Со слов очивидеца
– Дык вить я, хаспадин честной, ваш’ милость, чегож, я вить только что видел сам могу объяснить. Толькя-толькя. А что видел т’? Д’, вить, оно, ви́денье т’ – стоит делу, ет правда: событье у нас кулачки т’ – прям асобенное, асобняк-день. События асторическая: два раза в год происходя – одно зимой, друго – весной. Перьвое т’ – с холоду, ну, а теперь, весной, ет уж от крови. Прям от чёрноей крови, провинцивальной. Д’ я сичас всё объясню, самовидец я т’, прахтикой знаю ет самое. Эт уболотварим – навек.
И вот, видитя, как бывало-ну, ет, ачнут ету событию в праздник лучи, посля обеден поздних в монастыре и в астальных церквах, иде есть. Ну, апосля́ атзвону и начнуть собиратца с разных местностев, хто изоткуда – со слобод, из городу купцы-мищаны, ну и из сёл-деревень любильцы в добавок, в подмогу и для антиресу: сибе и людием. Собиратца стануть на выгон-луг, ет иде скоковое дело и бега праисходили, правей от пруда, от Кузнецкой от Кузнецов к Подмонастырной, к Подмонастырям. Кха. И дивное дело: известно, становятся в две стены супротив друх-друга, в одноей – одно сословие, в другоей – друго. Классыя на классыю, как по теперешнему, а по тогдашнему-нашенскому чернь на бель, бель на чернь, а в сирядине – мальчишки орудують: ет уж дрожжи, штоль, аль порох, аль сено-солома-сухощепье для пожога, для раззодора, для взокипенья, для дразнильново делу, сссобаки их ешь! Кха. А стены стоять да важно, ждуть да скушно, годять да без думы, кык дым без огню, кык мысля без словес, кык баба без груди-заду, а мужик без причинного месту: легченный. Кха. Но видитя, ето с виду, а внутрях у их вся препарация готова – и кровь горить, и руки чешутся, и шарик работаить-котится – но всё подо льдом, по облагородному абнакновенн-уставу. Ну ет ребятишк’ то пособачуть, их вдостоль позадорють, попортють воздух – тады стена со стеной перекликнутца паначалу маленько: иэээой, стянааа!! – Чивооо вам – рудяново винааа? – Ет перебросютца по чину: йорнической, подкулашной, потм запевкой-дразнилкой-втяжкой-запалом, потм, заплачкяй и ешшо – раззадоркой на смех – и опять стануть тихо-смирно-неколебимо – и опять мальчишки в сиридине как закипять, как черви сущии, как чиртиняты, инно и драчкю начнуть примерно до болятки до сукрови – как, ет, кровь по носам закраснея у ребят – пппашло-о, тоды стена на стену и пайдеть ходом, кек леди́ны в ледолом и бой опочнетца и встреча произайдёть в рукопашь – тута и события расцветёть кык черёмуха-яблыня, кода нада.
И вот, видитя – в одноей стенке чернь-чернь, массыя, мужички-хрестьяне, их сословия, слободы да окрестности вкупе идуть на другую состену – на бель, на знатную сословию, на купечество-мищанство, на городскую аснову-папо́ру, тоисть голь-шмоль на шахер-махер, беднота-служба-работа на хозяив-оспод-богачей володельцев в единственный кулашный день имеет волю д’ охоту д’ развличению, д’ ярь-хмель-щур-уррр-уххх!!!
И тода разговлятца сею махинацею и событием розрешено и даже приписано обычаем: пажалте и бббейте в охоту. Кха.
А типерче низвинити – дома у мине недосуг-хозяйство, блоха на аркани да вошь на ципе, так вить и им хозяин требуитца для порядку, придётца итти дела делать. А вам, миласливой государь, остальныи доскажуть, аль сами что вобразитя на лёгких харчах т’. Прощенья просим. Нада-с.
12 часов, четверть первого, через час второй час. Гаххх, хххаааахх!! Туб-турубтубббы! Бах, бах, бах. Гоооооо-ооооо!! Гоооо-о-о! Гахххх, ааах, хххаа! Нннууу, вввввы-ы-вввыы. Еееий, ввы ннуллии што заснннуул-лиии!! Бук, бук, бббаккк … Гоооо! Шшшеввеллиссь, ннне спииии!!!
