.
– Вы знали?
– Да. Сказали до того, как ты пришла в себя.
– А эта еда? Откуда?
– Я попросила Надю заказать. Тебе же теперь думать надо не только о себе, Ритуль. И, знай: только ты способна привести ваши с Муратом отношения в порядок. Как видишь, та тварь просто хотела вас разлучить. Самое страшное, что у нее почти получилось. Я знаю, что мой сын не идеален, Риточка. Он временами грубый и резкий. Я часто поражаюсь тому, как ты его терпишь. Но все же вы семья. И любите друг друга. Пожалуйста, прости ты его за все грехи… Я же знаю, что ты не просто так тогда сказала, что в ваших отношениях появились трещины. Не будь чего-то серьезного, ты никогда не сказала бы таких слов.. Значит, мой сын действительно что-то натворил.
– Подождите, Дилара Семёновна, – Я выставляю руки ладонями вперед и хмурюсь, пытаясь понять, что именно в ее словах показалось мне странным.
– Что вы имеете в виду, говоря, что я должна думать не только о себе?
– А то, милая, – раздается за спиной звонкий смех Нади, – что ты беременна.
Глава 24
Я поворачиваюсь к подруге и смотрю на нее, ожидая продолжения. Но она лишь широко улыбается и молчит.
Беременна? Я? Что за… Сколько мы с мужем не занимались сексом? Да и как я: врач, женщина, которая уже рожала, почувствовала на себе все радости первого триместра, могла не заметить своего интересного положения? Это шутка или…
– Это не шутка, – словно прочитав мои мысли, говорит Надя и, пройдя вглубь моего кабинета, садится недалеко от мамы Мурата.
– Но… я не понимаю. – В голове полная каша.
Да я пока вообще не уверена, что осознаю свое положение. Сначала ненависть родственников погибшего пациента, потом Мурат и эта авария, а теперь я стою и слышу это? Не многовато ли эмоций и событий?
– По-моему, она еще не пришла в себя. – Надя указывает на стул, и я решаю, что мне действительно лучше сесть. – В шоке, да?
– Ага.
– А я думала прийти и спросить, почему ты не рассказала. А оказывается, ты сама не знала.
– Да даже не догадывалась, если честно.
В голове всплывает календарь приложения менструаций и… Хочу вспомнить эти даты, но они ускользают. Но, если подумать, я и не отслеживала их. Только и думала что о муже, о Мироне и наших проблемах.
Ладно. Я в положении… Нет, я беременна. У меня будет второй ребенок. Господи! На губах расцветает улыбка и словно что-то теплое растекается по телу.
Оглядевшись, я смотрю на накрытый стол, а потом на свекровь и подругу.
– Итак, вы приготовили всю эту еду для того, чтобы мой желудок лопнул?
Мама Мурата смеется.
– Ты беременна, Рита. И я уверена, в последний раз ела очень давно. Отсюда и мои слова, чтобы ты берегла себя и заботилась теперь не только о себе.
– Это я уже поняла, но здесь накрыто на пятьдесят таких Рит. И спасибо вам за беспокойство, я действительно уже не помню, когда ела в последний раз. В обед был сложный смертельный случай, не до этого было.
– Ох… – Дилара Семеновна вздыхает и подходит ко мне. – Солнце встает и садится, жизненный цикл не остановить, Рита. Ни ты, ни кто-либо другой не властен над этим.
– Я знаю.
– И этот день закончится, не повторится больше.
– О, я очень на это надеюсь. Таких дней я бы больше не хотела никогда. – Стираю внезапную слезу и, приобняв женщину, указываю на стол. – Давайте поедим немного.
Настроение поднимается с каждой ложкой вкусных угощений. Мы говорим о чем-то нейтральном, а потом как-то само собой переходим к теме детей.
– Кстати, – прошу я, немного подумав. – Пожалуйста, не говорите Мурату о ребенке. Пока что… – Вздыхаю, думая, как правильно объяснить причину, которая кажется мне важной. – Нам с ним стоит объясниться и многое понять. А еще нам определенно есть за что попросить друг у друга прощения. Я бы хотела, чтобы мы поговорили спокойно, без надрыва. Мне бы не хотелось, чтобы примирение было обязанностью для него.
Надя кивает сразу, а вот свекровь опускает глаза.
– Пожалуйста, Дилара Семеновна. Это важно. И важно в первую очередь – для Мурата.
– Но ведь эта новость может снова сделать ваши отношения прежними?
