— Позволь мне быть сильным за тебя. Всего один день, пожалуйста. В память о Максе, — боль в голосе мужчины режет ножом.
Заставляет не сдаться, нет. Но хотя бы отступить на полшажка.
— Ты не подведешь? — спрашиваю, не совсем доверяя.
— Обещаю, — кивает Алекс так, словно клятву дает, и притягивает меня к себе, сжимая до боли. — Иди сюда, маленькая. Вот так.
Горячие руки вновь обнимают, укачивая меня, как ребенка, а тихий спокойный голос дальше и дальше проникает в мозг, заставляя себя слушать.
— Поплачь, — звучит властный и уверенный приказ.
И он срабатывает как пластырь, резко оторванный от незажившей еще раны и содравший только-только запекшуюся корочку. Втягиваю в себя через рот воздух, потому что нос оказывается заложенным, а вот выдыхаю уже истерику, набирающую обороты моментально, словно океанский шторм.
А дальше просто теряюсь в небытии, не осознавая, где я, что я, как я и почему.
— Умница моя, — время от времени сквозь мои всхлипы пробивается в сознание все тот же спокойный голос, что просил ему доверять, а крепкие руки надежно держат, не отпуская ни на мгновение.
Контролируют, оберегают.
— А теперь спи, — очередной приказ поступает неизвестно через сколько, и я опять его выполняю, не задумываясь.
Просыпаюсь, когда на улице уже темно. Моргаю, чтобы настроить зрение, которое почему-то чуть мутновато, и постепенно воспроизвожу последние события в памяти.
Выходит не очень.
Словно картинка размылась за время отдыха, и рисунок расползся, теряя часть деталей. Важных, как думается. Но уверенности-то нет.
Последнее, что вспоминается: крепкие руки Гроссо и его голос, легко завладевающий вниманием, подчиняющий и будоражащий. А еще мое непротивление на уровне рефлексов. Будто тело ему инстинктивно доверяет, пусть мозг и твердит об опасности.
— Проснулась? — тихий голос объекта размышлений заставляет вздрогнуть и сжаться пружиной.
Сердце, как по команде, дергается в груди так сильно, что начинает колоть. Прикладываю ладошку, стараясь унять нервы, и с удивлением отмечаю, что под пледом вновь нахожусь совершенно голой.
Что за ерунда?
Натягиваю единственное прикрытие до шеи, щурясь, чтобы хорошо видеть глаза Алекса, когда задам интересующий вопрос. Но расположение мужчины действует явно против меня. Настенный светильник висит как раз у него за спиной, потому вместо лица — лишь тень.
— Зачем ты меня раздел? — хочется спросить с угрозой, заставить понять, что я недовольна, но… голос практически пропадает, а сипеть свирепо у меня не выходит.
— Ты хотела спросить: почему не одел?
Хмыкает он, наклоняется чуть вперед и упирается локтями в широко расставленные колени. Явно улыбается, рассматривая не столько меня, сколько моё стеснение и неуверенность.
Отчетливо ощущаю жар, опаляющий щеки. А потом повторяю про себя произнесенную им фразу и…
— Что? — сиплю испуганно.
— Ты помнишь, что произошло здесь несколько часов назад, когда мы приехали из больницы?
Напрягаю память скорее для вида. Потому что в голове белый лист, начиная с того момента, как я разрыдалась прямо в морге.
— Нет, — качаю медленно головой, размышляя: а может, ну его нафиг? Не знаешь — не бредишь. И совесть молчит.
— М-да? Ну, ладно, — Гроссо пожимает плечами и качает головой одновременно. — Я пойду что-нибудь приготовлю, а ты поднимайся. Тебе нужно поужинать.
Э-э-э, что вообще это значит?
Вот так взять и вначале взбаламутить, а потом, как ни в чем не бывало, пошли кушать.
Не-не-не…
Я, как та самая лошадь, закусившая удила и вышедшая из повиновения, моментально вскакиваю с кровати и бросаюсь наперерез Алексу, стараясь задержать. Перехватываю его запястье и тяну на себя.
— Что здесь произошло? — задаю беспокоящий вопрос, задирая голову вверх.
Мои метр семьдесят три знатно проигрывают его практически двум метрам. Нет, он, естественно, будет пониже, но сейчас кажется, что просто великан. Одетый великан в отличие от меня.
— Хочешь покраснеть еще больше? — спрашивает загадочно, пробегая глазами по телу, облаченному в псевдо-тогу из пледа.
— Говори.
— Уверена?
— Да.
Даже если «нет», на попятный уже топать поздно.
— Ты в машине уснула. Поэтому я принес тебя домой на руках, — начинает медленно, завораживая своими невозможно карими омутами.
Ну, это пока все в пределах разумного. Потому просто киваю, демонстрируя, что информацию услышала и можно продолжать.
— В прихожей, — кивок в сторону входной двери, — ты проснулась и решила показать самостоятельность. Я не стал мешать. Предложил лишь умыться.
— А я? — спрашиваю, когда Гроссо делает паузу.
Подозреваю, именно в этой части начнутся все мои приключения.
— Согласилась, — хмыкает мужчина, прищуриваясь.
Ох, не нравится мне его красивое до невозможности лицо вот с этой хитринкой в глазах. Подвох чую.
И не зря…
— И решила принять душ… только совместный… поэтому стала раздеваться сама и мне заодно помогать.
