– Звучит как комплимент, – ехидничает Эндж.
– Я никогда и не считала тебя дурой, дорогая, – снисходительно хмыкает бабушка, – А уж про то, на каком поводке ты моего внука держишь, вообще молчу.
У меня дергается глаз. Если бы это не бабушка была, вот сейчас бы я реально обиделся!
– Мам, может ты отстанешь от молодежи, – холодно вклинивается отец, откладывая салфетку, – Взрослые уже, сами решают. Будто бы не видимся. Да и Лида на своем горнолыжном фестивале, так что тоже пропустит. И вот что им двоим сидеть с нами, Зиновьевыми и Берггольц, м?
– О, Душка тоже хороша, но она хотя бы по работе, а им что мешает вылететь первого января?! – не унимается бабуля.
– Идушка, тебе может десерт? – примирительно предлагает Иван Глебович.
Мама моя на это все молчит, покачивая в руке тонкий фужер. Лишь иногда понимающе загадочно улыбается Энджи. Будто говорит, я столько лет подобное терпела и, как видишь, жива. И даже обошлось без нервного тика.
– Знаете, Ида Леонидовна, я была бы рада настолько виртуозно уметь манипулировать Ярославом, как вы говорите, но, к сожалению, от правды это очень далеко, – продолжает тихо, но упрямо отбивать Эндж.
Бабуля опять ее за живое задела. Кладу ладонь на Кудряшкино бедро. Ну все, отпускай…
Научись уже все, что слышишь, делить на десять.
Энджи делает длинный выдох и тянется к бокалу с водой. Я бы ее сейчас в ушко поцеловал, но неприлично…
– Ох, милая, не прибедняйся. Не удивлюсь, что еще и беременная, и с кольцом с вашего отпуска прилетишь. И тоже скажешь, что неожиданно, – фыркает бабуля.
На что у Эндж чуть вода не идет носом, и она вдруг весело и задорно смеется.
– Ну это уж точно нет! Не переживайте, – так искренне, что я, поначалу тоже заулыбавшись от подобного абсурда, вдруг напрягаюсь, поглядывая на нее.
Четко не улавливаю, что именно меня сейчас напрягло, но внутри колет и неприятно зудит. Будто в солнечное сплетение кулаком всадили.
Конечно, бабулино предположение – бред, но…
Кудряха настолько очевидно отметает даже саму призрачную возможность подобного исхода, что меня это вдруг цепляет.
Не видит в будущем такой вариант? Со мной…
Смотрю на нее совсем по-другому, серьезно и задумчиво. Как мило улыбается, мысленно отпуская стычку с бабушкой из-за того, что развеселилась.
Смешная шутка, да. Быть вместе долго и хотеть семью. Обхохочешься…
– Ну я кстати расклад делала на следующий год в последнее новолуние, – вдруг подает голос мама, – Не так уж и невозможно, – многозначительно смотрит на Кудряху поверх кромки бокала, – Анжелика, хочешь, погадаю лично тебе.
– Спасибо, не стоит, Таисия Станиславовна, – бормочет Эндж смущенно.
Моя мать ей очень симпатична, и Кудряшка постоянно тушуется, когда вынуждена ей отказывать. В глаза сказать, что считает все эти гадания чушью – не решается, хотя в общем понятно и так.
Но хорошо хоть не боится ее, как половина Лидкиных подружек, уверенных, что мама – практически ведьма. И ее место на “Битве экстрасенсов”, а не в архитектурном бюро.
А мама всего-то пару раз что-то им сказала, и после это сбылось. Но дело не в потусторонних силах, а в железной логике. Моя мать – все-таки ведущий архитектор. Который просто не отказывает себе в пикантном удовольствии нагнать таинственной жути на неокрепшие женские умы Лидиного курятника.
– Ой, Таечка, погадай лучше мне, – оживляется бабуля, наконец переключая с нас на нее свое внимание.
– Нет, Ида Леонидовна, вы с картами спорите, они обижаются, извините, – вежливо улыбается мать.
– Вы посмотрите, какие нежные, все в хозяйку, – мстительно щурится бабуля.
Мама на это лишь равнодушно передергивает плечами. И загадочная улыбка так и играет на ее вызывающе красных матовых губах.
– Знаешь, за что я люблю ваши семейные ужины? – тайком шепчет мне Кудряха.
– М?
– Каждый раз убеждаюсь, что у меня до зубовного скрежета уныло -нормальная семья, – прячет хитрую улыбку за бокалом.
Глухо кашляю в кулак, чтобы вслух не засмеяться. Согласен, да. Коршуновым со всеми их тараканами до нас далеко.
***
По ночной дороге летим быстро. Навигатор показывает, что до дома уже меньше двадцати минут. Нас пытались оставить ночевать в доме родителей, в моей пустующей спальне, но утром надо собирать чемоданы, а после обеда уже вылет.
Эндж, откинувшись на подголовник, слепым взглядом встречает огни Москвы. Красивая до дрожи в этих электрических бликах, путающихся в ее кудряшках. Задумчивая…
Молчим. Мне тоже есть о чем поразмышлять.
Тот момент, когда она искренне рассмеялась из-за предположения о кольце и беременности, так и не идет у меня из головы. Смутное, не оформившееся раздражение накрывает.
Мне неприятно, как бы это не было глупо.
Меня задело, и внутри все отравляет теперь. А от того, что это ерунда, и я сам это понимаю, бешусь только еще сильней.
Ведь нормально не предъявить. Я не могу сформулировать. Но предъявить ох как тянет!
– Энджи, – не выдерживаю в итоге.
– М? – поворачивает ко мне голову.
