— Да, спасибо, — отвечает девица, и ее лицо покрывается красными пятнами.
— Книга о нас, жителях Города, — повторяет Сигюрдюр и набрасывается на новую порцию рыбы, картошки и жира.
— Кому бы это могло прийти в голову написать о нас книгу? — удивляется хозяйка. — Здесь никто ничего не пишет.
— Автор нездешний, — произносит Сигюрдюр с набитым ртом.
— Тогда понятно. Дать тебе тарелку под кости?
— Это не кости, а хрящи. — Сигюрдюр ожесточенно обсасывает хрящик. — Автор — молодой человек из Рейкьявика. Переедет сюда после Нового года.
— Ясно. Так дать тебе, милый, тарелку?
— Нет. Я взял его на работу в библиотеку.
— Кого, милый? — спрашивает жена, снимая мундир с картошки.
— Автора. Его зовут Пьетюр Каурасон. Он приступит со второго января, — сообщает Сигюрдюр и аккуратно выплевывает обсосанные хрящи на край тарелки.
— Понятно, милый, — отвечает хозяйка, отделяя хрящи. — А кто он такой, этот… этот…
— Пьетюр, — подсказывает Сигюрдюр и делает глоток воды со льдом. — Этого я не знаю. Но, говорят, жена его — племянница Йоуи На Деревяшках, дочь Йоуна, погибшего несколько лет назад. Так мне вчера сказали.
— Ясно, — говорит хозяйка, отправляя в рот кусок рыбы. — Хочешь еще ската, милый?
— Тебя, жена, эта книжка, похоже, не заинтересовала, — замечает Сигюрдюр, проводит по губам тыльной стороной правой руки, а затем вытирает ее о носок.
— Я теперь мало читаю, а уж нынешнюю молодежь и подавно. Еще ската, милый?
— Но роман-то про нас. Нет, больше не хочу, — отвечает Сигюрдюр и рыгает. — Про меня и многих других из нашего Города.
— Ну а супа-то ты, конечно, хочешь, милый? — спрашивает хозяйка, явно собираясь вновь принять обличье служанки.
— Поешь сама сначала, — говорит Сигюрдюр. Супруга приостанавливает смену обличий и берется за ската.
— Ты прочитал книжку? — спрашивает девица Бьяднхейдюр. Ее круглое лицо, подпертое ладонью, застывает над пустой грязной тарелкой.
— Нет, у меня нет времени. Однако перелистал. И мне про нее рассказали. Потом прочитал рецензию в «Газете». Очень дошлый мужик, этот критик из «Газеты», так что, скорее всего, рецензия справедливая.
— Представляю себе, — произносит служанка, встает и убирает со стола грязные тарелки.
— Мне, правда, говорили, что люди в романе без имен. Или не свои настоящие носят, во всяком случае, не все.
— И неудивительно, — замечает служанка, раздавая глубокие тарелки. — Как же он мог бы угадать наши имена?
— Есть немало способов. — Сигюрдюр подставляет тарелку под половник служанки.
— Наверное. Еще добавить?
— Гм, — хмыкает глава семьи. — Там немало вранья.
— Вранья? — переспрашивает служанка. — Еще?
— Нет. Вранья, да, я так сказал. К примеру, утверждается, будто герой, который вроде бы с меня списан…
— Добавить, йомфру Бьяднхейдюр?
— Нет, спасибо.
— …напившись, дерется. Это я-то дерусь! В жизни не слыхал такой чуши!
— Ты не всегда помнишь, что делаешь, когда выпьешь, милый мой, — говорит супруга и берет желтый сахар. — Йомфру Бьяднхейдюр, молока?
— Спасибо. — Девица отводит взгляд.
— Помню там или не помню. Все равно это вранье, как и то, что там насчет йомфру Бьяднхейдюр понаписано!
— А что же, интересно? — спрашивает хозяйка дома и с ложечкой у рта косится на девицу, залившуюся краской.
— Да уж написано кое-что, — отвечает Сигюрдюр, с шумом всасывая суп. — А кровяной колбаски у нас нет?
— К сожалению, милый. Кончилась.
— Ладно. — Сигюрдюр продолжает шумно хлебать.
— Есть ливерная. Хочешь?
— Нет. Там и про тебя говорится, — продолжает он и смотрит на жену. — И, надо сказать, написано все как есть. Вот такие дела. Хочу вас предупредить: на следующей неделе эта книжка попадет к здешней публике.
— Понятно, — равнодушно отвечает хозяйка. — Мне хотелось бы, милый, полистать ее. Где она у тебя?
— На работе. — Сигюрдюр стучит ложкой по тарелке. — Там и останется.
— Почему? — спрашивает супруга, глядя в глаза мужу.
— Ни к чему она здесь. И в библиотеку тоже не попадет.
— Ясно, — кивает хозяйка. — Ты, кажется, говорил, что пригласил автора сюда на работу. В библиотеку, не так ли?
— Это была ошибка, — признается Сигюрдюр и встает. — Когда я приглашал его, я не знал о книжке.
— Вот оно что. — Хозяйка пытается зевком скрыть улыбку. — И что ты собираешься делать?
— Что делать? А что тут сделаешь? — отвечает Сигюрдюр Сигюрдарсон, удаляясь от стола и поглаживая живот. — Дело сделано, придется расхлебывать. Да, между прочим, ужинать дома не буду. Дуна приготовит мне что-нибудь перекусить. У меня совещание в городе.
— Хорошо. Делай, милый, как тебе удобнее, — говорит кухарка. — А ты, йомфру Бьяднхейдюр, ты как, придешь ужинать?
