К 1988 году Sub Pop уже каждый квартал выпускал несколько синглов и мини-альбомов, в основном северо-западных групп. В плане выгоды эти проекты не имели особого смысла, поскольку стоимость производства сингла была почти такой же высокой, как и у полноформатного альбома, но продавались они гораздо дешевле. У Sub Pop был небольшой выбор из ряда своих групп. Многие были настолько неопытными, что не смогли написать достаточного количества материала для полноформатного альбома. С самого начала лейбл прожигал свой капитал, как интернет-стартап, но все же они наткнулись на небольшую рыночную нишу: инди-синглы привлекали элитных коллекционеров пластинок, а в панк-роке эти ценители были законодателями вкуса. Разрабатывая имидж для своего лейбла и придумывая последовательный дизайн для всех своих релизов, они побуждали группы хотеть попасть на Sub Pop хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на своих друзей. Как и многие другие молодые музыканты, плохо разбиравшиеся в математике, Курт имел грандиозное романтическое представление о том, что значит записываться для лейбла.
Юношеские иллюзии Курта быстро развеялись. Первая деловая встреча группы с Поунмэном в Cafe Roma в Сиэтле едва не закончилась катастрофой. Крист явился, потягивая вино прямо из бутылки, которую спрятал под столом; Курт начал робеть, но рассердился, когда понял, что Поунмэн предлагает им гораздо меньше, чем хотела группа. Дело было не столько в деньгах – все знали, что их не будет много, но Курт надеялся дать толчок группе, выпустив множество альбомов, мини-альбомов и синглов. Поунмэн предложил начать с сингла Love Buzz и посмотреть, как дальше пойдут дела. Курт признал, что Love Buzz была их самой сильной живой песней, но как автор текстов он чувствовал, что будет лицемерием, если кавер станет его первым релизом. Тем не менее в конце встречи все стороны сошлись на том, что Nirvana запишет сингл с продюсированием Эндино, а Sub Pop возьмет на себя все расходы на запись. Для Курта идея иметь свой собственный сингл была настоящей мечтой.
А в Грейс-Харбор произошли события, которые могли легко разрушить эту мечту. Вскоре после шоу в Vogue Дэйв Фостер избил сына мэра Космополиса. Он провел две недели в тюрьме, лишился водительских прав и был вынужден платить тысячи долларов по медицинским счетам. Nirvana активно репетировала перед предстоящей звукозаписывающей сессией, и это событие произошло совсем не вовремя. Так что Курту пришлось уволить Фостера. То, как он справился с этой задачей, многое говорит о том, как он справлялся со всяческими конфликтами, то есть не вступал в них вообще. Курт всегда немного побаивался Фостера, который ростом был хоть и ниже Курта, но мускулистый, как Попай[94]. Сначала группа вернула Аарона Буркхарда, но когда он сел за руль машины Курта в нетрезвом виде и был задержан, они снова выставили объявление о поиске барабанщика. Когда их поиски увенчались успехом, Курт написал письмо Фостеру: «Мы считаем, что группа должна репетировать по крайней мере пять раз в неделю, если, конечно, вообще хочет чего-нибудь достичь… Вместо того чтобы врать тебе, что мы распались, или и дальше продолжать в том же духе, мы должны признаться, что у нас есть другой барабанщик. Его зовут Чэд… и он может репетировать каждый вечер.
А самое главное – мы с ним поладили. Давай посмотрим правде в глаза, ты из совершенно иной культуры. И мы чувствуем себя очень дерьмово, потому что у нас не хватает смелости сказать тебе об этом лично, ведь мы не знаем, насколько сильно ты разозлишься». Очевидно, Курту не хватило смелости и отправить это письмо: оно так и осталось у него. Фостер, конечно, не принадлежал к «совершенно иной культуре» – он принадлежал к той же культуре, однако Курт стремился уйти от прошлого. Фостер понял, что его уволили, когда увидел в Rocket объявление о предстоящем концерте Nirvana.
Курт и Крист нашли Чэда Ченнинга на шоу в Community World Theater. «На Курте были такие большие туфли на высоком каблуке и широкие синие блестящие стильные брюки», – вспоминал Чэд. Курту и Кристу приглянулись гигантские барабаны North Чэда – это была самая большая ударная установка, которую они когда-либо видели, и Чэд казался карликом – при росте пять футов шесть дюймов и с длинными волосами он немного походил на эльфа. Прямота не была сильной стороной Курта: вместо того чтобы попросить Чэда присоединиться к группе, он просто продолжал приглашать его в качестве барабанщика на репетиции, пока не стало очевидно, что он – член группы.
После одной из таких репетиций, которые теперь проходили в Абердине, в помещении над парикмахерской матери Криста, чтобы иметь возможность играть всю ночь, ветераны Nirvana решили показать своему новому барабанщику местные виды. Чэд был родом с острова Бейнбридж и до прихода в Nirvana никогда не бывал в Абердине. Экскурсия была потрясением, особенно район, в котором вырос Курт. «Это было все равно что шагнуть в южную часть Бронкса, – вспоминал Чэд. – Я подумал про себя: “Вот дерьмо”. Все было очень плохо. Это, наверное, самый бедный район во всем Вашингтоне. Внезапно ты оказываешься в трущобах».
