— Ты… да, ты…
— Успокойся, — обрубает жестким голосом, явно уловив мой настрой.
Взгляд тяжелый, открытый, неумолимый, будто из нас двоих именно он пострадавшая сторона, а не я.
Что? Да как он смеет!
Открываю рот, собираясь сделать очередную попытку показать хозяйку положения. Правда, отсутствие одежды и хлипкое прикрытие в виде одеяла, сводят на нет мою смелость, а звонок в дверь вообще сбивает с мыслей.
Вздрагиваю от удивления, умудряясь при этом всхлипнуть. Ко мне только Лиза приходила. Но теперь-то… кто?
Смотрю испуганными глазами на самоуверенного брюнета, а тот меня читает, как открытую книгу. Потому что сразу поясняет:
— Это парни завтрак принесли.
Парни? Завтрак? Господи, какой бред.
Качаю головой, а Алекс, пробежав по мне глазами, добавляет:
— Я жду тебя на кухне. Не задерживайся. Нам нужно поговорить.
— Убирайся прочь, — совладав с голосом, который все равно немного дрожит, указываю пальцем на дверь.
— Нет.
Спокойный ответ. Тяжеловесный. Непреклонный. Такой, что сомнений не возникает: его фиг с места сдвинешь, если он решил.
— Жду на кухне, София.
— Ты имя узнал? — прищуриваюсь, вспоминая ночной разговор в машине.
— Я всё узнал, — кивает самоуверенно куда-то в бок, — не только его.
Перевожу непонимающий взгляд в сторону и замечаю тонкую папку на краю журнального столика.
— Всё? — сиплю, чувствуя, как кровь отливает от щек.
Нет, только не это. Не надо всё. Господи, пожалуйста. Я третьего удара не переживу.
— Жду на кухне.
Повторяет еще раз и уходит, а я откидываюсь на подушку и на секунду прикрываю ладонями лицо.
Сонька, вот это попала ты в переплет. Врагу не позавидуешь. Нужно срочно избавляться от этого типа и ехать в больницу к Лизе. Впереди похороны. Вторые за три месяца. Господи, дай мне сил. Стираю, катящиеся одну за другой слезы, кусая губу, чтобы заглушить всхлип.
Но через минуту, с громким свистом резко выдыхаю и подрываюсь с кровати. Рано себя жалеть. Надо действовать.
— О чем ты хотел поговорить? — начинаю с места в карьер, заходя на кухню.
Я успела заправить постель, принять душ, одеться и почистить зубы, но кипящая ненависть в груди не только не исчезла, наоборот, набрала еще большие обороты. Но это всё ерунда, я привыкла сдерживаться и не демонстрировать посторонним своё внутреннее состояние. Потому что мои проблемы и заботы никому не важны, они — лишь повод для болтунов почесать языками, перемывая кости.
Чистосердечное сочувствие в наше время — слишком дорогое удовольствие, чтобы раздаривать его направо и налево. Люди закрылись и стали черствее. Но можно ли их судить, если и я — такая же?
Гроссо совершенно не ведется на мой вопрос, не спешит говорить. Лишь медленно скользит карим взглядом от наверченной кое как гульки на голове, не люблю, когда волосы лезут в глаза, плавно спускается на лицо, чуть задерживаясь на губах. Под пронзительным взглядом прикусываю нижнюю. Не дразню, само собой так выходит. Но потемневшие омуты и чуть более шумный выдох улавливаю и в самый последний момент заставляю себя не отшагивать назад в испуге.
Да, я — еще та дурная голова. Могу в один момент нападать, чувствуя браваду, а в следующий переживать и сжиматься в страхе. Вот как сейчас. В клубе сотни голодных взглядов рассматривали меня во время выступления, но совершенно не задевали, скатывались, как капли воды, не оставаясь в памяти. А этот Гроссо смотрит так, будто не только глазами по мне проводит, но и своей крупной рукой касается следом. Ощущаю его очень ярко, с трудом скрывая эмоции.
Лицом осмотр не заканчивается. Внимательно изучаются серая огромная футболка, вечно съезжающая с плеча, и борцовка под ней. А вот бюстгальтера нет. Не люблю его дома носить. О чем только сейчас жалею. Под пристальным взглядом моя грудь своевольничает, соски твердеют и… приподнятый уголок рта Алекса подтверждает, что он это заметил.
Паразит!
Балахонистые спортивные штаны с манжетами на щиколотках, к счастью, ему безразличны. А вот голые ступни с крашенными в салатовый цвет ноготками, просто захотелось хоть таким образом поднять себе настроение, явно оцениваются высоко. Хмык звучит громкий.
И снова взгляд глаза в глаза, зависаю, теряюсь, растворяюсь. Но громкое фырканье моей кофемашины всё прерывает. Любит она погудеть, когда заканчивает работу.
— Садись, — приглашают меня за стол в моей же кухне. — Круассаны с вишней, свежие булочки с изюмом, сыр, мясная нарезка, масло, сливки. Ты какой кофе предпочитаешь?
Он что, черт подери, решил устроить светский завтрак? Джентльмен фигов…
— А овсянки нет? — язвлю. — С садовой малиной?
— Непременно будет в следующий раз, — отбивает удар, не реагируя грубостью на подначку, словно следующий раз у нас обязательно состоится.
Вот совершенно не верю, что Гроссо — такой весь белый и пушистый. Эта акула бизнеса такой планктон, как я, заглотит и не заметит. А тут слишком расположен, слишком мягок, всего слишком… Напрягает.