— Что? — не успеваю сориентироваться и распахиваю в удивлении глаза, облизывая пересохшие губы.
— Не дразни, Соня, — взгляд Алекса тут же соскальзывает на них, становясь черным-черным и очень голодным.
— И что ты сделал? — выдыхаю беззвучно, со страхом и смятением ожидая ответа.
Брюнет наклоняется до тех пор, пока наши носы практически не соприкасаются, но потом поворачивает голову так, что задевает губами край моего уха.
— Отказался… тогда, а сейчас…
Жар опаляет не только щеки, но и всю меня с головы до мизинчиков на ногах. Отшатываюсь назад, а Алекс ухмыляется.
— Жду на кухне, Соня.
Господи! Я действительно горю от стыда.
Глава 10
— Ты очень бледная, — вместо приветствия выдает Алекс, стоит мне распахнуть дверь и пропустить его в квартиру.
А ты охрененно безупречный и пунктуальный. Отвечаю мысленно, вслух же произношу привычное:
— Нормально.
— Смогла поспать?
Темный взгляд пробегается по лицу, прекрасно замечая и бледную кожу, и припухшие, покрасневшие глаза и нос, и искусанные губы, покрытые запекшейся корочкой, и идеально расчесанные и заколотые черной лентой в низкий хвост волосы. Всё это я знаю отлично, потому что еще пять минут назад бездумно сидела перед туалетным столиком, видя и не видя себя одновременно, вновь потерявшись в воспоминаниях.
Мы так много и так часто зависали с Лизой в этой квартире, что любая мелочь в ней легко затягивает в прошлое, заставляя или улыбаться, или грустить.
— Кажется, — пожимаю плечами.
Не говорить же, что так устала ворочаться в до жути неудобной сегодня кровати и бороться с тысячами мыслей, без спроса лезущих в голову, что в четыре утра уже была на ногах.
Зато сварила любимый кофе, закуталась в незаменимый пушистый плед и, забравшись с ногами на подоконник, на котором никогда не росли в горшочках цветы, не торопясь попивала согревающий напиток и бездумно смотрела в окно, встречая рассвет. Отдыхая и ни о чем не думая. В темноте и тишине, созвучной той, что царит у меня в душе уже вторые сутки.
— Не надо было вчера тебя слушать и оставлять одну, — уверенно заявляет Алекс, проходя на кухню и начиная греметь посудой, словно у себя дома.
Я же выказываю удивление лишь приподнятыми бровями. Ругаться сегодня нет никакого желания.
Через час предстоит ехать в ритуальный зал, который Алекс арендовал, чтобы все желающие смогли прийти и попрощаться с Лизой. Поэтому тратить сейчас последние силы на скандал, который все равно ничем не поможет, считаю полной глупостью.
Пожимаю плечами и иду к самостоятельному гостю, поражающему меня своей наглостью и самоуверенностью. Нет, понятно, что перед фамилией Гроссо открываются многие двери в нашей стране, хотя не только в нашей, не суть. Но это не значит, что и я начну прыгать, бегать и выполнять другие команды по щелчку его пальцев.
— Что ты хочешь? — уточняю, сложив руки на груди и прислонившись к дверному косяку для опоры.
— Приготовить горячего сладкого чая.
— В гостинице фиговый сервис? — хмыкаю удивленно. — Сэкономил на чаевых, и обидчивая горничная перестала угождать?
— Горничная только что из своего платья не выпрыгивала, желая понравиться, — отбривает с ухмылкой, обернувшись.
С трудом заставляю выдержать жаркий взгляд и не отступить, потому что в какой-то момент кажется, что меня сейчас вместе с чаем используют за завтраком.
Господи! Что за бред в голову лезет? И когда успела стать такой похабщицей?
— А чай я тебе сделаю. Горячий и очень сладкий, — говорит с нажимом, заметив что хмурюсь. — И внимательно прослежу, чтобы ты не мухлевала. Силы, Соня, тебе сегодня очень пригодятся.
Ритуальный зал оказывается полон наполовину, хотя я позвонила вчера вечером только двум подругам сестры по танцам и Макару. Дальше, так понимаю, новость разрослась, как снежный ком.
Всё же Лиза была очень общительной девушкой в отличие от меня. Она не любила сидеть на одном месте и заниматься чем-то спокойным и монотонным. Постоянно в движении, в общении, новых знакомствах, танцах.
— Соня, прими мои соболезнования, — Мелех подходит одним из первых, останавливается рядом и перехватывает мою правую ладонь.
В левой постоянно комкаю носовой платок. Сегодня не плачу, но для подстраховки он мне не помешает. Да и рука занята.
— Спасибо, — киваю и делаю полшага назад, разрывая контакт.
Не люблю, когда меня трогают посторонние. Даже если этого можно ожидать, и человек мне известен.
— Что с больницей? Нужна помощь? Позволь мне оплатить все расходы. Мы же не чужие люди.
Макар говорит медленно, как привык. Чтобы каждая его фраза, каждое слово не были упущены.
— Нет, не нужно, — в отличие от самого Мелеха, я не считаю нас с ним родственниками и принимать помощь не спешу.
Вообще надеюсь, что эта встреча будет последней. У нас больше не осталось ничего общего и никого. А всё, что было в далеком прошлом, пусть там и остается.