И Пыреева, оглянувшись, вплотную приблизила ожесточённое лицо, шёпотом зло выплюнула в отшатнувшееся лицо Поли:
– Пьяные менты сами его сбили. Да пригрозили нам, пригрозили: если, мол, жить хотите, держите язык за зубами. Не за себя – за детей страшно… – И уже громко: – У, колдунья! Не зря про тебя люди сказывают… И не жги, не жги своими болотными глазищами, не страшно!
– Стойте, – спохватившись, крикнула в энергично двигающую лопатками, удаляющуюся пыреевскую спину Поля. – У меня же к вам телеграмма! Я вас дома не застала!
Протянула грубый шероховатый бланк. Пыреева испуганно шила глазами по серым буквам, складывала в слова, тужилась понять. «Оля тяжело больна…»
Поздно вечером зазвонил мобильный.
– Ты, это… – сморкаясь, откашливаясь, глухим насморочным голосом попросила Пыреева. – Колдовство отведи, а? Твоих рук дело. Мужик мой все признания отзовёт: ошибся, мол, оговорил. Наша вина. Только сними проклятие, пожалуйста. Чтоб с дочкой Олей всё обошлось…
Поля не могла уснуть. Пришлёпали маленькие тупые ножки. Андрейка забрался под одеяло, мордочка мягкая, сопливая.
– Плакал?
– И вовсе нет. А папу скоро отпустят?
– Скоро. Хочешь, – предложила, чтобы его развеселить, – поиграем в Спарту, как с папой? Я буду тебя сталкивать в пропасть, а ты не давайся…
– Как ты не понимаешь, – вздохнул Андрейка. – В пропасть сбрасывали слабых мальчиков. А папа сказал, что я сильный и за тебя в ответе… Мам, а почему во дворе тебя называют ведьмой?
– А ты не слушай всякую ерунду. Ты же сильный.
Андрейка уснул. Поля перебирала губами, дышала в мягкие щекотные вихорки, смотрела поверх прикорнувшей лёгкой головёнки в чёрное ночное окно. Было видно торжественное, какое-то царственное падение первого чистого крупного снега.
И Дима в эту минуту не спал и через решётку смотрел на первый снег. Оба думали об одном и том же.