— Со сливками люблю, — сдаюсь, наконец, решая, что Алекс прав.
И приступаю к еде. Если он хочет поговорить, нужно это сделать. А уж потом распрощаться насовсем.
— Новую одежду тебе тоже парни принесли? — киваю на футболку, обрисовывающую удивительно прокачанную спортивную фигуру и мускулистые плечи с выступающими венами, когда заканчиваю завтрак.
Язык чешется спросить совершенно о другом, например, о том, как он умудрился так быстро получить на меня вполне себе подробное досье, которое я бегло просмотрела, пока оставалась одна в комнате. И в то же время понимаю, что не стану этого делать. Намекать на то, что информация о сестре-близняшке стала бы для него еще более увлекательной, чревата новыми проблемами. А я и со старыми не до конца разобралась.
Глава 8
— Спасибо за завтрак.
Соскакиваю с углового дивана и начинаю убирать посуду в мойку, а остатки еды в холодильник, краем глаза кося на гостя. Сидит и в ус не дует, что можно бы и честь знать. Топать, так сказать, отсюда.
— Мне действительно нужно спешить, поэтому, очень прошу, не тяни резину, — оборачиваюсь, вымыв и поставив в сушку последнюю чашку.
Совершенно не понимаю, о чем нам с Алексом нужно поговорить, если даже на похороны к Максу никто из семейки Гроссо не соизволил приехать. Ни мать, ни брат не отреагировали на информацию о месте и времени погребальной церемонии, которую я им отправляла.
— Соня, сядь.
Короткая фраза, сказанная спокойный уверенным тоном. И я выполняю ее прежде, чем успеваю сообразить: хотела ли я этого сама или подчинилась.
— Как ты себя чувствуешь?
Алекс смотрит, не моргая. Серьезен, внимателен к деталям. И непостижим. Если его так заботит какая-то левая девчонка, почему о родственнике-то не переживал?
— Всё в порядке, — отвечаю, ощущая, как румянец опаляет щеки.
Господи! Что за разговоры с утра пораньше.
— А врать ты не умеешь, что радует.
Констатация факта, не вопрос.
А это он откуда взял? Приподнимаю брови, но молчу.
— Ты, когда садилась на диван, хмурилась, да и держалась немного боком. Будто тебе некомфортно. Если нужно, можем съездить к врачу, он тебя осмотрит.
— Нет, спасибо, — краснею еще больше.
Только этого мне не хватало. Да я теперь все медицинские учреждения десятой дорогой обходить стану. Слишком много их в последние месяцы было в моей жизни.
— Расскажи мне всё, пожалуйста. Про Макса и его жену.
Смотрю на Алекса и не понимаю: он шутит так? Только вот ни разу не весело. Скорее, отвратительно. Гнев, что совсем недавно утихомирился вспыхивает с новой силой.
— А не слишком ли поздно ты, мистер Алекс Гроссо, решил поинтересоваться своим братом и его супругой? Раньше же было наплевать. Что изменилось? Да ваша семья даже на свадьбу не приехала. Решили, что Лиза недостойная пара? Нет нужного образования, серебряной ложки во рту, многомилионного приданого, высокопоставленных родственников. Только вот они всё равно любили друг друга. Понимаешь? Любили. Хотя вам, богачам, наверное, такое слово не знакомо, не то, что чувство.
— Соня, я понимаю, как бредово это выглядит со стороны. Но поверь, у нас с братом были неплохие отношения.
— Оттого ты ни разу не навестил молодую семью? А они, между прочим, полгода были женаты.
— Макс был уже дважды женат. До того, как сделал предложение твоей сестре.
Неизвестная до этого момента информация, как ушат холодной воды, вылитый на голову, меня парализует. Нет, такого я не знала. И Лиза не делилась.
— Первый раз брак продлился год, — Алекс говорит спокойно, но по напрягшимся плечам понимаю, что не все так просто. И ему трудно говорить о брате. — Валентина была хорошей девушкой, доброй милой. Мужа любила. И Макс был доволен, но потом все чаще стал пропадать в поездках, а затем просто ушел из дома и подал на развод. Все объяснения — ему стало скучно со слишком правильной девушкой. Второй раз брак продлился восемь месяцев. И Макс, и Валерия любили тусовки, отдых за границей, различные вечеринки. И, кажется, не нагулялись. Кто кому изменил не знаю, но расстались они быстро, написав причину развода, как не сошлись характерами. Это произошло всего год назад. И через пару месяцев, когда Макс вновь сообщил о желании жениться…
— Вы решили, что это его очередная блажь, которая не стоит внимания.
Заканчиваю я за него, начиная немного понимать.
— Именно так. Мне действительно жаль, что мы отсутствовали на свадьбе. Но на то была и другая причина. Наша мать была сильно больна. Пришлось увезти ее заграницу. Вернулись всего пару месяцев назад.
— Неужели вам не сообщили о гибели брата? — качаю головой, не веря. — А как же телефоны, интернет. Разве полиция не пыталась связаться?
— Пыталась. И как только у нее получилось, мы вылетели назад. Я видел полицейский отчет. Но к тому времени похороны уже прошли. А моя личная помощница, бывшая личная помощница, проигнорировала твой звонок, и решила нас не беспокоить. Мне действительно очень жаль, а для мамы смерть сына стала страшным ударом. Боюсь, что она вновь может слечь.