божественное пламя, ниспосланное праведникам, молящимся о спасении», как значилось в храмовых свитках. «Седьмая драконья летная эскадрилья» — сухо свидетельствовали хроники времен начала раскола.
Но увы, магию я всю израсходовала, знакомых среди драконов не имела, а вот слова… Их у меня сейчас было навалом. Признаться, половина — из лексикона троллей-матерщинников.
Для начала я пожелала рыжему Астору, чтобы его рука была тверда в борьбе с нечистью, и каждая его звезда нашла голову грима. Только после того, как «поправила прицел» рыжему, начала сеять доброе, вечное, светлое, на всякий случай поджав повыше ноги, чтобы «благодарные массы» точно не дотянулись до «благословляющей» своими клыками.
А дальше в мир пошли мои светлые пожелания в адрес нечисти: от «стать обладателем острого меча» с уточнением «между глаз» до «пусть в эту стужу вам станет тепло и даже жарко. От пламени Бездны».
Звезды рыжего летели немыслимыми пьяными зигзагами, но каждая из них находила свою истинную гримью пару. Джером, которому Эрриан отдал один из клинков, сейчас рубился с другом спиной к спине. Мажета вопила на одной ноте так, что даже нежить готова была заткнуть уши лапами. В общем, все были при деле: творили добро, спасали Хеллвиль от нечисти, ну и себя заодно.
Клинки темных мелькали, собирая свою кровавую дань, сводя счеты, верша приговор. Вой, последний, протяжный, оборвавшийся на высокой ноте, стих. Эрриан и Джером так и стояли — спина к спине, а вокруг них лежал снег, красный от крови. Да и они сами были как два воплощения Эйла — покровителя битв и воинов.
Эрриан в абсолютной тишине цепким взглядом прочесал окрестности. Все гримы были мертвы. И судя по тому, как Меч Властелина глянул на Джерома, сейчас на кладбище одним трупом станет больше.
— Зачем ты пришел? — с холодной яростью прорычал лунный не хуже грима. — Да еще и Магду притащил! Она едва не погибла.
— Затем, что хотел тебе помочь! — не менее зло ответил пожиратель. — Забыл, что ли, что магия сейчас тебе недоступна? И у меня резерв на нуле. — Последнее признание далось смуглому с трудом. — А ты понесся сюда, словно гончая, взявшая след. И слушать ничего не хотел. Ну, я и решил…
Я уже буквально увидела короткий замах, как кулак Эрриана впечатывается в грудь Джерома. Именно в грудь. Не для того, чтобы победить или покалечить, а выпуская на волю эмоции. Иначе удар пришелся бы в голову. А так смуглый лишь согнулся, хватая ртом воздух. В его широко распахнутых глазах отразилось недоумение.
Миг, другой… Того, что успело нарисовать мое нервное воображение, не произошло. Эрриан прожигал Джерома взглядом, костяшки на его руке, державшей меч, побелели от напряжения.
— Не смей впутывать Магду. — Воздух рассек сухой, надтреснутый голос. — Я разберусь, кто так жаждет моей смерти.
— Кстати, о смерти… — Все так же сидя на суку, я решила, что вот он — благовидный предлог, чтобы перевести тему разговора. — Эр, а как ты вообще узнал о гримах?
Признаться, роль сороки на ветке мне уже порядком осточертела: холодно, неудобно да и тело затекло. Посему легкомысленно поболтала в воздухе ногами. Зря. На них тут же как-то слишком пристально уставились темные. Причем оба. И чего, спрашивается, пытались там рассмотреть, кроме моего позора? Шерстяные гольфы и бабулин подарок — розовые теплые рейтузы с начесом а-ля «не простуди свое доброе имя» — глушили даже чересчур расшалившееся мужское воображение. Причем контузия была гарантированной, и после нее психика восстановлению не подлежала.
Знала бы, что буду сегодня сначала гарцевать на спине грима, потом сидеть пичугой на ветке, ей-богу, штаны бы надела! А так… Руководствовалась лишь мыслью о том, что пугающий бабушкин подарок все равно никто не увидит, зато в нем удобно и тепло. Ну вот и итог: теперь лично убедилась, что самый ошеломляющий фурор ведьма всегда производит по незнанию и случайно. И узреют его обязательно все. Ну хорошо, почти все: трупы гримов, надгробия и памятник бургомистру с конем в расчет не берем.
Кстати, о памятнике… Я посмотрела на двух лихих горожан, что оседлали каменного скакуна: Астора и Мажету. Они и высеченный из мрамора бургомистр смотрелись вполне гармонично. Все трое были беленькими, с выпученными глазами и плотненько прижатыми друг к другу. Девица и вовсе, чтобы не съехать с крупа коварной коняки, для надежности не только вцепилась в плечи рыжего, но и обвила его торс ногами. Впрочем, ни поза, ни задранная выше колен, так, что все могли рассмотреть ее игривые чулочки, юбка не мешали Мажете крайне ревниво взирать на одну наглую ведьму, что вздумала искушать ее суженого панталонами.
— Госпожа ведьма, срам-то прикройте! — не выдержав картины коварного соблазнения, воскликнула Мажета и начала тихо сползать с каменного лошадиного крупа.
Почувствовав это, девица крепче вцепилась в Астора, и, елозя тем местом, которое у неслухов просит хворостины, начала на манер гусеницы-переростка подтягиваться обратно. Рыжий — почти аристократ — мужественно терпел.
