й на гармониях всех систем мира – и стал бывать знатным гостем в доме В.И. Чудилина, Дворянская (Большая) и угол Тульской, собств. дом 13/123. Вот тут он опять схоронил свою вторую и последнюю неземную любовь: 1894 г. 22 октября24 умерла Волександра Васильевна и он хоронил её соборне – о. Дмитрий Небеснов, протоерей Новособорний25; о. Михаил Добротворцонровов, Старособорний, приходский протоиерей, венчавший её на муку26; о. Иоанн Замятнин, Покровский поп, академик, закомутчитель и у него сын писатель27; о. Поволаклий архимандрит монастырский28; Ворисий – игумен29; о. Иван Рождественский, поп30, и о. Иоанн Златоустов, протоиерей с набедренником, священник Подгорней церкви во имя блядницы Магдалины Марьи31. Это событие потрясло его страшно, но без гибельных и роковых последствий первой потери.
А революция-Октябрь пришла для него странно: как радостное утро. Сан он снял легко, и вошёл в штатское платье совершенно свободно, только Леонардовинчевская бороди́на, теперь с брызгами и сталактитами изморози, выдавала его сан и осанку. И в новообразовавшемся из монастыря совхозе он стал незаменим: все его брюсовские32-мичуринские затеи оказались впору и во время, и приняты были и освоены с восторрррргом!!! – Т.Я. Озорновский стал вождём и двигателем большого агрикультурного дела и хозяйства33. И стрелка времени циферблата радостного октябрьского утра в настоящее время передвигается к
1 9 2 4
г о д у
Место: Совхоз имени Луначарского – Новый Тяпкатань – бывшие покои Ворисия, последнего игумена Святотроицкого мужеского монастыря. Из окон – вид: околачивается в глазах статическая фигура – Церковь св. Илии, 1540 году34, музейная цаца: цыц-цыц!! от Отнаробраза35.
История о весёлом разговоре,
рассказанная автором сей хроники, Т.В. Чурилиным, в полном уме и твёрдой памяти, при 2-х свидетелях: Рониславе Корвинской36 и
Якове ЛебеденскомОднажды в студёную приоктябрьскую пору39 в бывшем Ворисиевском кабинете, или покое о. игумена Ворисия, горели и трещали дрова чисто берёзового свойства в просторной и ослепительной кафельной голанке. И направо стоял очень большой обстоятельный стол, а на нём: красное вино, масло, мёд, сыр, рыба, плоды, хлеб. Два окна глядели-глядели напротив, в Ильинскую церковь, а та слепая, и вся белая, как мара40, выбельмила свои окошки на визави41: на 2 окна Ворисиева покоя. А там, на двух креслах по бокам стола, сидели двое: стар и млад.
Говорят:
Молодой:
– Добрая закуска, Таисий Яковлевич, спасибо, сыт, наелся, напился, фффу.
Вот … пффф … ффф-фу! Закурил – а теперь, как дальше?
Старый:
– Что ж, Тимочка, плохо ел, пил немного, только куришь. Дальше … Видите, было это при великом князьке московском, Имяреке Тезоименитовиче, в его тёмную пору. Было у него стольное сидение, по чину, места, коемуждо по славе и доблести имени его! его и место. И загорячилась кровввь и задребезжали пули словесные по железу гордыни меж двумя ближними боярами аж до хватанья за власы. Один был болярин Дутско́й, другой болярин Тяпкин и оба погрызлись из за пятого места. Ккуда-а! Мало – хватали за волосы, они и ручками приложились был ко друг-другу. И болярин Дутской, отходя на осьмое место по пересадке, возопиил Тяпкину: – При-блуд-ниии-ик! Выыыббллядок!! чччорт не наш, цыгааанн! Нну, Тимочка, – побледнел, как череп выбеленный месяцем, полем, и ветром, болярин Иаков Тяпкин, а всё ж на пятое место сел сиднем, тяжко, как глыба камненная – а затем стол пошёл чинно и велепно. Сидел как надо: хранитель казны княжеской был в то время и предназначен еси в мужья племеши князевой, княжне Орине. Да давай, Тимочка, кончим винцо т’, оно, товарищ, как кровь новая, артериальная, добрая кровь пойдёт по канавкам нашим, хи, хи, ххе. Ну … твоё здоровье, почти что сынок. Кушай до дна. Дальше … Видите … а когда ещё раз было сиденье у великого князя и пришёл наш казначей и пришёл наш казначей Иаков болярин и сел во пятых – пора то сменилась и тёмные были около него стороны … и правая и левая. И солнце ихнее, князь Имярек на него не смотрел: мимо. А по окончания сиденья сказал Тяпкину, позвавши: – вот что, Яков, тебе везти казну назначили мы! В Столбов, воеводе, на особое дело и особую нужду, там и погостишь у него до нашего приказу. Иди. – И руки для поцелуя не дал, а стороны по сиденью все отступились как море перед тонущим – иди, иди, иди на дно, поскорее. А когда пошёл к суженой его, княжне, Орине, – она оказалась больна, его не пустили. И понял Тяпкин, что он – опальный и разум сказал ему – за что.
Молодой – Гмхкх, а за что ж’, Таисий Яковлевич? кажется, ха, ха, за одинаковую со мной беду? Пффф … фф … фу!
Старый – Да ведь, Тимачка, ты с юности своей знал, что ты – чужой, не отчий законный – и тебя, милый друг, честили так же, я ведь к тому и веду развесёлый разговор.
Молодой – Весёоооол-лый разговоооор ….