Не к спанью дело: тумаки, кулаки, маслаки, пальцы вместе, пальцы врозь, ногами в пинки, лбами в лбы, затылок о затылок – бьются бойцы на совесть, на люббительскую раззадоррр!! Эк, эк, эк, эк! Кхххгаа! Хххэк, хххак – как топором в мясо, в кость, в грудь, в бока, в спиньё, в жопы о, да и в причинные места на смерть или на вечное уродство.
Уххххх, эхххх!!!
И великое диво в стене, где белая кость остервенела в воине с чорною: эн, эн, эн, эвввв-а воннына, фигурка в поддёвке на лисьем-сьем меху в рукавичках-птичках дерётся пуще великана эх, садит, эк, катит, эх, эх, эхх, дарит кулаками великими-кими, словно два сливошника-горшка, росту два вяршка, кхха-а!! ан, ал-мал золотник да ддорог, вот те и для чёрной-кости; для стяны противной чорной мужичий – какоууй ворог.
Ворог то, меж прочим, вон какой ворох: лицо – блин обрумяненный, брови соболии обременённыи, гла́зы – бруллианты не стразы, груди – две белыи горки, паче снегу, горячей аду пылу и зад переду́ супротивенник, нну и ннноги, ги-и, – кконнни! рррысаки!!
А весь ворох тот в поименных Тяпкатаньских Гильдейских списках вон кекой синицей записан: – Жена 2-ой гильдей купца Ахгаркова Фёкла Феодорна 42 лет …
Ет они и сопственной своей персоной на кулачках биются, дддда!! Виддали чюду?
А туто и здрительная рать собирается, прям’ прёт: вон и Василиск Ванч, вон и Иованвасилитч, вон и Никанорваныч и Линид Иваныч Чудилины прибыли к прибыли што: Василиск т’ косолапец незаможной, Иованвасильч ни дирутся из-за почечуя, Никонор – етот очень умственный, оттого хлипок – зашибуть, ну, а Линид – порочносердный: хлапаны порасклеились: дорявыи19.
Тут ещщо и Ван Ваныч Мельников дирехтор цирку с супругой: мадамой Алисой, прямо народной актрисой несравненной, рождённой, не сотворённой, и изумительной: от пантомины «Хведра» и «Два Сержана» до Жирофф ле ля-ля20, на лошадке, прям французинка беглиссково происхождению, обои́ – он, по паспорту Мельников, выходил под трубы на мировую арену как – мисьё Таи́ри, а она по паспорту была калуцкая мещанка Анисья Димитривна Курблитова. Цирк их стоял в Тяпкатани, днём слободный, а кулачки эти супруги обожали до последнего земного предела! Цирк ихнии, между прочим, езжал-бывал и в заграницах, соединяясь с Туруццовским цирком21; как раз оба, Таири и Алиса, вернулись только-только из Бабен-бабена, где принимали курорты: он – от толщины и от сердца; она – от излишней костяной стройности – обменивались натурой.
А на бикетном балконе, возле перилов, сидела Тяпкатанская женская знать, как рать: исправничиха Взламанцева, Иоанна Элпидифроловна, с дочерьми Натой и Ватой, малых летов; Волександра и Вольга Васильевны Чудилины с сынками: Тимкой и Никой22, емназистами предготовительного классу; Чудилина жёны – Андрея, Иванфанасча, Луки; Эншаковы-жёны, Акимовы-девки, Эх’иумновы жёны и барышни, Нина с Верой и Эншакова Софе́я, толстенная, вся – задница, живот и две чугунные сиси (но – сто тыс при́даного!!), Оплаксина, а́глицкая дама Агния Лавровна, жена земского, Чулчиха, Клоддина, мессалинка – а за ними как дэмоны, как Георгий Победоносцы, на охране и защите: ошу́ю – сам исправник Палвладимирч Взламанцев, одесную – тонкий (есенинско-васильевского23 образа) молодец в полуофицерском пальте – Георг Элпидифлорович Ленско́й, околодочный-барин, брат сестры своей и жены ЕВБ П.В. Взламанцева. И совсем в таинстве, тайнообразующе, в статском кустюме, и в длиннорясном пальте, сам игумен о. Ворисий24 и с ним две верных личарды: стар-свечник-скопец Безбородый и, как ассирийский жрец с длинной и лоснящейся завитками чорной бородой – отец-економ Бессеребреняк – обои́ в партикулярном: в поддёвках до полу и в сапогах начищенных, как летний месяц.