Пока смотрела на нее, не заметила, как Эрриан оказался подо мной.
— Магда, прыгай, поймаю, — раздалось снизу.
Я целитель. Я не только видела голых мужчин, но и подробно знала их суть, внутренний мир, особенно хорошо — селезенку и печень, по ним даже диплом защищала. И самонадеянно думала, что меня уже никто не может смутить. Угу. Никто, кроме меня самой.
Я зарделась, как благородная лэрисса, представив, что сейчас видит темный, стоя внизу и задрав голову.
— Лучше отойди. Я слезу.
Сказала и сама поразилась градусу идиотизма. Это испугавшись, я заскочила на березу резвой белкой. Спускаться по обледенелому стволу, когда страх уже не подгонял, а лишь сковывал… Отличная идея для самоубийцы.
— Магда, — попытался вразумить, правда, в исключительно темной манере, Эрриан. — Я, конечно, понимаю, что жизнь ведьмы — это один большой подвиг, за который ставят не только скромный памятник, но порою и монумент с эпитафией. Но давай ты немножко повременишь с геройством? Обещаю, что поймаю тебя. И с тобой ничего не случится.
Представила, как, гордо обхватив ствол, я начинаю медленно съезжать по своему импровизированному «шесту», мои замерзшие руки в какой-то момент соскальзывают, расцепляясь, и я лечу кулем на голову Эрриану. Демон раздери, стыдобища! Смирившись с неизбежной цепочкой событий: я — падение — темный, я все же спрыгнула.
Вот не зря в народе ходит поговорка: «Не верь словам некроманта, что в гробу сможешь выспаться». На обещание Эрриана мне стоило полагаться не больше, чем на бескорыстную помощь демона. Нет, лунный меня все же словил на подлете к земле. В его крепкие объятия я рухнула, как в пушистый сугроб. Вот только сам ловец слегка не удержался, покачнулся и… В общем, на снег мы упали уже вместе.
Пышная перина, впрочем, хотя и была мягкой, но неглубокой. Я отчетливо почувствовала затылком кочку, а копчиком — ветку. А вот сверху — всю тяжесть ответственности принятого решения довериться Эрриану.
Кажется, еще немного, и под этой самой тяжестью у меня не выдержат нервы, самообладание и два правых ребра: темный по сравнению с прошлым, «загробным» разом, явно прибавил в массе. Или виной тому доспех, который я сейчас ощущала под его кожаной курткой?
Вот только если я была озабочена вопросами физики и земного притяжения, то Эрриан, судя по всему, размножения. Его взгляд становился все темнее и выразительнее.
Миг, удар сердца, вся жизнь? Не знаю, сколько мы смотрели друг на друга. Кажется, мы упали в снег, а по ощущениям — в вечность. Все вокруг стало вдруг каким-то мелким, ненужным. Его губы медленно наклонились к моим, а я… В висках с бешеным пульсом стучат лишь одна паническая мысль: «Только не влюбляться!»
Сильные руки, что обнимали меня, жаркое дыхание Эрриана у виска, тяжесть его тела и… вопрос, которым я выстрелила, как из пращи:
— А как ты понял, что искать нежить нужно на кладбище?
И взгляд постаралась сделать невинным-невинным.
Правда, судя по ошарашенному лицу Эрриана, уже приготовившемуся к целовальному процессу, я слегка перестаралась. Или, может, он ждал сейчас чего угодно, но не того, что в ситуации, располагающей к горизонтальному положению тел — простите дел, — девушка вместо ответных чувств проявит… Ну, собственно, то, что проявила я.
— Магда… — тяжело, в губы простонал темный. — Я с тобой с ума сойду раньше, чем от проклятия.
И столько в этом коротком признании было всего: и нежности, и отчаяния, и надежды, и поистине темного упрямства, когда сыны Мрака готовы умереть, но не сдаться.
А я сжала кулаки до отрезвляющей боли так, что ногти, врезавшись в кожу, наверняка оставили на ней полумесяцы красных следов. Лишь бы не поддаться, не откликнуться на этот призыв темного.
Эрриан моргнул, внимательно посмотрел на меня. Его губы превратились в линию, лицо посуровело, став властным и отстраненным. Лунный словно вспомнил, кто он, кто я и где мы оба. Отстранился, а затем и вовсе встал, помогая мне подняться, и, кажется, чисто машинально ответил на мой вопрос:
— Допросил служку. Он уже пришел в себя и рассказал, где и как подцепил подселенца, — сухо и холодно, будто пытаясь отгородиться от меня и уже сожалея о своем порыве, произнес Эрриан.
Мне бы радоваться тому, что темный сам отстранился, но вместо этого захотелось прикоснуться к его скуле. Провести ладонью по щеке, почувствовать тепло его кожи, зарыться пальцами в белоснежные волосы, прижаться, вдохнуть аромат кедра и мороза — запах Эрриана. Но если я сейчас поддамся, пойду на поводу своих чувств, то дальше меня ждут лишь пустота и боль потери. Он проклят. Он смертник, дни которого сочтены. И если не Эйта сведет его с ума, так те, кто получил этой ночью послания из Йонля, постараются.
Например, Астор. В том, что ему было дано предписание тихо и аккуратно уничтожить пришлых, я уже не сомневалась. Простой стряпчий — и чтобы так лихо пускал в полет звезды? Это же не фехтование, которому обучались отпрыски благородных семей.