– Ну что ж, – начала она, когда принесенные мною цветы были поставлены в вазу, а распечатанная и исполосованная вдоль и поперек красным карандашом первая глава легла перед нами на стол, – в целом неплохо.
Я, замерев на первой половине фразы, вздохнула с огромным облегчением в финале второй. Поначалу, когда я только взглянула на свой препарированный текст, мне показалось, что это – конец. Не будет никакой диссертации, не предвидится никакой защиты, и вообще – самое время идти устраиваться посудомойкой в университетской столовой: ничего более полезного и существенного я для науки сделать не могу.
– Спасибо! – с благодарностью выдохнула я. – Мне-то уже подумалось, все – полный провал.
– Да нет, что вы, – Ирина Александровна улыбнулась, – просто нужно еще кое над чем поработать.
– С удовольствием!
Передать не могу, как порадовал меня такой приговор. Стало весело и легко, будто крылья выросли.
– Во-первых, – Ирина Александровна кивнула мне, подождала, пока я успокоюсь и перестану ерзать на стуле, и приступила к делу, – не бойтесь биографических аналогий! Откуда берутся женские образы в романах и стихах Костровицкого? Смелее! Покажите.
– И что, прямо так и писать, что его любимая Анна Плейден, например, превратилась в «Гниющем чародее» в Озерную деву, а образ героини «Убиенного поэта» списан с другой его возлюбленной – Мари Лорансен?
Мне не очень нравилась перспектива очередного промывания давно истлевших костей.
– Ну, вероятно, не так бесхитростно, – Ирина Александровна улыбнулась. – Но нельзя недооценивать влияний. Что ни говорите, а именно женщины сформировали Аполлинера. И его эстетику тоже.
– Понятно. – Я опустила глаза и стала делать пометки в тетрадке, чтобы не забыть. А заодно, чтобы не выдать выражением лица то, как мне не нравится этот банальный тезис. В моем воображении Аполлинер, синоним самого Искусства, всегда оставался независимым и сильным.
– И еще, – Ирина Александровна отвела взгляд от текста, задумалась ненадолго и, вздохнув, продолжила: – «Подвиги юного Дон Жуана» и «Одиннадцать тысяч палок» – это прежде всего установочные работы. Постарайтесь делать акцент на общеизвестную прозу.
Я расстроилась еще больше. Отчего-то мне жизненно важно было доказать, что именно эти выкопанные мною из анналов литературы художественные труды сыграли главенствующую роль в становлении Аполлинера. Но что я могла поделать? Слишком уж необузданным оказался Аполлинер в своих*censored*графических романах. Не у всякого человека хватило бы самообладания, чтобы прочесть два этих опуса от начала до конца и не свихнуться при этом. Я прочла. Не факт, правда, что все в моей бедной голове осталось в итоге как было.
– Ясно. – Я судорожно строчила в тетради.
Ирина Александровна сделала еще несколько замечаний, и аудиенция была завершена. Я уже почти подпрыгивала на месте от нетерпения – хотелось поскорее оказаться дома и по свежим следам сделать из заготовки достойную главу. А заодно и «причесать» собственные растрепавшиеся мысли. У меня так всегда – стоит авторитетному человеку похвалить, направить, подать идею, и я уже готова на что угодно, лишь бы добиться на этом поприще наивысшего результата. Ни сложности не пугают, ни сидение за компьютером по двадцать четыре часа в сутки, ни невероятный объем работ – главное, не подвести, сделать все, как надо. Все-таки, что ни говори, именно конструктивная поддержка, а не абстрактная критика – двигатель прогресса и залог успеха в любой работе!
Ирина Александровна вручила мне перечерканные печатные листы, пожелала успехов и распрощалась. Меня едва хватило на то, чтобы с чувством выдохнуть: «Спасибо! Всего доброго!», после чего я пулей вылетела за дверь.
Глава 4
День обсуждения первой главы диссертации настал. Я нервничала с самого утра. Бедная моя Катюшка была предоставлена сама себе: сумасшедшая мама не уделила ей в то утро ни капли внимания. Бабушка, которая пришла посидеть с ребенком, на все вопросы из разряда «умывались?», «кашку кушали?», «одежду для прогулки приготовили?» получала короткое злобное «НЕТ» и укоризненно качала головой. Но не возмущалась. Видимо, помнила собственную защиту.
Ни на минуту – ни дома, ни по дороге в университет, ни на кафедре – я не выпускала текст доклада из рук и постоянно в него заглядывала, как будто там каким-то магическим образом могли обнаружиться новые буквы, слова или даже целые абзацы. Разумеется, ничего подобного не происходило, и я впустую шарила глазами по знакомым до последней запятой лабиринтам строк.
В плане заседания кафедры мой доклад значился первым. Пришлось вставать перед многоуважаемым профессорско-преподавательским составом и испуганно вещать, сдерживая предательскую дрожь в голосе и в коленях. Но Аполлинеру удалось все же взять верх над моими страхами и, как всегда, увлечь в другую реальность. В ней не имели значения такие мелочи, как нахмуренные брови профессоров, нетерпеливое постукивание карандашом по столу заведующей кафедрой, удивленные взгляды доцентов. Только чувственность и преданность искусству. Заканчивала я уже совершенно свободно, где-то даже испытывая удовольствие от произведенного эффекта.