Старик – Развесёоооолыыыый рааааазговоооор!!! Дальше. Видите … И Иаков Тяпкин, болярин, был законным родом – смерд, а отцом его природным был князь Корвинский, магнат, поляк, ушедший в Русь и целовавший святой кжиж42 великому князю русскому. Ну, отец-то погиб в сече с Речью Посполитой, со бывшими своими, а его подпрыск, зачатый с красавицей Настей, женой доезжачего43 Тяпкина, цыгана-жигана, – воспитался у великого князя русского под крылом и смо́тром, и стал первачом – крупичатым пирогом, испечённым в исподе русской печки. Видите… взлёт был, а тут козни Дутских, да Глупских, да поляков за ними и сделали чёрное дело: Тяпка летел вниз, опять в испод, в печку.
Молодой – Ддда, Таисий Яковлевич, класс классу не спускает никак, да и нация нации… Весёооолыыый-ый рааазговоооррр!..
Старик – Раааа … звесёоооо-лыыы-ый … Эхххм, Тимочка, Тима, эт’ меня, бывого монахом, и то, как кенара рростормошил – пает ты, солнышко наше! Ну, дальше… Видите … Тяпкин т’ поехал в Столбов, и приехал!! так приехал, что и до сих пор, небось, воспоминают – аукну́лось тогда лихо, но и откликнулось ныне стократно, нет, да и по иному … Весёооо-лыыый-ый разгооовооррр …
Молодой – Раааз-весёооо-лыыыы-ый, развесёооолыый переговооооорр!! Ну, ну, занятно, дальше … пффф .. пф!
Старик – Дальше … видите, казну т’ он привёз, привёоозз!.. взял да и разбазарил княжескую казну т’ на Ярмарошной Площади́ так: созвал туда голь-шмоль да и кунпанию ей, ддда ей-й-й: нннаа, народдд честноой, твоё ж доброоо!!! п-п-поллуччи-и-и! Назаадд! Кккак полил дождь ефимков44, ддда червёнцов, да меддяковв тяжкий град – вессь честной град Столбов аж обкакался – ихххь что было!! И-и-и-и, что Ходынка!45 Народу т’ мене, а бунту больше – вееесь город-сторо́ж взбесился!! Тут и воеводу убубенили и остальных боляр бякнули ножами дюже и дщерей потребляли настежь и жонок терзали, ак парное мясо …
Молодой – Одним словом – народ-богоносец бога носил-носил, а золота не забыл: божие богови, а дьяволово сатане. Ха, ха!! Весёооо-лыыы-ый рааазгоооовооор!
Старый – Да ведь, видите, изголодались по добру т’ и до зла допалились, оно так вековечно было. Что до бога, то, видите, кто-то хитроумно его изобрёл … ещё энтцоклопедист и писатель Во́льтер46 изволил то же выразить: если бога нет, то его надо-с учинить, хе, хе. Ну, дальше договорю. После разгрома, ясно, вся эта публика, видите вместе с Иаковом Тяпкиным отбыли в леса-с и там образовали партизанское войско-с, коего цель была: бей боляр и помогай голи-горькой. Нно, Тимочка, это не всё-с. Неет, нееет, нетучки. Тяпкин по песни прямо, кого мы с вами вспомнили решил дело …
– Разрееэээшии ооотец
– Жанитцаааааа
Молодой …. Тууюуу взяааать – Кого люблюууу??? Ну, а как он решил дело? ..
Старый – Видите … он послал четырёх своих отчаянцев на смерть к князю в город и дом … они Орину-то и умыкнули, ах и чудесным делом, как молонии в осень очистили терем – кому надо – в рот кляп, её в охобень, ххо! на конь! дда прям’, перекидывая ттовар свой с коня на конь, таким проскоком и привезли груз дорогой Тяпкину. Ннну, и была свадьба! Три дня и три ночи ликовали леса! бушевали четыре поляны и весь стан стал адовищем ххо, хххо,-хо! а потом – налюбившись с молодой женой, отдал её кругу и войску Иаков Тяпкин всю от кос до пяди и мизинцев – а потом – насыпали курган и на нём не крест, и не кжиж, и не голубок заголубел – а четыре конских хвоста бились по́ ветру, рру! Чернели в ночь, ччу! Летели в ветрах по зоре по воздушку, ку!
Молодой (встав даже) – Ллихо сделано, Таисий Яковлевич, так лихо, что и у вас кровь заговорила, ишь, прямо слово о полку тяпкатанском и-зо-шло47 … Гм … дда! Нну и зверюга ж’ всё ж ваш уважаемый передок был, прямо бандит. Уж извините, а при всём народническом эффективе сего, я б его – к стенке, и баста! Ххорош правдолюбец! Пфффф, фф.
Старик (всстав тоже) – Гм … кхххх … хха … Видите, Тима, теперь – оно понятно ваше-с возмущение … гм, нну, а в восемнадцотом, когда товарищи морячки горячились в офицерских комнатках – и тоже, извините, душу отводили на жонах, дочерях и сестрицах, – тогда их к стенке не надо было ставить-с, это-с, видите, классовый гнев, пар выпускали вон, а?! а, а? Как? Ну, Тимон Василискович, как? их вы теперь куда-с предложите, товарищ прокурор? А?
Молодой (сев, набив трубку) – Пффу … вон и видно, что в вас болярская кровь заговорила. Пёстрый вы человек, Таисий, пусть и пестрота ваша – крупным планом пошла … То – ненависть и злоба крушила всё не разбирая: раз, раз, раз – когда было? А ведь это – психологический трюк, изощрение в мести, да и какое тут классовое – тут перегрызлись свои белая кость, а потом и блажь, толстовщина пошла навыворот. Ведь Степан и Емельян смерды и холопы были ась?