— Я-то? — переспрашивает девица, возвращаясь к действительности. — Нет, едва ли. — Она встает. — Спасибо.
— На здоровье. — Хозяйка изображает подобие улыбки. — А кофе? — вспомнив, спрашивает она. — Кофе пить придете?
— Нет, — уже в дверях отвечает Сигюрдюр. — Я нет. Скорее всего, вернусь поздно.
— Хорошо, милый. — Хозяйка переводит взгляд на девицу, направляющуюся к себе на первый этаж. Та качает головой. Хозяйка остается одна.
Разговор по телефону.
Принимаются за работу бытовые приборы в образе безликой хозяйки дома: на кухне машина моет посуду, в комнатах и коридорах жужжит пылесос, тряпка стирает пыль со статуэток и безделушек.
IV
— Ей-богу, сущая правда, — сказал разделочник и всадил нож в стол. — Вряд ли она фригидна, баба эта. Ну, давайте кофе пить.
— Значит, по-твоему, Страус с ней это сделал? — спросил подросток, выдирая внутренности из последней перед перерывом на кофе рыбины.
— Уж как пить дать, милый ты мой, — вступил в разговор засольщик и сдернул через голову передник. — И не раз, и не два. Бабники они жуткие, многие из этих конторщиков, вот что я тебе скажу.
— Мало ли что пишут, не всему, молодой человек, надо верить, я так считаю, — возразил третий разделочник, воткнув нож в ящик с рыбой. — На Сигюрдюра немало напраслины возвели, и вот, пожалуйте, еще одна небылица.
— Это ж кем надо быть, чтобы сочинить такое, — проговорил подросток, направляясь в комнату, где пьют кофе. — Что Оулицейский… и что Преподобие… и что Страусова жена… и что… и что Уна…
— Язык у тебя, парень, без костей, — подал голос третий разделочник. — Ты бы прислушался к моим словам: все это вранье и чушь собачья. Не знаю я жены Сигюрдюра, но его-то знаю, и притом с очень хорошей стороны, вот что я тебе скажу. У таких людей непорядочных жен не бывает.
— Все-то ты знаешь! — воскликнул первый разделочник. — А жена заведующего сберкассой разве не бросалась на всех мужиков подряд? А брата пасторова разве не отправили в Рейкьявик за то, что он тут у нас в старых конюшнях баловался?
— Ну, было, — неохотно согласился третий разделочник, наливая кофе в крышку от термоса. — Однако…
— Какие тут, к чертовой матери, «однако», — возразил первый разделочник. — Сущая все это правда, что об этих сволочах говорят.
— Да и придумывать ничего не надо, вот что я тебе скажу, — снова заговорил засольщик и сунул в рот сладкую оладью. — Я всю жизнь прожил в Городе и, доложу тебе, много чего слышал и повидал. Подумаешь, Страус с девицей развлекается. Это что еще. Вот, к примеру, очень темная история — смерть Йоуна, брата Йоуи На Деревяшках. И его жены. Ну, ясное дело, много тогда разговоров шло, приятель, и я бы не сказал, что все сплошь вранье. И не сказал бы, что история красивая.
— А что произошло? — спросил подросток, жуя конфету.
— Об этом, приятель, лучше помалкивать, — отвечал засольщик. — Йоун политикой занимался, а я от нее держался подальше.
— Ну расскажи, — попросил подросток.
Однако засольщик уже набил себе рот оладьей и не ответил.
— Да расскажи несмышленышу, как все было, — вступился первый разделочник. — Ему будет полезно.
Засольщик продолжал молча жевать.
— Строит тут из себя, а сам ничего не знает, — сказал подросток.
— Знаю не хуже других, — возразил засольщик. — И я не я буду, если не впутался в эту историю больше всех.
— А как? — спросил подросток. — Каким образом?
— Да расскажи ты, — повторил первый разделочник.
— Расскажи, расскажи. Сам все знаешь не хуже меня.
— Не я разговор завел. — Первый разделочник обмакнул сахар в кофе и принялся сосать его. — Видишь, парнишка ждет.
— Ничего больше не скажу, — заупрямился засольщик и стал копаться в своем ящичке с едой.
— И правильно, — снова вмешался третий разделочник. — Нечего потчевать паренька сплетнями. Ведь ничего не было доказано. Даже следствия не было.
— Точно, — подтвердил первый разделочник. — Слышь, парень? По делу даже следствия не было. А знаешь почему? Нет, этого ты, конечно, не знаешь.
— Его кокнули? — спросил подросток. Он даже про еду забыл.
— Придержи язык, голубчик, — посоветовал первый разделочник с важной миной. Подросток смутился.
Воцарилось молчание.
Взрослые допили кофе, подросток — кока-колу. Шумно рыгнув, он опять задал вопрос:
— По-вашему, это правда?
— Что именно? — переспросил третий разделочник.
— Про Страуса и про все это?
— Нет, — ответил третий разделочник.
— Истинная правда, голову на отсечение даю, — ответил первый разделочник.
— Очень может быть, — ответил засольщик. — Очень может быть, приятель.
— А вы ее читали?
— Что читали? — спросил засольщик.
— Книжку.
— А зачем читать? — сказал засольщик. — Известно, что все это враки. От начала до конца. Я-то по крайней мере не собираюсь тратить на нее время, вот что я скажу.
— Откуда ты, черт подери, знаешь, вранье это или нет? — воскликнул первый разделочник. — Я вот всему этому верю. Может, ты еще назовешь враньем, что у нашего сислюмадюра[17]