Дамы – грызут орешки, миндаль, лонпасе. Поизячные – кушают пастилу и крымские яболочки. Мужчины курят папиросы. Монаси – ничего не приемлют: зрят.
А зреть есть что: стены слились, как тучи бурные въехали друг в друга и бьются мрачно, теперь тихо, молча, люто. И видно – чёрная кость, насев и осев, как чугун и железо – бьёт, побивает белую кость. Мужички-дурачки, озверев, вспомнили добрую старь, когда пере́дки-стрельцы бунтовали в Москве, в Пскове, в Новгороде, Тонбове, Вранеже, Казани, Сарыни и иных воеводствах, бббили в медные лбы боляр, воевод и всей белой кости, крушили – и такожде, как и ныне, тучей насев и осев – кончали их житие, ам-минь!
И в сеей реминисценции25 происходили теперь незаконные дела: то там, то здесь вспыхивали лысины боя, глянь-глянь, а тамотко выбросило поконченника, Маллакыча, Маллаковской ямщицкой династии перьвенца, молодца 18 лет, отец членправление Волостного слободского подмонастырного! Глянь-поглянь, а там волокут в сторонку ещё пущий труп – Гиримеринова среднего сынка кокнули насмерть – этому и все 25 роков веку пролетело; был бел и румян, чернобров, лицом матов и ох, как сладостно на ливенках разливанный марш Славороссии отгремливал, прямо драгунский трубный оркестр! А вон в тей лысине и боле ещё смятение: утаскивают господина Исресского Пантилиймонта Юрьевича, самого писмоводителя пристава 2-го стана Тяпкотанского уезда, юриста и мудреца, Задеку! Но когда вытащили и протащили вблизе, Эншаковых молодца-сына ихнего, шестопалого, одного из братьев, только что с похвальным листком окончившего Уездное – балкон зажжужжал, Эншаковы жёны и девки взгремели плачем и охом, как молония мигнул околодочному исправник, как фельд-курьер помчался на казённой паре Ленско́й в город – а туча мужицкая не разошлась, а затянув лысины, наседала всё пуще и пуще и билась и лезла и била и грозила умертвием всем.
На балконе:
– Ах-хххо-ххо, ххгаа!! Ххххррр, ги-и-и-и!! Аххх-ха-хо-оооо, а-ааааа!!! Ыыыы-ыииии!!!! – это животным воем оплакивала севшая прямо на пол Эншаковская мать – сына. Ой, ккакой уж-жас, как … уж!!!
– Да ведь этт-этто-о … пугаччёввщиина!!
– Пааа-ввел! Пааав … Пооль!!! Однаакоо?? ..
– Хорошш, хорошш, Жанна, я уже .. ссейччасс их мерррзавц!!.. – Вольгушк … Вольг … мне нехорошо … да и Тимочьк, вон, синий .. уидём!! – Ахх, Всашша, д’ знаю я, д’ мой анчутка то, смотри, трясётся весь, влип в перила … Никооолкааа!! Ни-и-кооолкааа? – Д’ ни пойду … ни пойддууу!!! – Аггггххаааоооо!! ооооий, уаааааааий!! Уыыыы-ы!!
– Да подымите её!! да подымите её!! вот у меня спирт .. нать … нать …
– Нну, пааайдёмтеээ вниз, гаааспадда … медам … – Ооотец, а, оотецц, нехорошшо вышло т’, не хххорр, кха, кххга, хха! .. – Поидёмте, братие, пойдёмте восвояси, сотворим благо, а то пххх, пххга, кхха, сичас … Дзвянь .. Дзвянь .. Дзвянь. Дилинь-дилинь-дилиндилин, дддиии!! Ррррдддрыдтпдрррр!! Дрррр трррр .. дррытрррттнтти!