Но когда дело дошло до дополнительных вопросов – особенно упорствовал Юрий Павлович, преподававший зарубежную литературу Средневековья, я искренне пожалела, что передумала идти в посудомойки.
– Откуда позаимствовал Аполлинер легенду о Мерлине, легшую в основу «Гниющего чародея»? – вопрошал Юрий Павлович.
– Из средневековой литературы, – ответствовала я. (Откуда ж еще, если вопрос исходит от вас?) – В XII веке Гальфридом Монмутским были написаны «Пророчество Мерлина» и «Жизнь Мерлина», а в «Романе о святом Граале» Мерлин представлен как сын дьявола и девственницы.
– А откуда взялся образ Анжелики в том же произведении? – не унимался любопытный профессор.
Вот тут-то я растерялась. Как назло, кроме матери поэта, образ которой прочно застрял у меня в голове, на ум ничего не приходило. Я глупо помолчала, а потом промямлила что-то об Анжелике Костровицкой. Юрий Павлович комментировать не стал, только нахмурился и отвернулся. Уже дома – вопрос никак не шел у меня из головы – я сообразила, что Юрий Павлович, скорее всего, хотел услышать об Анжелике из «Неистового Роланда» Ариосто. Черт возьми! Куда уж моим скромным познаниям до невероятной эрудиции Гийома Аполлинера?! Хотя ему было проще: ни детей, ни хозяйства – только служение искусству.
Наконец допрос был закончен – спасла заведующая кафедрой, объявив, что пора переходить ко второму пункту повестки. А уж анализ текста и образов – задача последующих глав. Поэтому подождем.
Я вздохнула с облегчением и, стараясь не оттоптать никому ног – сидели плотно, – стала пробираться к своему месту у двери. Оставшуюся часть заседания я, обессиленно откинувшись на спинку шаткого стульчика, вполуха слушала других докладчиков. Потом были организационные вопросы. Потом все долго и нудно прощались друг с другом до сентября. Ирина Александровна весело подмигнула мне, сообщила шепотом, что «глава состоялась», и велела звонить, «если что». Из университета я выползла, чуть ли не шатаясь от усталости и пережитого волнения. Хотелось напиться на радостях и поделиться с кем-нибудь своим достижением. Только вот, перебрав в голове всех своих близких и знакомых, я поняла, что, кроме Славика, мамы, единственной подруги Ирки и еще, вероятно, Артема, эти первые научные успехи вряд ли кому-то будут интересны. Но Славик был на работе – на другом конце города, мама казалась мне неподходящим собеседником – да и прибежать сломя голову домой значило лишить себя пары часов дополнительной, пусть украденной, но свободы. Ирка еще неделю назад уехала отдыхать в какой-то санаторий, а Артем был слишком далеко – в Москве…
Я тяжело вздохнула и отправилась вверх по улице Ленина – ныне Университетской – к кремлю. Погода стояла чудесная – не по-летнему трепетная и нежная.
Только злостный самоненавистник поехал бы на моем месте сразу домой.
Глава 5
Конечно, Карим в данном случае был не лучшим собеседником. Но сейчас это не имело значения – лишь бы с кем-нибудь поговорить. И чем скорее, тем лучше.
Мой приятель, с которым за четыре года знакомства у нас сложились добрые дружеские отношения, работал в кремле. Точнее, снимал несколько комнат под свою мастерскую в здании, предназначенном для организации различных выставок.
Сколько себя помню, там вечно шел ремонт, и никаких выставок отродясь не проводилось. А чтобы помещения зря не пропадали, в них разместили архивы, бухгалтерию и прочие подсобные хозяйства правительства Республики Татарстан. Сложно сказать, как попал в эти кулуары Карим, но факт оставался фактом – его ювелирная мастерская располагалась не где-нибудь, а в самом сердце Казанского кремля.
Познакомилась я с Каримом случайно. На улице. Шла через Черное озеро к университету, и вдруг дорогу мне преградил невысокий молодой человек типичной татарской наружности с ярко-алой розой в руках. «Это мне?» – «Вам». – «За что?» – «Просто так». Банальней не придумаешь. Но отчего-то на душе сделалось тепло. Мы разговорились.
Внешне Карим меня не восхитил. К тому же на том этапе жизни в голове моей прочно застрял один-единственный мужчина, Славик, которого я только-только довела до загса, наслаждаясь теперь чувством состоявшегося собственника. А еще было у меня предубеждение против мужчин татар, которые все как один придерживались сложившихся веками семейных традиций, построенных на принципе: «Женщина создана, чтобы служить мужчине», и демонстрировали это прилюдно.
Однако галантное начало и последующее церемонное представление: «Карим. Придворный ювелир» – сделали свое дело. Любопытство (какой еще придворный?) взяло верх. Мы прогулялись по парку, поговорили, я получила приглашение в любое время заглядывать в гости – в мастерскую, а Карим – номер моего домашнего телефона. Я была уверена, что он не позвонит, вот и написала, не подумав, настоящий номер. Обычно в таких сл