– Слушай, ты… Кхм…– тушуюсь, раздраженно почесывая бровь, – Ты почему так отреагировала? Ну когда бабушка зарядила про кольцо.
– А как еще я должна была отреагировать? – не понимающе улыбается.
– Ну… Ты прямо рассмеялась.
– Конечно, потому что это смешно. Мы ведь ни разу даже близко что-то подобное не обсуждали, а Ида Леонидовна уже меня в каких-то хитрых супружеских схемах подозревает. Ярик, да ты ведь сам засмеялся! Я видела, – тычет пальцем мне в плечо.
– Да, но не таким тоном, – стою на своем, перехватывая ее ладонь и крепко сжимая.
– Боже, Яр, каким еще тоном! Ты собираешься придираться к моему тону? Тебя бабулечка твоя покусала перед уходом? – фыркает Анжелика, тоже начиная раздражаться.
Ей кажется – я придираюсь. А я нет! Ну может чуть-чуть…
– Не называй ее так пренебрежительно, – бурчу вслух хмуро.
И это я зря, потому что для Энджи это как красная тряпка для быка.
– Ах, ну да, это только ей позволено меня на все лады называть, – цедит и резко отворачивается, вырвав свою ладонь из моей.
– Ей тоже никто не позволяет перегибать, не надо, – защищаюсь, – И ты прекрасно знаешь, что она в принципе такая. И со мной в том числе.
Только плечами передергивает, прильнув к боковому стеклу.
У меня непроизвольно челюсти сжимаются до скрипа. Бля… Ненавижу ругаться с ней!
Мне некомфортно сразу, плохо до тошноты. И обычно мы вообще не ругаемся.
Обычно Энджи у нас подушка безопасности, смягчающая мои заносы, которые бывают, да. Но сегодня не лучший для этого день.
Молчим так громко, что перекрываем динамики. Сглатываю, прочищая горло.
– У тебя был такой тон, как будто ты даже мысли такой не допускаешь, – после паузы поясняю тихо.
Медленно чуть поворачивает голову и косится на меня. Чувствую ее взгляд на своем профиле, крепче впиваюсь пальцами в руль.
– Допускаю, – шелестит обиженно, – Конечно, допускаю, Яр. Я с тобой сплю, с тобой живу, люблю тебя. Как я могу не допускать? Но почему я должна в этом первая признаваться, да еще твоей бабушке? Когда ты к тому же, сидя рядом, смеешься над этой перспективой?
Всхлипнув, отворачивается снова к окну. Кусает пальцы, уперевшись локтем в дверь около стеклоподъемника.
А я просто обтекаю. Я такой идиот…
В горле ком, даже промычать ничего не могу. Хорошо, что уже шлагбаум нашей парковки. Вот и приехали домой.
***
Открыв входную дверь, придерживаю ее, давая Энджи возможность войти первой. Не благодарит как обычно кивком головы. Спина напряженная, взгляд мутно блестит. Обижается.
Присев на банкетку, торопливо избавляется от ботинок, вешает пуховик и проходит в ванную. Покидав как попало вещи, бреду за ней.
Моет руки. Ловлю ее взгляд в зеркале и уже не отпускаю. Подхожу сзади. Упираюсь руками в каменную столешницу по обе стороны от ее бедер. Давлю подбородком на плечо.
– Я тебя люблю, – признаюсь ее отражению в зеркале.
Энджи рвано вздыхает. Плечико под моим подбородком дергается. Кудрявая красавица в зеркале делает брови домиком, застонав, и ее рука касается моей щеки. Теплые тонкие пальцы так приятно прижимаются к коже. Целую их обладательницу за ушком, прикусываю мочку.
– Давай мириться? – хрипло шепчу, прижимаясь губами к горьковатой, знойной коже своей девочки.
– Мы особо и не ссорились… – идет на попятную Эндж.
Значит уже простила. И мне бы воспользоваться этим. Иногда я малодушно так и делаю, но сейчас кажется важным проговорить.
– Ссорились. И я…Мне стало стремно, что ты не строишь планов на меня.
– А сам ты разве строишь, Ярик? – грустно улыбается Эндж.
И девушка в зеркале смотрит на меня так, будто видит насквозь. И важно правду сказать.
– Скорее ни одного без тебя не строю, – бормочу с заминкой, чувствуя как уши начинают гореть от таких разговоров. Они всегда были пыткой для меня, – Все, иди сюда…– сбивчиво шепчу, разворачивая к себе Кудряху.
Жадно впиваюсь в ее мягкие губы, сразу толкаясь языком во влажную теплоту рта. Родным пряным вкусом привычно ошпаривает до электрических мурашек по всему телу. Возбуждением мучительно стягивает поясницу. Так-то лучше, да…
______
Будет продолжение эпилога. Не расходимся!
И кто еще не в курсе, историю родителей Ярика, Кира и Таи, можно прочесть в книгах “Опекун” (1 том) и “Опекун. Тихий омут” (2 том).
Эпилог 2. Ярик
Лучшее, что есть в любой нашей с Кудряхой ссоре, это непреодолимое желание потом жарко помириться.
И меня сейчас охватывает именно оно. В голове бордовый туман, движения порывистые и неуклюжие от нетерпения. Жадные до нее. И это обоюдно. Подхватываю ее под задницу и несу в спальню. Крепко обвивает мои бедра ногами, беспорядочно зацеловывает лицо.
Не включаю свет, наспех срываем одежду, путаясь в рукавах и штанинах. Энджи возбужденно хихикает, а потом сразу томно стонет, вытягиваясь подо мной. Находит ладошкой подрагивающий приливающей кровью член, дрочит, всасывая мой язык в свой сладкий горячий рот в том же ритме. Голова кругом от нее.