Чэд был более впечатлен, когда они проезжали мимо готически выглядевшей Уэзервакс. Они также показали барабанщику пятиэтажный заброшенный Финч Билдинг; Курт сказал, что когда был подростком, то принимал там наркотики, хотя это можно было сказать о многих местах Абердина. Они указали на старый секонд-хенд-магазин Dils, где рядом с двадцатифутовой бензопилой стоял стеллаж с альбомами по 25 центов. Они пошли выпить пива в таверну Poorhouse, где Крист, казалось, знал всех. «Это был город деревенщин, – заметил Чэд. – Там было полно чуваков со “Скоалом”[95] во рту, в кепках “Скоал” и неоново-розовых футболках, а также в фургонах с брызговиками и усами».
Выйдя из таверны, парни решили отвезти Чэда в дом с привидениями, расположенный на холмах над городом. Крист вел фургон на север и направился к месту, которое считалось дорогим районом Абердина: холм величественных викторианских домов, построенных первыми лесными баронами. Но на вершине холма Крист направил фургон в лес, и Курт начал рассказывать историю абердинского дома с привидениями, места, которое местные жители называли Замком. Он сказал, что люди заходили туда и больше никогда не выходили; в одной из комнат на стенах висели картины с клоунами, нарисованные кровью. Пока Курт вел свой рассказ, на склоне холма возникали густо посаженные деревья, нависающие над узкой дорогой.
Когда они подъехали к Замку, Крист свернул на подъездную дорожку и выключил фары, но двигатель продолжал работать. Перед ними возникло строение, которое было трехэтажным домом до того, как обветшание привело к его обрушению. Крышу покрывал мох, крыльцо обвалилось, и целые комнаты, казалось, были разрушены, скорее всего, маленькими возгораниями. В темноте дом, окутанный ветвями деревьев, действительно походил на развалины разрушенного замка в какой-то далекой трансильванской глубинке.
Пока фургон работал на холостом ходу, Чэд удивлялся, почему ни Крист, ни Курт не предприняли ни малейшей попытки выйти. Они просто сидели и смотрели на дом, словно на привидение. Наконец Курт повернулся к Кристу и спросил: «Ты действительно хочешь туда пойти?» Крист ответил: «Нет, к черту. Я туда не пойду».
Как вспоминал позже Чэд, он уговаривал их рискнуть, поскольку рассказы Курта вызвали у него любопытство: «Мне ужасно хотелось проверить все и увидеть, что же там было таким пугающим. Но когда мы приехали, парни просто стояли на подъездной дорожке, уставившись на дом, не в силах даже пошевелиться». Чэд подумал, что это некий вызов, часть сложного ритуала на проверку его мужества. Он решил, что, каким бы страшным ни был дом – а он был очень страшным, – он не побоится войти в него. Но когда Чэд посмотрел на лицо Курта, то увидел там настоящий страх. «Ну, там люди умирали», – объяснил Курт. За те пятнадцать минут, которые потребовались, чтобы доехать от таверны до дома, Курт рассказывал такие убедительные страшилки, что сам начал верить в свое собственное преувеличение. Они развернулись и направились обратно в город, и на этом экскурсия Чэда по Абердину закончилась. Крист принял дуализм Курта за чистую монету, но для Чэда страх на лице Курта был одним из первых доказательств того, что лидер группы был сложнее, чем казался.
Новая звукозаписывающая сессия была назначена на вторую неделю июня, и Курт был полон предвкушения и волнения. Он не мог говорить практически ни о чем другом в течение всего мая, объявляя о предстоящем дне всем, кого знал и не знал. Как молодой отец, переполненный гордостью, он рассказывал об этом почтальону или продавцу бакалейной лавки. В том месяце группа сыграла пару концертов, чтобы привыкнуть к Чэду, включая возвращение в Vogue и вечеринку в Witch House в честь Джилли Ханнер, музыканта из Олимпии. Ханнер исполнился 21 год 14 мая 1988 года, и друг пригласил их в качестве развлекательной программы. «Они не были похожи ни на одну группу Эвергрина, – вспоминала она. – Их звук поражал. Вы могли бы подумать: «Я уже слышал это раньше», но вы не слышали. Это был самый большой рок-н-ролл из всего, что существовало в ту эпоху, без всякой бесцельной импровизации». На вечеринке Курт присоединился к Джилли, чтобы спеть версию песни The Greatest Gift группы Scratch Acid, и Курт сыграл версию Love Buzz, лежа на полу. В то время Love Buzz была лучшей песней в их шоу. Курт все еще пытался привести в порядок оригинальный саунд, который был достаточно сырым, чтобы апеллировать к его панк-чувствам, и все еще демонстрировал все более сложные тексты. Слишком часто выступления группы превращались в громкие фидбэк-сессии, где практически ни одного слова Курта не было слышно из-за шума.
В то время как ожидания Курта относительно сингла росли, финансовые проблемы внутри Sub Pop практически обрекли проект на провал. Однажды майским днем Курт поднял трубку и услышал, как Пэвитт просит одолжить ему 200 долларов. Это было так смешно, что даже не рассердило Курта, хотя разозлило Криста, Чэда и Трейси. «Мы были потрясены, – вспоминал Чэд. – В тот момент у нас появились некоторые подозрения насчет этих парней». Курт расстроился бы еще больше, если бы знал, что Sub Pop засомневался в возможности сотрудничества с группой. Лейбл хотел еще раз взглянуть на них,