– Так и будет, поверьте. Но сначала пусть он поймет, что значило для меня молчание. Как это больно. И это не месть. Я его жена, а он – мой муж. Мы молчали неделями и говорили только тогда, когда становилось совсем невыносимо. Я больше так не хочу. За это время я устала так сильно, что ощущаю себя постаревшей на сотню лет.
– Понимаю, дочка. – Она накрывает мою ладонь, лежащую на столе. – И обещаю молчать. Наверное, ты права, Рита.
– Нас чуть не разрушила эта тишина. Спасибо.
Мурат просыпается примерно через полтора часа, которые мы проводим в разговорах. К нам присоединяется Диньяр Тагирович. Свекор непривычно тих и задумчив. На его лице неприкрытое беспокойство, потому что сегодня каждый из нас испугался за Мурата. Мне хочется надеяться, что их ссора подошла к концу.
Когда нас проводят в палату к Мурату, я не чувствую ног. Каждый шаг, приближающий меня к мужу, дается с трудом. Этот день был самым страшным из всех, что я пережила за всю свою жизнь.
Я могла думать что угодно этим утром или прошлой ночью. Но сегодня я словно обнулилась. Все стерто. Не забыто, но стерто. Я не хочу его упрекать. Не хочу напоминать о чем-то. Но этот урок все же послужит нам предупреждением, хотим мы этого или нет.
Мы входим втроем, потому что Надя пошла работать. В дверях палаты сталкиваемся с Арсением, который выходит после осмотра.
Когда Мурат поворачивает голову, я замечаю, как суетливо он начинает высматривать меня, и, лишь столкнувшись взглядом с моими глазами, расслабляется.
Мне хочется подбежать к мужу, но услышав всхлип матери, которая пережила самые страшные минуты, решаю этого не делать. Я позволяю родителям мужа сказать сыну то, что они хотели до него донести. Поэтому немного задерживаюсь позади.
– Сыночек мой… – Дилара Семеновна склоняется над Муратом и целует его.
Даже Диньяр Тагирович сбрасывает маску и показывает свою слабость. Единственную слабость, которая сейчас так сильна… Любовь к своему сыну.
– Все в порядке. Спасибо.
Договорив, он снова смотрит в мою сторону, и каждый все понимает сам.
– Мы приедем завтра, привезем все необходимое.
– Хорошо.
Они обнимают Мурата. Затем подходят ко мне и, попрощавшись, выходят из палаты.
Мы молчим некоторое время. Я даже подойти решаюсь не сразу. Внутри все переворачивается. Все вулканы боли, ожидания и надежды изливаются лавой и заполняют душу. Я так сильно люблю этого мужчину, что ощущаю его боль, как свою собственную. И как бы я ни старалась гнать мысли, начинающиеся со слов: «Если бы…», они будто за в глубине сердца, рядом. И это причиняет новую боль.
– Рит, – сухими губами произносит Мурат мое имя, как тогда в бреду, и я несусь к нему.
Если бы не эти его раны, перелом и ушибы, я бы поколотила его сама. А потом крепко-крепко обняла и долго целовала. Но я могу лишь упереться лбом в его сильное плечо и заплакать.
– Ты не представляешь, что со мной творилось, – признаюсь, медленно открывая шлюзы откровениям.
– Я виноват перед тобой… Я так облажался, родная моя… – Мурат пытается меня обнять, но шипит от боли.
Я поднимаюсь, строго глядя на мужа.
– Только попробуй снова это сделать.
– Хочу прикоснуться к тебе нормально…
– Я строгий врач, Мурат. И поэтому сразу говорю, чтобы ты даже не пытался.
– Тогда сядь ближе.
Его слова – это мольба.
– Чуть-чуть, – предупреждаю и сажусь так, чтобы его рука оказалась на моих коленях. Но муж придвигается и в итоге обнимает меня за бедра.
Я не ругаюсь. У меня не осталось на это ни сил, ни желания.
– Рит, – зовет он, и я прекращаю всматриваться в его травмы и сосредотачиваюсь на голосе и глазах, которые будто смотрят прямо в душу. – Я никогда не изменял тебе. Клянусь… я бы никогда не сделал этого.
Я молчу и позволяю ему говорить.
– Я был неправ и неверно расставил приоритеты. Но каждый раз мне казалось, что я поступаю верно. Отец предупреждал, а я злился… даже когда знал, что он прав. Глупо и по-детски. Прости. А то фото… Я бы не прикоснулся к ней. Ни за что.